Мой ангел злой, моя любовь…(СИ) - Струк Марина (читать книги полные .txt) 📗
— Михаил Львович, милый! — обратился к нему один крестьян, с образком Николая Угодника поверх армяка, прямо под короткой бородой. Анна удивилась, услышав правильную четкую речь его. — Помогите в который раз, Христа ради! Нарвались на разъезд неприятеля, под пулями едва ушли, разделившись. Часть ушла к Можайску, часть к Займищу. А нас вон ныне гонят уж с заката самого. Гонят, как зверя на охоте. Схороните да помогите раненым людям моим. Задели вон Архипа да Николая Петровича.
Михаил Львович кивнул рассеянно, а потом взглянул на Анну, притаившуюся на лестнице. Человек в крестьянском армяке перевел взгляд, следуя за его взором, вверх на девушку, и тут же поклонился, с таким достоинством, будто на балу повстречались или на другом достойном собрании.
— Анна Михайловна, pardonnez-moi, не имел чести и удовольствия быть представленным вам, — а потом заторопил по знаку хозяина своих людей пройти через вестибюль в парк, откуда можно было скоро уйти в лес. Преследователям пришлось бы объезжать имение вокруг, давая беглецам преимущество во времени. Но это в случае, если не обнаружат их следов в парке, а иначе…
Раненых же понесли в мезонин, чтобы укрыть в нежилых помещениях, между сундуками и коробками. В одном из них, которых совсем повис на руках товарищей, Анна узнала сына Ивана Фомича, Архипа, по тому, как прижался на миг к его груди дворецкий, как побледнел лицом, что даже в скудном свете пары свечей было заметно. Его единственного поспешили унести из дома и спрятать в парке на время. Ему уже было все равно — пуля оборвала его жизнь, пробив легкое.
За единый миг опустел вестибюль. Только-только был полон людей, суетящихся, переговаривающихся резким шепотом, и вот нет никого, кроме бледного Ивана Фомича, прислонившегося к стене, Михаила Львовича, задумчиво вслушивающегося в перестук копыт за окном, пары лакеев и швейцара, мнущего в руках фуражку, Анны, по-прежнему стоящей на лестнице, вцепившейся в холодные перила. Она тоже слышала шум приближающегося к дому отряда, только и успела вскрикнуть: «Папенька!», как в двери снова заколотили кулаками, застучали в окна, заглянув в вестибюль и заметив находящихся в нем людей.
Швейцар натянул фуражку и по знаку хозяина открыл дверь. Шагнувший в вестибюль офицер, не стал снимать с головы каску, проигнорировав правила приличия, быстро огляделся, а потом обратился к Михаилу Львовичу:
— Добрый вечер, месье. Лейтенант 5-го уланского полка Его Императорского Величества Лажье Анри-Мария. Смею обратиться к вам, как к честному и благородному господину, с вопросом и надеюсь получить на него достоверный ответ. И прошу вас, месье, обойдемся без лишних слов в этот поздний час. И мы разойдемся с вами ныне в довольстве друг от др
, - а потом тут же сменил тон голоса, перейдя в тот же миг, от вежливой и вкрадчивой манеры к резкой и холодной. — Где люди, что заехали совсем недавно в ваши земли? Не имеет смысла лгать мне. Я превосходный стрелок, месье, и издали различаю даже в темноте.
— Добрый вечер и вам, лейтенант, — ответил Михаил Львович, кладя руку на рукав перепуганного лакея и тут же убрав ее после легкого пожатия. Тот тут же успокоился немного — погасил страх, вспыхнувший в душе при резкой непонятной ему речи француза. — Я прощаю вас за вторжение в мой дом, хотя вы и не просили его. В свою очередь, смею вас уверить, что единственными людьми, которых я видел ныне вечером, были мои слуги и мои домашние. Понятия не имею, о каких иных людях вы ведете речь, лейтенант.
— Значит, не имеете? — переспросил француз, а потом снова оглядел бледные лица слуг и хладнокровное лицо Шепелева. — А следы, что ведут сюда? Откуда они? И отчего так перепуганы слуги? И почему вы тут в сей поздний час? Только не говорите, что вышли сюда, услыхав наше приближение.
Француз вдруг шагнул в сторону темной анфилады комнат в правом крыле, склонил голову и щелкнул каблуками.
