На сердце без тебя метель... (СИ) - Струк Марина (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
— Я мог бы устроить ваше свидание. Одно только слово, и я увезу вас к нему! — его голос вдруг сорвался в волнении, а потом он заговорил отрывисто и быстро, словно боялся передумать. Даже вскочил на ноги и лихорадочно заходил вдоль скамьи. — Я увезу вас к нему тотчас! Желаете того? Одно только ваше слово! Едемте нынче же!
Лиза не ожидала такого порыва и испуганно замерла, чувствуя, как сердце в этот миг рвется на две половины. Одна уговаривала ехать к Николеньке, ее маленькому братцу. Наконец-то обнять его, убедиться, что он жив-здоров, а сны дурные от лукавого приходят и только. Другая же была с Александром.
Лиза смотрела в глаза своего vis-à-vis и думала о том, что скажи он эти слова в начале их авантюры, она бы без раздумий вложила свою ладонь в его протянутую ныне руку. Стала бы ему верной супругой и никогда бы даже помыслить не посмела об ином мужчине, старательно оберегая свое счастье от любых невзгод и напастей.
Но все зашло слишком далеко. Все переменилось. И теперь Лиза понимала, что чувства, испытываемые прежде к этому мужчине, совсем не та любовь, о которой она грезила в отрочестве и о которой читала в книгах. Ныне она так любила Александра, что даже мысль о расставании с ним причиняла ей физическую боль.
Потому и медлила в эту минуту, испуганно глядя на протянутую в ее сторону ладонь, на умоляющие глаза и нервно бьющуюся жилку у виска. Она представила себе будущие дни без Александра, и сердце ее болезненно сжалось. Но Николенька… O mon Dieu, Николенька! Без него ей тоже не было жизни. Ведь только ради брата она и ступила на путь предательства и лжи.
Два противоположных пути. Тягостный ей предстоял выбор. Но, на ее счастье, не сложилось. Девушка с трудом сдержала возглас облегчения, когда мужчина вдруг схватился за голову, судорожно запустил пальцы в волосы и тихо проговорил-простонал:
— C’est impossible… impossible… pas à présent…[213]
Его плечи поникли, словно под тяжестью невыносимой ноши, а руки мелко дрожали, когда он снова опустился на скамью подле Лизы — только лицом не к парку, а к гроту, будто пряча лицо от ее взгляда.
— Он не отпустит тебя так просто, — проговорил, будто оправдываясь, понимая, что загнал себя нынче в тупик, что играть придется до конца. — И мне не спустит. Не такова натура. Отыщет везде и воздаст за унижение, которому подвергнется, коли уедем. Не будет жизни после… не даст! И жить не даст. Вызовет — и как всех остальных…
«Нет! — хотелось прокричать Лизе. — Александр не таков, как о нем говорят!» Теперь она бы спорила с любым, зная нежность, с которой могут обнимать эти сильные руки, зная мягкость его голоса.
— Знать, до самого конца… — со странной горечью произнес мужчина, признавая поражение, которое нанесла ему судьба.
Нет, ему было не жаль Александра. Муки ревности и сердечная боль, притупившись вдали от Заозерного, нынче вспыхнули с новой силой, как и ненависть, которая с недавних пор поселилась в его душе. Ранее он видел в Александре лишь препятствие к тому, что должно быть его по праву. Даже испытывал жалость, что так все сложилось. И если бы существовал иной способ получить то, к чему он так страстно стремился, он бы, верно, избрал этот путь. Но не теперь. Не теперь, когда видел, с каким нескрываемым удовольствием Дмитриевский дразнил всех, выставляя напоказ свою близость к Лизе, — словно демонстрировал трофей…
— Знать, так суждено, — проговорил он, и сердце Лизы на короткий миг окаменело от смысла этих слов. Но плохо спрятанная горечь в холоде его голоса и неприкрытая душевная мука, которую выражала его поза, вызвали у девушки очередной приступ жалости.
Лиза сама не могла объяснить природу охватившего ее чувства. Здесь было сострадание к нему и к его ставшей вдруг безответной любви, и стыд за то, что уже не любила его, а он по-прежнему любил и верил, что любим. Могла ли она судить его теперь, когда так переменились их роли? Когда сама стала игроком, а он лишь пешкой в ее руке? Наверное, именно в эту минуту она сумела понять его. И простить… наконец-то, простить.
