Всё, что любовью названо людьми - Фальк Макс (книги хорошего качества .txt) 📗
В столовой накрывали ужинать. Проходя мимо приоткрытых дверей, Кроули услышал девичьи шепотки и смех.
— А господин Фелл мне сегодня весь день улыбался, — таинственно заявила одна. — Два раза вокруг пруда со мной прокатился. Я думаю, свататься будет.
— Такого жениха только в столице отыщешь, — подхватила вторая. — Обходительный, рассудительный, а красивый-то какой!.. Не человек, а картина.
Кроули замер, ревниво навострив уши. В столовой послышался шелест скатерти, стук тарелок.
— Я бы за него, не раздумывая, пошла. Если бы папенька благословил.
— А я бы с ним даже сбежала, чтобы тайно венчаться!
— Ой, что ты говоришь! Сбежала бы — кто бы тебя пустил!
— Стала бы я спрашивать!
— Пусть к тебе лучше господин Кроули сватается.
— Дура ты! Папенька родную дочь за такого страшного никогда не отдаст, пусть у него хоть горы золотые будут. На него же смотреть ужас — тощий, рыжий, за очками глаз не видать. Кто за него по своей воле пойдёт?
— А мне его жаль, — послышался третий, робкий голос. — Ну и пусть некрасивый. Красивых легко любить.
— Блаженная ты, Дарья Степановна, — снисходительно ответила одна из сестёр.
— Может, и блаженная, — согласилась та. — Но мне господин Фелл совсем не интересен. Нет в нём никакой высокой трагедии. А у господина Кроули глаза всегда такие печальные-печальные — как их не разглядеть?
— А как их разглядеть, когда он с носа очки не снимает? — спросила вторая сестра. — Может, он кривой?
— Язык у тебя кривой, — ответила Дашенька. — А сердце — оно всё видит.
Зашуршали платья, звякнули рюмки — Кроули едва успел скрыться в коридоре, когда двери столовой распахнулись.
То, что девицы положили глаз на Азирафеля, было не удивительно. То, что Азирафель в своём подражании людям вряд ли зайдёт так далеко, что женится — было понятно. Но глухая ревность и злая зависть с двух сторон держали его за горло, и Кроули стоял в тёмном коридоре, пытаясь сглотнуть, и никак не мог — задыхался.
— Благослови, твоё высокопреподобие, — попросил господин Вознесенский.
Кроули задержал вилку, протянутую к золотистому боку молочного поросёнка. Посмотрел, как со своего места, не торопясь, поднимается преподобный Никифор — игумен ближнего монастыря. Спохватившись, набросал себе на тарелку, что попалось под руку — пирожков, капусты, печёных яиц, огурчиков.
— Господи Иисусе Христе, — привычно-торжественно возгласил игумен, — благослови нам пищу и питие молитвами Пречистыя Твоея Матере и всех святых Твоих, яко благословен во веки веков.
— Аминь, — хором сказали все.
Преподобный Никифор широким крестом осенил стол, опустился обратно.
Кроули бросил вилку, скрестил руки на груди. С завистью посмотрел в тарелку Азирафеля. Есть благословлённую пищу, разумеется, он не мог — мышьяк, и тот переварился бы легче, чем освящённый поросёнок.
Откинувшись на спинку стула, он смотрел, как едят другие, и глотал слюну. Как назло, он был голоден. Как назло, после долгого дня на воздухе он был готов дать шанс деревенскому быту, семейным ужинам за столом и партии в карты после.
Он был готов дать шанс деревенской жизни в компании Азирафеля. Найти в этом доме уютную провинциальную простоту — цветы на окнах, скрипучие крашеные полы, занавески, простенькие платья хозяйских дочерей, часы с кукушкой, которой хотелось свернуть шею, когда она выскакивала из-за дверцы.
Азирафель, догадавшись о его затруднении, качнулся к нему, спросил шёпотом:
— А ты не мог бы что-нибудь для себя проклясть? Чтобы было съедобно?
— Толку-то, — сквозь зубы ответил Кроули. — Сгниёт прямо в тарелке, а я плесень жрать не собираюсь.
Азирафель сочувственно вздохнул, раскладывая на колене платок.
— Что ж вы, сударь мой, ни на что не смотрите? — всполошилась Авдотья Михайловна. — Солёно вам? Или горько?
— Я не голоден, — резко ответил Кроули.
— Не брезгуйте, милостивый государь! — испугался хозяин. — Чем же мы вас обидели?
