Над бурей поднятый маяк (СИ) - Флетчер Бомонт (читать книги бесплатно .txt) 📗
Сомнений не оставалось: юный Саутгемптон пал жертвой своего влечения. Это оно, неутоленное, похожее на вечный зуд, привело его на Хог-Лейн, это оно заставляло и сейчас дожидаться Кита вместо того, чтобы раскланяться под благовидным предлогом. Это оно развязало его язык, окрасило алым щеки, принуждало так ярко блестеть глаза, будто юный Саутгемптон выпил слишком много крепкого вина или слишком много выкурил дурманного зелья, чья родина была та же земля, что и у черной огромной кошки, так испугавшей Уилла в первый визит к Киту.
Может, Кит слишком близко подпустил его к себе? Но он не давал ни шанса, напротив, Уилл совершенно четко, будто это было вчера, помнил, как Кит оттолкнул Гарри в момент, ставший слишком щекотливым и опасным. Хотя о чем речь, они все тогда сошли с ума, и если бы Леди Королева прознала, какие дела творятся в Саутгемптон Хаузе, кое-кому, уже не пришлось бы бывать при дворе, а кое-кому довелось бы распрощаться с головой, и не обязательно — вперед остальных членов.
— …я смотрю на вашего друга, мастер Шекспир, и понимаю, что влечет сэра Уолтера в неведомые морские дали, — говорил юный граф, и сам не понимал, что говорит, что делает, показывая Уиллу стальную жемчужину — точно такую же, какую носил Кит, и уж не ту ли самую, которую носил Рэли?
Уилл снова поклонился:
— Думаю, вы правы, милорд, есть сорт людей, которые находят в опасности удовольствие. Скажу больше: только опасности, и только они одни составляют весь смысл их жизни. Они похожи на пламя — привлекающее издали и обжигающее вблизи. Мне кажется, они и сами не понимают, насколько обжигают тех, кто отважился к ним прикоснуться… — Уилл говорил, и слова опять бежали впереди разума, а щеки горели точно таким же румянцем, как и юного Гарри. — Но это это не значит, что такие люди не могут быть простыми… милыми… что их нельзя любить…
Уилл замолчал, уставившись в камин, на багровые, потрескивающие поленья. Молчал и граф Гарри, и это было иное молчание, чем раньше: будто они были заговорщиками, разделили одну на двоих тайну — и поняли друг друга без слов.
Уилл встряхнулся, первым приходя в себя.
— Но я обещал вас развлекать сплетнями из-за пыльных театральных занавесов, милорд. Хотя, конечно, такой известный любитель театра, как вы, знает все, что происходит за кулисами. Но, возможно, вы не знаете, что звезды обоих театров — и Аллен, и Бербедж, — собрались жениться, и, как говорят, свадьбы назначены сразу после Поста…
***
Милыми?
То ли Уилл Шекспир был дураком, то ли пытался им казаться, то ли ему было известно такое, чего не знал ни один смертный под небом Лондона. О, за возможность прикоснуться к подобному знанию Гарри сейчас был готов продать душу Дьяволу.
С необыкновенной, темной, страстной, сумрачной силой поднимались перед ним образы, коими Кит населял сцену. Доктор Джон Фауст — не каждому из тех зевак, что валили на представления пугающей, завораживающей пьесы о вещах запретных и манящих, было дано понять, что главный ее герой подписал своей кровью роковой договор совсем не затем, чтобы потешить их любопытство. И даже не потому, что автору тяжелых, бороздящих разум строк так вздумалось — положим, в силу черноты его собственной души.
Гарри Саутгемптон ощутил тот невыносимый, выкручивающий суставы похлеще пыточного станка зуд, что увлек несчастного ученого на скользкую дорожку. Знание, прикосновение к неизведанному, опасность, кажущаяся такой прекрасной, что обещанные за благолепие райские кущи блекнут и увядают рядом с ней!
За это стоило принять вечные адские муки — двадцать четыре года против вечности, что может быть проще?
Однако Шекспир знал свое дело, и болтал о том, о чем должен был. О земном, не овеянном адским пеплом или райским сиянием. О таких вещах чешут языками, ожидая выхода Королевы, или же приходя в гости, чтобы здорово выпить и излить друг на друга затаенный яд.
