Нищета. Часть первая - Гетрэ Жан (читаем книги .TXT) 📗
Вернулся секретарь. Подойдя, он заметил, что постель измята.
— Кто сюда заходил? — громко спросил Артона. — Боже мой! Что, если кто-нибудь нашел мой дневник? — добавил он прерывающимся голосом. — Но нет, к чему тревожиться? Ведь я, кажется, сжег его вместе с портретом и стихами, которые ей посвящены… — Артона уселся, вытянув ноги к огню, и продолжал: — До чего приятно греться у камина! Подумать только, что я добровольно собираюсь погрузиться в холодную пучину, именуемую смертью!.. И все-таки, не в ней дело, а в том, что я расстанусь с Валентиной, расстанусь навсегда. Нет, это немыслимо! Сейчас я жив… Что будет со мною после смерти?
Он искал ответа на этот извечный, мучительный вопрос, который никто еще не мог решить.
— После ждет неведомое. Глубокая немая могила, где медленно разлагаются трупы, но природа вновь воссоздает их в тысячах живых существ: вот и все, что мы знаем. Остальное — плод нашей фантазии. Я умираю полный отчаяния… Унесу ли я с собой любимый образ? О, Валентина, Валентина! Зачем только я встретил тебя? Почему всем я обязан именно тому человеку, чьей женой ты стала из благодарности? Прощай, Валентина, прощай!
Он потушил свечу и, подойдя к двери, нажал на ручку.
— Артона! Артона! — воскликнула маркиза и во мраке упала в его объятия.
Глава 26. Пробуждение
Валентина страстно желала стать матерью. Ей казалось, что ребенок защитит ее от предосудительных мыслей, волновавших ее ум и сердце. Но этот ангел-хранитель не являлся, а слабых усилий ее воли оказалось недостаточно, чтобы изгнать из сердца образ, ставший для нее символом супружеской неверности.
Последнее время настроение маркизы беспричинно менялось, она чувствовала иногда внезапную дурноту. Внутри ее совершался таинственный процесс, предвещавший рождение новой жизни. Но, потому ли, что рядом с Валентиной не было никого, кто посвятил бы ее в секреты материнства, или потому, что эта сокровенная работа природы шла необычным путем, молодая женщина не подозревала о близком исполнении самого заветного своего желания. Она была беременна и не догадывалась об этом…
Томимая страхом, любовью и сожалениями, Валентина покинула флигель. Звезды сверкали на небосводе, ночная тишина нарушалась только пыхтением паровой машины. Луна на миг выглянула из-за туч, и ее бледные лучи проскользнули между тяжелыми гардинами на окнах молельни, через которую проходила маркиза. На фоне черного бархата четко вырисовывалась голова Христа и его руки, простертые навстречу грешникам.
В эту горькую минуту, когда молодая женщина, еле живая, в порыве раскаяния припала к ногам распятия, в лоне ее словно что-то шевельнулось. И Валентина с ужасом догадалась, что этот странный толчок был не чем иным, как первым предвестником материнства.
Сколько времени оставалась она там, простертая на ковре, не молясь, ни о чем не думая, погруженная в бездну отчаяния? Этого она не знала. Ей казалось, будто она уже не живет своей жизнью; громкий стук собственного сердца отдавался в ее ушах, точно эхо отдаленной бури. Сломленная, она не в силах была сдвинуться с места.
Наконец маркиза поднялась. Глаза ее были сухи, губы запеклись. Уже светало. Окружающие предметы один за другим выступали из тьмы, и лишь углы молельни еще тонули во мраке. У двери Валентина увидела коленопреклоненную фигуру.
— Кто это? — с испугом спросила она.
— Это я, мой ангел, — ответил мягкий голос Гюстава. — Возвратясь домой, я не нашел тебя в спальне и сразу подумал, что ты можешь быть только здесь. Увидев, как ты сосредоточена, я не решился потревожить тебя и тоже стал молиться.
Валентина словно приросла к полу. Зубы ее стучали. Выпрямившись, она замерла, неподвижная, словно дерево, пораженное молнией, но еще не успевшее упасть.
— Ты не отвечаешь? — спросил Гюстав. — Ты испугалась, бедняжка? — Он взял ее за руку. — О, как ты озябла! Я думал, что один готовлюсь отметить вторую годовщину нашей свадьбы, а ты, оказывается, тоже не забыла о ней и провела всю ночь в молитве.