— Не заболел ли ты, батюшка? — продолжала допытываться Авдотья Михайловна.
— Он соблюдает пост, — нашёлся Азирафель. — По религиозным причинам.
— Так до поста ещё недели две! — удивился преподобный Никифор.
— Это другой пост. Другой веры, — сказал Азирафель, бросая на Кроули взволнованные взгляды, намекая, что пора включаться в разговор и поддержать идею. Но Кроули, раздосадованный, что сегодня ему не достанется ни крошки, угрюмо молчал.
— Нельзя же совсем ничего в рот не взять, — огорчилась хозяйка. — Ты только скажи, государь мой, чего тебе надобно?
— Ничего не надобно, — торопливо ответил Азирафель. — Простите, что мы вас так смутили.
— Мне как хозяйке позорно, что гость голодным сидит! — воскликнула та, всплеснув руками.
— А что у вас за вера? — тихим голоском спросила Дашенька, поднимая глаза.
— Буддизм, — раздражённо сказал Кроули и встал, с грохотом отодвинув стул.
В дверь постучали. Потом поскреблись, не получив ответа. Не дождавшись реакции, Азирафель плечом толкнул дверь.
Кроули, как был, в одежде, лежал на постели, не сняв сапоги, и с ненавистью смотрел в стену. Азирафель зашёл в комнату, держа в руках узелок. Огляделся, куда бы его пристроить, сдвинул с наборного столика пустую вазу и алебастрового попугая. До Кроули дотянулся запах горячих пирожков.
— Похвастаться принёс? — с досадой спросил Кроули.
— Это тебе, — мягко ответил Азирафель.
— Что, устал от моей компании, решил отравить?
— Они только что из печи, — сказал ангел, не обращая внимания на его тон. — Я намекнул кухарке, что перед сном у меня всегда разыгрывается аппетит.
Кроули, смягчившись, глянул на него исподлобья. Сбросил ноги с постели, подошёл. Взял один пирожок. Повертел, откусил половину.
— Неловкая ситуация, — заметил Азирафель.
— Дурацкая ситуация, — пробубнил Кроули, запихивая в рот вторую половину. — Что за идея — благословлять еду? Им святой воды мало?
— Я попрошу принести чай, — предложил Азирафель, глядя, как Кроули всухомятку расправляется со вторым пирожком. Кроули ущипнул его за рукав, остановил:
— И наливку. Ту, клюквенную.
— Хорошо, — шёпотом сказал Азирафель, улыбнувшись ему в глаза.
***
— Терентий, — окликнул Кроули.
Мужик, посланный за книгой в город, мялся у крыльца. Косматая собака с сосульками на боках сидела у его ног и чесала ухо.
— Чего, ваше благородие? — с опаской спросил Терентий.
— Съездил?
— Съездил, ваше благородие.
— Привёз?
— Привёз.
— Давай сюда, — Кроули протянул руку, поманил пальцами.
Терентий запахнул на груди длинный тулуп, стянул шапку.
— Так Степан Андреич велели в собственные руки…
— Я ему в собственные руки и передам, — оборвал Кроули и сунулся в карман. — Держи, за труды.
Он подкинул монету, Терентий ловко поймал её на лету, как муху.
— Слушай меня внимательно, — сказал Кроули. — Найди ближайший кабак, засядь там и не возвращайся, пока всё не пропьёшь.
— Так это, ваше благородие, долгонько будет, — растерянно сказал Терентий, разглядывая на ладони серебряные пять рублей.
— А ты не торопись, — посоветовал Кроули. Он бросил сигаретку, спустился с крыльца. Вытащил у мужика из-под тулупа свёрток с книгой. — Куда тебе торопиться, когда дело сделано? — ласково спросил он.
— И то верно, — согласился тот.
Когда Кроули вернулся в дом, Терентий сунул руку глубоко в карман и достал оттуда точно такую же монету.
— Вот дела интересные, — сказал он, прикладывая их одну к другой. — Один за водкой послал, и второй туда же. Не погодить ли, может, и от хозяина перепадёт?
Он надел шапку, поскрёб в затылке, с сомнением глядя на двери. Потом решился, спрятал деньги за пазуху.
— Нет, наше дело маленькое, наше дело сторона, — пробормотал он. — Велено пропить — значит, придётся. За десять-то рублей — это можно неделю, а то и две. А то и три, если умеючи.
Стукнув себя по шапке, чтобы надеть поглубже, он сунул руки в карманы и быстрым шагом отправился со двора.
