Страшное гадание - Арсеньева Елена (читать книги онлайн .txt) 📗
И Марина с тоской поняла, что жалеет об этом… безумно, мучительно жалеет о том, что нет, не выпряжет Десмонд эту лошаденку, не воспользуется последним оставшимся у него шансом догнать свою беглянку жену, спасти то, что еще тлело, трепетало меж ними, оживить умирающее, содеять невозможное.
Нет! Не сделает он этого, с холодной ясностью призналась себе Марина – и наконец-то дала волю слезам… последним своим слезам о Десмонде.
Обитель смерти
Когда Марина подняла наконец исплаканные, измученные глаза, ей почудилось, будто едет она уже столь бесконечно долго, что перешла некую грань, отделяющую ее от дня нынешнего, и очутилась не то в завтра, не то во вчера, а может быть, вовсе выбилась из течения времени и оказалась в некоем мире постоянной печали, откуда ей теперь нет возврата… нет возврата!
Ветки уныло, тревожно перестукивались над головой, словно пугая, а может, пытаясь предупредить о чем-то. В полях выл и стонал ветер; река вся потемнела, ревела зверем, бешено била темной волной в берега. Небо наливалось ночью и непогодою.
Вечерний ветер донес до Марины запах дыма, и она встрепенулась. Остро захотелось есть. У нее с полудня маковой росинки во рту не было! Сейчас уже глубокая ночь, едва ли она дозовется кого-то из слуг, чтобы подали ужин. Придется, пожалуй, самой пойти на кухню и попытаться там что-нибудь отыскать.
Марина едва не хлопнула себя ладонью по лбу. Она ведь напрочь забыла о своем положении преступницы! Ни разу не вспомнила, что, едва она ступит на порог замка, ее могут снова посадить под замок, а то схватить и отправить прямиком в приказную избу, или как это здесь называется? В тюрьму, словом. Пусть Хьюго и Линкс признались в преступлениях, но это было где? В лесу, и люди, слышавшие эти позорные, хвастливые признания, тоже остались в лесу. Обелить Марину в замке некому, ибо она старательно позаботилась о том, чтобы Десмонд не скоро сюда попал. И, стало быть, весь Маккол-кастл в распоряжении Джессики.
Вот странно! За все время пути она ни разу не вспомнила о Джессике. Бог весть почему укоренилось в ее мыслях убеждение, что сия опасная, словно змея, особа сбежала из замка. Казалось, Десмонд не может быть так глуп, чтобы отправиться невесть куда, оставив тылы свои открытыми неприятелю. Но бог его знает, Десмонда, ведь он так охотно верил во все гнусности, возводимые Джессикой на Марину, что, может быть, и по сю пору не избавился от остатков прежнего доверия к ней… Нет, лучше перестать думать обо всех этих макколовских делах, иначе из них никогда не выберешься, не перестанешь перебирать бесконечные «если бы» да «кабы» и размышлять, что могло быть, как сложилось бы все в их с Десмондом жизни. Все равно, твердо знала Марина, ей не было бы в замке счастья, поскольку не живет оно в подобном месте. Оно улыбается – время от времени… разве что тем улыбается, кто здесь родился и вырос, кто принадлежит замку всецело.
Темная громада, увенчанная двумя башнями, смутно проступила на фоне мутных туч, затянувших небо, и Марина вдруг почувствовала острейшее желание очутиться как можно дальше отсюда. Зачем она здесь, зачем снова собирается войти в сие людоедское логово? Ах да… У нее нет ни ковра-самолета, ни сапог-скороходов, да и летать она еще не научилась у ветра и у птиц – нужны деньги, чтобы добраться до дому. «Ничего. Через час меня уже здесь не будет», – пыталась уговорить себя Марина, однако, против воли, против разума, страх леденил ее душу и сковывал ноги, принуждая минуту за минутой стоять, вцепившись в серый гранитный столб ворот.
Наконец она решилась. Хлопнула Блэкки по крупу, и тот радостно зарысил в конюшню. Привязывая гнедого к коновязи, Марина шепотом пообещала, что завтра поутру у него будет вволю и зерна, и отдыха. А вот ночью придется потрудиться. Ночь покровительствует беглым, а кто теперь Марина, как не жалкая иностранка, со всех ног удирающая из мрачного Маккол-кастл, в котором не призраки и не привидения прошлого витают, а тени будущих, еще не свершенных злодейств.
