Над бурей поднятый маяк (СИ) - Флетчер Бомонт (читать книги бесплатно .txt) 📗
Граф Гарри вздохнул тоже — одновременно с ним, о своем.
— А ты что здесь делаешь, Гарри?
Кит хлестнул юного графа вопросом, будто кнутом, поперек спины, а Уилл, которого голос Кита застал врасплох, развернулся к нему — всем телом, не успев совладать с собой, неприлично быстро, с радостной надеждой. И увидел его взгляд. Уиллу стало жаль сжавшегося в кресле Саутгемптона.
***
Гарри сжался, а затем — встрепенулся подбитой птицей. Одновременно попытался вскочить, невольно повторяя порыв Шекспира — вперед, навстречу, распахиваясь, как не скрепленная застежкой книга, — и плюхнуться поглубже в кресло под тяжелым взглядом вошедшего.
Больше всего ему хотелось спросить напрямую: ты что же, не рад мне, Кит?
Что-то ускользало от понимания. Да, тогда, в ту ночь, когда он сам был готов зайти сколько угодно далеко, Кит остановил его, оттолкнул даже, слегка прижав раскрытую ладонь к груди. Но он думал — или хотел думать? — что причиной тому послужило нежелание ставить под удар драгоценную графскую репутацию.
Не просто — нежелание.
Неужели это было не так, и сейчас Кит станет морщиться в этой гримасе, набрасывавшей на его странно-красивое, или же совсем некрасивое лицо тонкую сетку презрения при виде навязчивых поклонников вроде сумасшедшего Барнфилда?
Уподобился ли граф Саутгемптон этому поэтишке-сумасброду?
— Я? — он заговорил, потому что нельзя было молчать вечно под испытующим взглядом слегка изогнувшего бровь Кита. Боже, как ужасно он сложил руки на груди, будто перед тем, как задать кому-то трепку. — Я… Я захотел прийти сюда, чтобы повидаться с тобой. Тебя давно не было видно.
Кит больше не смотрел на Шекспира — только на Гарри. Помолчав немного, он подошел к столу этой своей неизменной легкой походочкой и налил вина. Себе — лишь себе.
— Обычно меня можно увидеть в «Розе» или «Театре». Если смотреть, как следует. Слыхал о таком?
Гарри следовало признать — он готов малодушно расплакаться.
***
Кит чувствовал, как сухая, жгучая, будто известь, злоба наполняет его жилы. Ее надо было срочно залить чем-то, чтобы погасить хоть немного, иначе он схватил бы этого малолетнего идиота за его русалочьи волосы, и без лишних расшаркиваний вышвырнул вон — прямиком в способную одурманить разве что теплеющим запахом навоза весеннюю ночь.
Конечно, он мог предполагать, что юная и свеженькая, как первый цветочный побег, душа этого самоуверенного графчика способна на подобные выверты. Наверняка он поражен тем, что принимает за любовь, наверняка — не спит ночами, как все те, кто переживает то же, что и он. Но даже у Неда Аллена оказалось больше мозгов внутри черепа — вот была бы потеха, явись и он следом за самим графом Саутгемптоном.
Кит слышал о том, как негодовала графская матушка, узнав лишь малое средь великого. Ее единственный сын, надежда и наследник, устраивал ночные попойки в ее отсутствие, вместо того, чтобы учиться прилежно, помышлять о Господе и грядущей женитьбе. Видно, ее отпрыск жаждал получить желаемое столь сильно, что желание это разбило препоны всех родительских запретов — о здравом смысле говорить не приходилось с самого начала.
— Ну что же, — протянул Кит, отпив глоток вина и сквозь прищур глядя на поджавшегося Гарри, готового утопнуть в кресле, оставив после себя лишь остроту настороженных кружев да тревожный блеск алмазной броши. — Ты не оставляешь мне выбора. Ненавижу, когда мне не оставляют выбора, но ты расстарался, как я погляжу. Придется…
— Нет! — крикнул мальчишка, и тут же зажал себе рот рукой. Передохнув, продолжил с несколько большим достоинством. — Я хотел бы просить не выставлять меня вон. Кит, я думал, мы друзья…
Брошь на дублете графчика забилась раненным сердцем, глаза стали — на мокром месте.
Ну что за бредовый сон? Они все как будто перепили и не смогли проспаться.
