Арджуманд. Великая история великой любви - Мурари Тимери Н. (читать книги без регистрации полные txt) 📗
Махабат-хан прислал свиту из тысячи всадников для сопровождения юных принцев ко двору. Арджуманд приказала мне сопровождать их. Она обняла обоих мальчиков с одинаковым душевным волнением, покрыла поцелуями их лица и руки. Шах-Джахан тоже поцеловал их, но я заметил, как Аурангзеб отворачивается от его ласки.
— Заботься о них как следует, Иса. Храни моих сыновей от любых невзгод и несчастий.
Когда мы тронулись в путь, Дара все время оглядывался назад, на родителей. Аурангзеб не оглянулся ни разу.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Тадж-Махал
1069/1659 год
Предательство, предательство, предательство…
Зловонное слово, омерзительное, как гниение души человеческой. От него темным становится день, каждый вздох оно наполняет отчаянием. Смыть предательство невозможно, тяжесть его непереносима. Предательство искажает течение судьбы, может искривить ее путь… Слово короткое, но какими же чудовищными бывают его последствия. Если предают обычного человека, зыбь может коснуться его семьи, его деревни, но потом рассеется, и все будет забыто. Если же предают принца, отголоски измены, мощные, словно сердцебиение самой земли, будут хорошо различимы в вечности.
А может, предательство — это естественное побуждение любого человека? Иса вспомнил принцип, в который верил Шах-Джахан: в зависимости от того, улыбнулась судьба или отвернулась, — трон или гроб, тактья такхта. Неужели даже жизнь властителей, окруженных роскошью и изобилием, сводится к столь скудному выбору?
— Дара… Спаси Дару. Спаси жизнь своему брату, — просил Великий Могол Шах-Джахан свою дочь Джаханару. — Аурангзеб любит тебя. Он не останется глух к твоим мольбам, он услышит их, а мои — нет. Все, что я люблю, Аллах разрушает. Таково проклятие моей жизни… Дара, любимый мой сын, я лелеял его, надеялся, что в один прекрасный день он займет трон, но никому не дано предугадать пути Всемогущего. Теперь я бессилен, но по-прежнему молюсь о том, чтобы когда-нибудь он стал правителем Хиндустана и… чтобы он выжил. Кто виновен в том, что судьба бросила вызов моей воле, воле падишаха? Я сам? Да, я был безрассуден в своей любви, но преступление ли это? Неужели я обречен страдать до конца дней за то, что слишком сильно любил? Дару я любил сверх меры, а Аурангзеба — недостаточно сильно. Не в этой ли бездумной несоразмерности кроется причина моего падения? — дело не в армиях, которые теперь готовы выступить против меня, не в той власти, которая теперь есть у Аурангзеба, а в тщательно выверенном распределении любви… За это я теперь понесу наказание, и за это Дара, мой сын, заплатит самую высокую цену. Ах, если бы только ему удалось спастись, если б его не предали те, кому он доверял… Доверял? Да разве в свое время он не спас жизнь этому предателю, разве не он отвел от него мой гнев? Малика Дживана следовало бы казнить за его злодеяния! Однажды я приказал растоптать его слонами, но Дара встал тогда между мной и этим мерзавцем. Он молил меня о снисхождении, и я, внимая кроткому голосу сына, смягчился и простил Дживана. Как же я жалею об этом, после всего, что узнал. Если бы тогда Дживан умер, Дара сейчас был бы в безопасности, под защитой шахиншаха, а не томился в подземелье у Аурангзеба [101]. Подобные незначительные события — как песок, способный незаметно, песчинка за песчинкой, занести целую реку; рок изменяет наши жизни… Поспеши, Джаханара, поспеши. Аурангзеб послушает тебя. Воспользуйся его любовью, чтобы спасти Дару. Обопрись на его любовь, как он теперь опирается на то, что я любил его недостаточно. Я уже потерял Шахшуджу, зарезанного дакойтами в Бенгалии, а Мурада Аурангзеб захватил обманом… Одному Аллаху известно, где он его держит. Из лагеря Аурангзеба на рассвете вышли четыре слона. На каком из них был Мурад? Это знает только Аурангзеб. Вот так дитё моей возлюбленной Арджуманд пожрало собственных братьев. Как, как ее неземная красота, ее сердечность могли породить подобную мерзость?