Набравшись храбрости, она наконец ступила во двор, напряженно вглядываясь в два-три светящихся окошка и пытаясь определить, кто еще не спит. Одна башня была темна, а в другой виднелся свет. Джаспер никак, ну никак не мог засветить огонь, а в той башне жили только он и Джессика. Значит, Джессика еще в замке, но, пока она сидит в своей комнате, угрозы от нее никакой. Марине остро захотелось внезапно появиться на ее пороге (желательно прежде надев тот наряд леди Элинор, который небось все еще валяется за шкафом!) и замогильным голосом объявить Джессике, какая она греховодница, ежели замышляет брак с собственным братом, а потом сообщить, что все ее замыслы теперь рухнули. Джессика ведь еще не знает, что Хьюго и Линкс во всем признались!
Но тут же Марина окоротила себя. Знает, не знает – теперь дело Десмонда разбираться со своей единокровной сестрицей и ее шалостями. А ее, Марины, дело – оказаться отсюда подальше. Гнетущее чувство собственной никомуненужности придавило ее с такой силой, что слезы навернулись на глаза, но Марина отогнала их и крадучись вошла в дом. Как она и ожидала, двери еще не заложили на ночь (хозяин-то пока не вернулся!), а ночной лакей сладко похрапывал на своем стуле.
На кухне Марине повезло не слишком: пошарив, она нашла только немного неубранного хлеба да сыру, но и за это стоило благодарить рассеянных кухарок. Хватило и поесть, и с собой прихватить на дорогу. Марина поискала, во что налить воды, но под руку попалась только малая глиняная бутылочка. Ладно, спасибо и на том.
Теперь со всеми этими богатствами следовало добраться до своей комнаты. А вдруг там поставлена стража? А вдруг там до сих пор валяется Сименс?
Марина задрожала и почувствовала сильнейшую охоту ринуться прочь теперь же – но снова мысль о морском путешествии отрезвила ее и заставила выйти из теплой кухни в пронизанный сквозняками коридор.
Она не очень хорошо знала эту отведенную под разные хозяйственные службы часть замка и двигалась неуверенно. Каким-то образом удалось добраться до столовой (Марина узнала ее по огромной люстре, низко нависающей над обеденным столом). И она уже вздохнула с облегчением, ибо путь ее был почти закончен, когда за противоположной дверью (комнаты на этом этаже сообщались меж собой анфиладою) мелькнул огонечек и послышались слабые, шаркающие шаги.
Марина отпрянула в темный угол – и вовремя, ибо дверь приоткрылась и в нее медленно вступил… Сименс.
У Марины ослабели ноги.
Свеча бросала неровные отблески на мрачное, изнуренное лицо с облезлыми бакенбардами – жалкими остатками былого величия. Он сильно волочил ногу, еще не отошедшую после болезни. На голове бывшего дворецкого белела повязка, и Марина мимолетно улыбнулась с законной гордостью: крепко же она приложила лиходея!
Похоже, она не только улыбнулась, но и усмехнулась нечаянно, потому что Сименс вдруг насторожился и, подняв свечу повыше, принялся вглядываться в темноту.
Марина заслонила лицо рукавом, отчаянно мечтая, чтобы при ней сейчас оказался еще какой-нибудь подсвечник преизрядной тяжести. Уж она бы от души добавила кое-что к первому удару!
Впрочем, обошлось: Сименс поозирался, поозирался – да и побрел себе дальше, и, чуть только он затворил за собою дверь, Марина выскочила из своего укрытия и ринулась вперед. В смысле продолжила красться.
Ей казалось, что она движется совершенно бесшумно, однако это, верно, было не совсем так, ибо, оглянувшись на повороте коридора, она заметила вдали промельк света.
Ох ты, чертов Сименс! То ли зачуял недоброе, то ли просто так повернул обратно, то ли… у Марины упало сердце – а ведь в замке ее ждут! Сименс не случайно ходит туда-сюда именно этой дорогою: ее никак не миновать беглянке, вздумай она воротиться в замок! Можно держать пари, что Сименс каждый раз заглядывает в ее комнату, чая внезапно схватить злодейку. Значит, что? Поворачивать? Нет. Она затаится в коридоре. Сименс пройдет мимо, заглянет в опочивальню, убедится, что мисс Марион не возвращалась, двинется дальше или обратно. Марине придется воспользоваться этим коротеньким промежутком. Впрочем, голому собраться – только подпоясаться: невелики ее богатства, одна только малая шкатулочка.