А потом и вовсе не сдержалась, когда мужчина повернулся к ней и протянул на раскрытой ладони бутон бумажного цветка. Расплакалась, выплескивая в слезах все сочувствие, которое помимо воли испытывала к нему сейчас.
Слезы катились по Лизиным щекам, и не было сил остановить их, ведь она вдруг вернулась на несколько месяцев назад, в гостиную меблированных комнат, когда они впервые остались наедине после побега из дома Лизаветы Юрьевны.
Они сидели тогда по разные стороны большого круглого стола под бахромчатой скатертью, не поднимая друг на друга глаз. Лиза робела перед их близостью, вдруг ставшей реальностью, и молча наблюдала, как он вертит в руках белый лист бумаги, складывая и аккуратно прижимая сгибы. Поймав ее взгляд, мужчина несмело улыбнулся. Только тогда она поняла, что он взволнован не меньше. Помолчав немного, он произнес:
— Моя маменька выучила меня из бумаги цветы крутить. В отрочестве при сильном волнении я начинал расчесывать кожу. До крови, бывало. Доктора не могли найти средство от того. А маменька приучила: мол, как нервы разыграются, поделки из бумаги крути… Вот с тех пор и кручу…
Чувствуя неловкость от собственной откровенности, он тогда протянул ей через стол на ладони бумажный бутон. Тот был одновременно похож на тюльпан и розу — такой хрупкий, с тонкими изгибами.
Нынешний бутон, весь испещренный ровными строками чернильных строк, был так же красив и хрупок. И у Лизы защемило сердце от понимания, что ему тоже сейчас нелегко. Они оба были в ловушке, из которой не было выхода.
Мужчина сперва заробел, когда Лиза заплакала, бережно взяв цветок с его ладони. Но после крепко обнял ее одной рукой, прижимая лбом к своему плечу, позволяя ей облегчить душу.
— Тише-тише, ma bien-aimée. Не надобно плакать, — ласково шептал он, чувствуя отчаяние и невыносимое горе при виде Лизиных слез и ее склонившейся на его плечо головы. — Что с нами сталось? Что я наделал, господи? Ведь я не могу… Не могу видеть, как он касается тебя, понимать, что он мог ласкать… что он вправе целовать тебя. Я еле держу себя в руках… Ненавижу! За его поведение ныне, за вид хозяина, за maison verte[214]…
Лиза молча всхлипывала, поглаживая пальцами бумажные лепестки цветка. Тогда он набрался смелости и, приподняв ее подбородок, поцеловал в лоб, прямо у линии волос, едва не ударившись лбом о поля ее капора. Ему до безумия хотелось вновь ощутить вкус ее губ, как в те времена, когда она со счастливой улыбкой позволяла ему целовать себя, но он отчего-то не осмелился. Словно она была чужая ему. Хотя… разве не так оно?
— Я не сумею здесь быть. Ты гораздо сильнее меня, я же слаб… не смогу! — в волнении он сжал пальцы Лизы с такой силой, что она едва не поморщилась. — Иначе сорвусь. Как вижу его — злоба вскипает… Душит меня, травит… Не смогу стерпеть.
— Не надо, — тут же в испуге прошептала Лиза. Снова почувствовав угрозу своему тщательно выверенному плану. Нет, ей во что бы то ни стало надобно обвенчаться с Александром. Тогда люди не способны будут их разлучить. А смерть… она сумеет вовремя остановить эту костлявую старуху, что, следуя худому замыслу, уже простирала руки к ее любимому.
— Мне так… тягостно, когда вы подле, когда под вашим взглядом… — попыталась объяснить она и осеклась. От презрения к себе ей не хватало воздуха.
Он же истолковал ее слова по-иному.
— Тебе было бы… легче, ежели б я уехал? Как до того? Тебе было легче, когда меня не было в имении?
Лиза не смогла выдавить из себя ни слова, только быстро кивнула, отводя в сторону взгляд. И оба почувствовали невероятное облегчение, когда он согласился, что в таком случае для него было бы разумнее уехать. И каждый в этот же миг ощутил себя чудовищем из-за чувства невероятной душевной легкости.
— Я вернусь на Красную горку. Сама понимаешь, мне никак не уклониться от того, чтобы быть при нем на венчании, — мужчина стиснул пальцы в кулак, собираясь с силами, чтобы продолжить. За эти месяцы он так и не сумел приучить себя к мысли, что скоро она ступит под церковные своды с другим. — Через несколько недель все будет кончено, ma bien-aimée. Всего несколько недель, и ты увидишь своего брата.