Валентина вскрикнула и упала, как подкошенная, к ногам мужа.
Гюстав подхватил ее словно перышко: любовь и тревога удвоили его силы. Он отнес жену в спальню, уложил в постель и разбудил слуг. Немедленно послали за врачом. Когда тот явился, Валентина все еще не подавала признаков жизни; Гюстав стоял подле нее вне себя от волнения.
— Что с нею, доктор? Ведь это только обморок, не правда ли?
— Конечно, конечно. Она без чувств, но никакая опасность ей не грозит. Успокойтесь! Вероятно, она испытала сильное потрясение, ее что-нибудь напугало?
— Да, доктор, она страшно перепугалась. Ведь женщины так впечатлительны! И все по моей глупости!
— В положении госпожи де Бергонн подобный испуг опасен.
— Что вы говорите?! — воскликнул Гюстав, схватив врача за руку. — В ее положении? В каком положении?
— Черт побери! В том, благодаря которому продлится ваш род, дорогой маркиз. Если я сообщаю вам об этом первый, то счастлив, что могу порадовать вас столь доброй вестью!
Глава 27. Семейный праздник
Празднично разукрашенный Рош-Брюн ожидал гостей. За оградой замка шла радостная суета: слуги ходили взад и вперед, выстраивая рядами горшки с цветами и разравнивая граблями песок, которым только что посыпали парадный двор. Жан-Луи, отпросившийся с мельницы, с важным и довольным видом рассматривал заново отремонтированный фасад старого замка. Его восхищали сверкающие витражи в новых рамах, заменившие подслеповатые стекла, а кое-где — даже и пучки соломы, которыми затыкали окна на зиму. Нанетта, одетая в лучшее свое платье, была занята по горло и сновала то со двора в замок, то из замка — к ограде, чтобы взглянуть, не показалась ли карета на повороте каштановой аллеи, ведущей к большаку.
— Наконец-то! Вот и они! — обрадовалась экономка и побежала предупредить графа о приезде дочери. Но Гюстав первый сжал тестя в объятиях.
— Отец, милый отец! — воскликнул он, крепко его целуя. — Сегодняшний праздник будет праздником вдвойне!
И, наклонившись к его уху, он что-то шепнул ему.
Граф несколько раз обнял зятя, от радости не в силах вымолвить ни слова. Гюстав сиял. Валентина, напротив, улыбалась принужденно и казалась такой измученной, что Нанетта, заметив это, спросила свою питомицу, отчего она так бледна.
— Пустое! — ответила маркиза и поделилась с экономкой великой новостью.
Растроганная Нанетта прослезилась.
— Слава тебе, Господи! — промолвила она, всплеснув руками. — Радости-то сколько в один день! Смотрите, берегите себя, госпожа маркиза!
— Не смей так меня называть, а то я буду говорить тебе: «мадемуазель Нанетта». Разве я не та самая Валентина, которую та баюкала, которой покупала на собственные деньги платья и игрушки? Дай мне поцеловать твои руки!
— Валентина, дитя мое, не говори так! Быть слишком счастливой — не к добру. А я чересчур счастлива, ведь у меня такие хорошие Господа!
— Что ты говоришь, мой старый друг? Разве мы не обязаны тебе всем, Нанетта? Хоть я благодарна тебе сейчас и богата, но я хочу, чтобы за мной по-прежнему были те двадцать тысяч, что ты на нас истратила. Не деньгами, а привязанностью можно оплатить этот долг. Знаешь ли ты, как Гюстав любит тебя?
— Неужели?
— Он так добр и благодарен, что не может не любить всех добрых и благородных людей. Нечего качать головой! Не дворянские грамоты, а душевные качества возвышают человека. Угадай, что сказал мне муж, узнав, что скоро станет отцом?
— Ну, что?
— Угадай-ка!
— Должно быть, он сказал: «Граф и Нанетта будут очень довольны!»
— Нет! Он заявил: «Пусть твой отец и Нанетта крестят нашего ребенка».
— С ума, что ли, сошел господин маркиз?
— Нет, нет! Мы помним бодро. Либо ты будешь крестной, либо мы вернем тебе все двадцать тысяч с процентами. Выбирай, что лучше: по-прежнему быть мне вместо матери или превратиться в служанку на жалованье?
