Любить и беречь (Грешники в раю) - Гэфни Патриция (книга бесплатный формат .TXT) 📗
Это продолжалось недолго. «Ты знаешь, – сказал он, – это намного все упрощает». Наконец этих слов стал проникать сквозь защитную оболочку.
Намного все упрощает. Намного. О Господи.
Она поднялась слишком быстро; ей пришлось опереться на подоконник, пока не прошло головокружение. Ощупав голову, она нашла шишку на затылке, вскочившую от удара о стену. Ничего серьезного, просто шишка, но ей потребовалось схватиться за стол, чтобы пересечь комнату, а потом за перила, чтобы спуститься по узкой служебной лестнице на второй этаж.
Его не было в комнате. Она встретила Вайолет на площадке первого этажа.
– Где он? – спросила Энни. Служанка тупо уставилась на нее. – Мой муж, где он? Вы его видели?
– Я видела, он вышел. Взял ружье, пошел охотиться.
– Охотиться!
– Странно, да? Дождь идет, и вообще…
Выругавшись, Энни протиснулась мимо нее и побежала по ступенькам. В прихожей она крикнула наверх:
– Каким путем он пошел? В какую дверь? – И Вайолет, вытаращив глаза, показала на парадную, редко используемую дверь за спиной у Энни.
Снаружи ливень превратился в моросящий дождик. Река протекала бурным потоком под каменной аркой моста, шум воды заглушал все другие звуки. Джеффри нигде не было. Она позвала его, но только раз: рев реки делал ее голос беззвучным, как шепот. Подобрав юбки, Энни побежала к конюшне.
Сквозь мелкий дождь она увидела Колли Хоррокса, бежавшего через конюшенный двор по направлению к ней, кутаясь в плащ. Увидев ее, он удивился и поднес было руку к полям шляпы, когда звук выстрела заставил его подпрыгнуть. Энни не вскрикнула. Колли повернулся, вглядываясь в темный зловещий проем двери, ведущей в конюшню. Она подбежала к нему раньше, чем он сдвинулся с места.
– Приведите Уильяма! Пойдите и приведите его! – закричала Энни ему в лицо.
Потрясенный конюх, не говоря ни слова, развернулся и помчался к дому.
В дальнем конце конюшенного прохода горела лампа. От страшного предчувствия у Энни больно заколотилось сердце, ее кожа похолодела от страха, но она делала шаг за шагом и заставила себя пройти все стойла до последнего, где содержался Дьявол. Когда она приблизилась, с пола, покрытого соломой, поднялась тень. Дикий ужас заморозил крик в ее горле.
Джеффри задрожал, когда увидел ее. Он бросил ружье и вытащил из-за пояса пистолет. Позади него, не дыша, лежал на боку черный жеребец, в черепе у него была кровавая дыра.
Ее залихорадило от испуга и облегчения.
– Боже милостивый. Джеффри, что ты наделал?
Она шагнула к нему, дошла до деревянной двери, которая их разделяла.
– Не подходи ближе.
Он поднял пистолет и направил его ей в лицо.
Она ахнула.
– Что… Что…
– Повернись и выйди, Энни.
– Нет. Почему? Что ты собираешься делать? – Но она знала. Она потянула на себя дверцу, но замерла, услышав глухой щелчок курка.
– Если ты попробуешь меня остановить, мне придется застрелить и тебя тоже, – предупредил он, и она поверила ему. Его голос звучал спокойно, но глаза были черны и безумны. – Отвернись.
– Джеффри, не надо, это не выход, прошу тебя, не надо.
– Это прекрасный выход. Я не буду распадаться на куски, как чертов труп. Это быстрая и чистая смерть солдата.
Пистолет у него в руке задрожал; он начал плакать.
– Отвернись.
– Боже! Джеффри! Я умоляю тебя!
Он вытер щеку рукавом.
– Попрощайся с Кристи за меня. Он хороший человек. Вы будете счастливы.
– Послушай меня – я тебя не оставлю. Клянусь, я не уйду, я буду о тебе заботиться, все будет в порядке…
– Если ты не уйдешь, все случится у тебя на глазах.