— Ладно, так уж и быть, — озвучил Кит то, что разумелось само собой, но вот незваному гостю знать об этом было совсем не обязательно. — Оставайся до утра — я не могу подвергать тебя опасности и вынуждать в одиночку шляться ночью за стенами. Здесь и не таких, как ты, отлавливали для забав, что тебе и не снились. К примеру, не так давно моего хорошенького слугу выкрали, чтобы продавать в борделе, — а голубой крови они там еще не пивали, даю голову на отсечение. Но как только забрезжит — уходи и больше не смей выкидывать подобных выходок. Я — не осчастливленная визитом светлого лорда пейзанка. Я люблю и хочу знать, кто приходит в мой дом, и пусть незапертая дверь не обманывает твою самонадеянность.
***
Джейме увел его, крепко обнимая за плечи, будто он был его вышедшим из повиновения сыном, а вовсе не старым приятелем. Подмерзшая к ночи лондонская почва так и стермилась ускользнуть из-под ног, да еще и темно уже было, хоть глаз выколи, благо идти было совсем недалеко — Бербеджи предусмотрительно снимали жилье вблизи «Театра».
Джейме устроил его на ночь, как почетного гостя — в собственной спальне. И Джон даже заснул — быстро, будто свечку затушили. Но среди ночи проснулся, маясь от похмелья, и на краткий миг ему почудилось, что все сказанное Уиллом, — только дурной сон. А может, он все неправильно понял, ведь бывало же, что мужчины делили друг с другом постель, чтобы было теплее, и ничего зазорного или греховного в том не было? Но Джон вспомнил подробности, вспомнил, как краснел и бледнел его сын, как опускал очи долу, будто невинная девица, да только невинного в нем был лишь то и дело выступавший на скулах румянец. И понял с ужасающей ясностью, что все произошло наяву, и это не ошибка, и его сын…
Джон толкнул храпевшего рядом Джейме:
— Так говоришь, Марло этот — тоже драматург, и что, он тоже работает с тобой?
Джейме вытаращился на него со сна, не понимая, о чем его спрашивают, а потом махнул рукой:
— Утром, Джон, все утром, я же сказал…
И снова захрапел, перевернувшись на другой бок.
Джон, конечно, не стал его будить снова, но это совсем не значило, что он перестал думать о том, кто… Он осекся, запрещая себе мыслить об очевидном. Это было так мерзко, так богопротивно, что Джон совсем не понимал, как мог его сын, воспитанный в благочестии и строгости пойти на… нечто подобное. И что за человек его увлек с добродетельной стези на стезю порицаемого богом и людьми порока… Наверняка этот Марло был кем-то вроде Топклиффа, о котором ему прожужжал все уши Джейме. Не по занятиям, конечно, хотя Бог весть, но по сути своей — точно. Только в отличие от Дика, у которого не было выбора, его сын сам, добровольно, как глупая бабочка-однодневка, устремился огонек греха. Случись это с мальцом, вроде Эдмунда, Джон бы еще понял, хотя и не простил бы, конечно, но чего в юности не бывает. Но Уильям был взрослым женатым мужчиной. Это не укладывалось в голове. А может, этот Марло был колдуном, чернокнижником, говорили, что он написал про какого-то там Фауста, который продал душу Дьяволу, может, он писал его с себя? И тогда Уильям в смертельной, непоправимой опасности, он не просто попал в сети греха, но был опутан поистине дьявольскими кознями. Чем больше об этом думал Джон, тем сильнее преисполнялся решимости выведать завтра у Джейме все, как следует, и проведать мерзкого содомита в его логове. Может быть, даже сразиться с ним, как это и положено настоящему христианину. И чем большей была его решимость, тем сильнее болела сломанная когда-то нога.
Ну, ничего, такое уже бывало не раз. К утру пройдет.
***
Граф Гарри оказался вдруг целиком и полностью занят Китом, Кит — тем, что пытался обуздать первый порыв и не выставить того, кого он столь явно не желал видеть в собственном доме за порог. А Уилл оказался предоставлен сам себе.
Он был рад этому — сейчас. Кит не увидит его лица, и не станет расспрашивать, и не узнает все сразу, ведь он весьма искусный мастер допросов, школа Уолсингемов не прошла зря. Так что было к лучшему, что он будто нашкодившего школяра отчитывает Гарри, из вельможи ставшего просто несчастным влюбленным мальчишкой. Может быть, Уиллу удастся овладеть собой хоть немного, чтобы не показать насколько он выбит из колеи.