Шах-Джахан был в смятении. Обезумев от горя, он смотрел сквозь слезы на другую сторону Джамны, на Тадж-Махал. Их с Арджуманд разделяла вода, теперь они оба были пленниками мрамора…
Шах-Джахану тюрьму заменяли богато отделанные стены его дворца. Он сдался своему сыну через три дня, но о примирении не могло быть и речи. Джаханара и Иса страстно желали их встречи, но Шах-Джахан отвергал ее. Наконец, он дал согласие, но приказал рабыням-татаркам в засаде ожидать появления би-даулета. Женщины должны были напасть, когда отец и сын протянут друг другу руки.
Но откуда было взяться доверию там, где не было любви? Аурангзеб не стал входить. Ему удалось перехватить послание отца к Даре: «Возлюбленный сын, дорогой мой сын…» Прочитанное наполнило его душу горечью и тоской. Власть в его руках, но любви не получить никогда.
Он бросился вдогонку за Дарой.
— Скорей, скорей, — погоняла Джаханара.
Под ударами хлыста кони неслись во весь опор, глаза у них вылезали от натуги, морду покрывали хлопья пены, мокрые от пота бока были в рубцах. Освещенная луной прямая дорога от Агры к Дели тянулась до горизонта. Восемь всадников охраны скакали впереди ратхи, Иса ехал сзади. Мужчины, женщины и собаки, спящие по обочинам дороги, просыпались, провожали взглядами несущихся во весь опор коней и снова засыпали.
Великий Могол Аурангзеб ожидал посланцев на зубчатой крепостной стене Дели. Крепость начал возводить его отец, но работы до сих пор не были завершены. Падишаха, смотревшего вниз, на дарваз [102], со всех сторон окружали строительные леса.
Внизу собралась огромная толпа. Кругом царила зловещая тишина — люди ждали молча. Над головами кружили коршуны, у реки, нахохлившись, сидели мрачные грифы. Бледное небо казалось выцветшим и изношенным.
В крепости шли последние приготовления. Неуверенно покачиваясь, стоял костлявый, болезненного вида слон; бока его были липкими от гнойных язв. На спине животного высилась простая открытая хауда. Позади слона был невольник с мечом палача. Меч внушал ужас не своей остротой, а следами ржавой крови, запекшейся на лезвии. Второй слон был сильный и молодой, в нарядном убранстве. Золотая хауда на спине блестела драгоценными камнями, лоб украшали золотые подвески с изумрудами, на бивни были надеты золотые наконечники.
— Приведите его, — сделал знак Аурангзеб.
Из крепостной башни вывели Дару, закованного в тяжелые кандалы, в смердящих лохмотьях. Грязь коркой покрывала лицо и все тело принца. Щурясь и моргая от яркого света, он споткнулся, стражники потащили его вперед, к больному слону. Дара держался спокойно, с достоинством перенося унижения.
Иса застонал.
Джаханара рыдала:
— Брат мой, прости нашего брата! Его единственная вина, единственное преступление в том, что он повиновался приказам отца, которого он так любит. Дара хороший, покорный сын и любящий брат для всех нас. Я не прошу тебя, а умоляю, как последняя нищенка на земле, — смотри, я стою на коленях и целую пыль у твоих ног, — чтобы ты даровал ему… нет, не свободу, но жизнь. Заключи его в самую ужасную тюрьму, отвези в самый дальний уголок обширной империи. Прикажи держать его в подземелье среди скал или в лесной чаще. Построй крепость и приставь стражу, чтобы он никогда не сумел выбраться на волю, чтобы никогда больше не взглянул тебе в лицо, как ты поступил с нашим братом Мурадом. Ты победил Дару, заковал в цепи, ты жестоко с ним обращался. Яви же теперь свою милость, по примеру Аллаха. Ты всегда говорил о своей великой любви ко мне. Так посмотри на него глазами моей любви. Позволь ей смягчить гнев, умерить ненависть. Я всю жизнь буду верно служить тебе, ревностно, с любовью. Если любишь меня, прости его!
— Должна ли любовь подчиняться таким условиям? — тихо спросил Аурангзеб.