— Лейтенант 5-го уланского полка Его Императорского Величества Лажье Анри-Мария. Преследую людей, подозреваемых в нападении на фуражирский обоз, следующий к Москве, для снабжения армии императора.
— Влодзимир Лозинский, капитан 12-го полка польских улан Его Императорского Величества! — ответил ему из тени комнаты голос поляка, которого до сих пор никто — ни она сама, ни отец, ни слуги не заметили в соседней темной комнате.
Глава 20
Анна ахнула, не сдержавшись. О Господи, сколько там Лозинский стоит, притаившись в темноте? И видел ли тот беглецов? Француз резко обернулся на ее тихий вскрик, положив тут же руку на рукоять сабли, а потом улыбнулся, заметив Анну, склонил голову уже галантно, сняв с головы каску, обнажая темно-русую голову.
— Знать, вы шевележер, — поспешил выйти в вестибюль Влодзимир, вынуждая француза снова взглянуть на него. Он был только в рубахе, небрежно наброшен на плечи уланский мундир, в здоровой руке зажата книга в зеленом бархатном переплете. В библиотеке был, поняла Анна, прислоняясь бедром к балюстраде лестницы, чувствуя слабость в коленях. Теперь только от Лозинского зависели их судьбы, она поняла, что и отец осознал это, тщетно пытаясь разгадать по лицу поляка, что за мысли у того ныне в голове.
— Имею честь состоять в сих доблестных восках Его Императорского Величества, — снова склонил голову француз. — Вы, смею полагать, бывали при битве Бородино? Ваш полк отличился, отбив атаки русской конницы, как слышал.
— Да-да, — поспешил прервать его Влодзимир, чтобы тот ненароком не сболтнул, что именно его полк бился против кирасиров русской армии в тот день. — А вы, значит, на защите нашего тыла ныне?
— Вы прекрасно ведаете, господин капитан, что ныне самая горячая пора не там, близ Москвы, а здесь, в этих проклятых Богом лесах и болотах. Эти нелюди совсем не желают понимать политику императора, никак не последуют правилу Божьему — смирению перед силой! — горячился француз. — Клянусь своей саблей! Я бывал и в Испании, и в Пруссии, но только русские крестьяне предпочтут быть убитыми, чем получить все выгоды от торговли с императорскими фуражирскими войсками. Они не соблюдают правила военной науки, благородство боя! Нападают из леса, тайком или заманивают в деревни, а далее… Впрочем, это не для дамских ушей сии истории. Мой отряд напал на след, мы едва не поймали смутьянов. Человек, что выдал их расположение, клялся, что в их числе есть тот самый Давыдофф. За его голову назначена награда, слыхали, господин капитан?
— Увы, увы, господин лейтенант! — покачал головой Лозинский. — Награды вам, видно, не получить ныне. Те люди, о которых вы ведете речь, даже если и побывали на землях этого хозяина, но в усадьбе не появлялись. Да и было бы сущей глупостью для господина Шепелева укрывать их, зная, что в доме капитан французской армии. Вы же не думаете, что он настолько глуп, чтобы идти мне наперекор?
— Позвольте! — возмутился Михаил Львович, но поляк только остановил его тяжелым взглядом. И Анна с удивлением увидела, как подчинился этому взгляду вдруг отец, смолк, отступил в сторону, позволяя Лозинскому и далее вести разговор с французом. Лейтенант же усмехнулся, а потом надел каску на голову, намереваясь выйти из дома прочь и ехать далее прочесывать ближайшие леса и осмотреть дома в селе. Но помедлил, поддавшись сомнениям, снова вспоминая, как видел темные силуэты всадников, скрывшиеся за поворотом в эту сторону.
— Уверен ли господин капитан в том, что поблизости дома никого не было? — не мог не спросить он поляка, и тот вдруг вскинулся, процедил сквозь зубы.
— Господин лейтенант полагает, что я лгу? Или что я слеп и глух? У меня задеты рука и грудь, но глаза и уши в полном порядке. Контужен я не был, так что обманываться не могу.
— Прошу простить меня, господин капитан, — пошел тут же на попятную француз, кивнул солдатам, что гуськом прошли к дверям и направились к лошадям, стоявшим у подъезда, готовые по сигналу тронуться в путь. — Господин капитан, сударь, сударыня, — кивнул на прощание каждому француз.