— До меня долетали какие-то отголоски громкой неприятной истории, случившейся с Диком Бербеджем, — кивнул Гарри, накручивая длинную золотистую прядь на палец. Снаружи послышались чьи-то шаги — и его взгляд стал стремительно перелетать от лица Уилла до входной двери и обратно. Но никто так и не вошел. — Пассия нашего любимого актера — не девица ли легкого поведения? Очаровательно. Это могло бы стать сюжетом для легкомысленной комедии — из тех, что непременно имеют счастливый конец.
Огонь трещал в камине и в сердце Гарри. Да и Шекспир, он видел это, был наполнен таким же огнем, сполохами освещавшим их общие воспоминания. От нахлынувшего волнения Гарри понес сущую околесицу:
— А как по мне, пускай все, кто хочет, женятся на шлюхах. Да, да, да. Именно так! Я верю в то, что шлюха может стать гораздо лучшей подругой в жизни, чем чопорная бледная моль в жемчугах — из тех, которых вечно сватает мне матушка…
Причем здесь была его жизнь, причем позорные препирательства с матерью насчет очередной «проверенной, благородной, честной особы» — он не знал, и знать не мог.
***
Войдя в свой дом, Кит заранее знал, что там кто-то есть — тускло, но верно мерцал свет в щелях затворенных окон первого этажа, доносились приглушенные разговоры. Значит, Уилл был не один. Кого же ему вздумалось привести с собой?
Не с ворами же, залезшими, наконец, в эту гостеприимную и распахнутую настежь обитель, он вел ровную светскую беседу, дожидаясь хозяина дома?
Пятнистая кошка встречала на пороге все так же свирепо, и спина ее была все так же переломана. Кит коротко вздохнул, прикасаясь тыльной стороной ладони к щеке — поразительно, но показавшаяся легкой затрещина, отвешенная ему Недом, оставила след в виде желтоватого синяка, почти невидимого при свете вечерних огней, но прекрасно различимого под солнцем.
— Будь я тобой, Нед Аллен, я бы уже поднял крик на весь Лондон, что мне попортили лицо перед исполнением очередной великой роли, — сказал он напоследок, уже после того, как Нед был отпущен под честное слово из суровых лап будущего родственника.
Аллен только трогал разбитый нос. Он знал, что Кит слышал крики Хенслоу — их и нельзя было не услышать за хлипкими театральными перегородками:
— Ты когда-нибудь видел короля Эдуарда, у которого нос расквашен в первом же выходе?!
Голоса же, звучащие в глубине дома теперь, оказались еще более узнаваемы. Уилл разговаривал с тем, кого здесь просто не могло быть — но бойкие ответы, присыпанные перцем нарочитой небрежности, говорили об обратном.
В этот день неугомонный отпрыск Киприды явно перестарался в упражнениях по стрельбе, и нуждался в том, чтобы его жирная младенческая задница была выпорота с особым тщанием.
***
Стоило упомянуть о злоключениях Дика, о его несчастливой женитьбе — и молчавший до сей поры граф Гарри заговорил. И о чем! Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: юный граф изливает сейчас свою душу, делится наболевшим, тем, что возможно, в иных обстоятельствах не сказал бы никогда и никому. Но обстоятельства были нынче особые, пусть и у каждого — свои. И говорили они, Уилл и Гарри, не языком разума, отнюдь. Разум, как и тогда, на той вечеринке, которую Уилл наверняка запомнит на всю оставшуюся жизнь, не поспевал за стремительно меняющимися декорациями. Так и сейчас: разум замер, подобно испуганному оленю в зарослях, а за беспечностью тона каждого из них скрывалась совсем не светская болтовня — то говорило сердце.
Уилл кивнул, чувствуя, что щеки его горят, а пальцы леденеют от непонятного волнения, нахлынувшего вдруг предчувствия необъяснимой близости с этим юношей, почти мальчиком:
— Могу понять вас, милорд. Я тоже в свое время не помышлял ни о какой женитьбе, мечтал о славе актера, о путешествиях, подмостках, пьесах. Но, должно быть, вам известно, что я женат, и у меня трое детей. И не могу сказать, покривлю душой, милорд, если скажу, что… — Уилл осекся и тяжело вздохнул, вспомнив, что после сегодняшнего разговора с отцом он вряд ли когда-нибудь увидит Хэмнета и девочек. И это было той болезненной ценой, которую ему надлежало заплатить. Но он не стал бы ни за что спрашивать у судьбы и у Кита, который и был его судьбой, что он получит за свою цену.