– Джеффри!
Он повернул дуло пистолета на себя. Энни закричала. Не успела она зажмуриться и закрыть голову руками, как он широко открыл рот. Звук выстрела оглушил ее, словно попал ей в голову. Она рухнула на колени на твердом полу, чувствуя, как кто-то протиснулся мимо. Сквозь полуоткрытые веки и скрещенные руки она увидела темные, ужасные, несвязные образы окровавленной плоти и костей, пока тело Уильяма Холиока не закрыло жуткую картину. Согнувшись пополам, содрогаясь в рвотных спазмах, она прижалась лбом к земле.
Должно быть, она потеряла сознание. Упавшие на лицо капли дождя привели ее в себя, она поняла, что она на дворе, полулежит наполовину на холодных камнях под скатной крышей колодца. Сильная рука управляющего обнимала ее за плечи. Она уткнулась лицом в его мокрую шерстяную куртку и заплакала.
– Он вам сделал что-нибудь, миледи? – Она покачала головой, не поднимая головы. – Я послал парня за врачом, но боюсь, его светлость мертв.
Энни сильнее схватилась за его рукав и глубже зарылась лицом в его куртку. Пока ей удавалось не допускать в сознание страшный образ Джеффри, она сдерживала тошноту. Уильям дал ей свой чистый, тщательно сложенный носовой платок, и она зарылась в него носом; обыденный, запах мыла помог ей немного успокоиться. Он продолжал мягко, дружески похлопывать ее по спине.
– Я пойду, сам позову преподобного Моррелла, ладно?
Это заставило ее поднять голову. Что-то в его голосе показалось ей странным. Она пытливо заглянула в его простое, честное лицо, пытаясь понять, знает ли он.
– Идти мне за викарием, миледи? – повторил Уильям.
– Нет. – Ее голова откинулась на сырую кирпичную стену колодца, внезапно она почувствовала такую слабость, что даже губами шевелить было трудно. – Здесь ему нечего делать, Уильям, – пробормотала она.
Позже, может быть, ей станет легче, но сейчас смерть Джеффри казалась ей катастрофой, а не освобождением.
Тут она впервые заметила Колли Хоррокса, стоящего за плечом Холиока; Сьюзен и Вайолет жались к ним под дождем, их лица застыли от потрясения. А потом появилась миссис Фрут, закутав голову шалью и пряча руки в карманах передника, с криком:
– Что случилось? Что случилось?
Энни понемногу погружалась в отчаяние. Мысль о том, что надо двигаться, разговаривать, отдавать приказы, пускаться в объяснения…
У нее не было сил. Когда управляющий стал помогать ей подняться, она крепко уцепилась за его запястье.
– Уильям, пойдите и позовите Кристи, – попросила она его, сдавшись. – Попросите его прийти поскорее.
У себя в кабинете Кристи укладывал в сундук свое имущество. Он закрыл дверь, чтобы миссис Ладд не могла его увидеть, он еще не сказал ей, что уезжает, ему не хотелось видеть ее потрясение и вступать в объяснения.
Церковная бенефиция включала не только сам дом викария, но и почти всю обстановку, так что ему не придется много брать с собой. Он решил оставить большую часть книг, а также проповеди новому викарию – пусть делает с ними, что хочет; поэтому уложить в сундук предстояло не так уж много: перья, бумагу, несколько картин со стен, вазу, которую он сделал из папье-маше для матери двадцать пять лет назад. Он быстро закончил, и скудность багажа привела его в уныние. Кабинет всегда был для него центром дома, его любимой комнатой, тем местом, где к нему приходили новые мысли, фантазии, знания. И вот теперь все это, кроме книг и бумаг, вошло в небольшой деревянный сундучок. Какой горький итог.
Вот еще свидетельство его самонадеянной никчемности, подумал он. Годами он верил как в нечто само собой разумеющееся, что проживет жизнь в удобном старом доме и те немногие, но приятные вещи, что перешли к нему от родителей, перейдут дальше к его детям. Но оказалось, что это еще одна ни на чем не основанная мечта, а он устал до смерти от признания собственных заблуждений.
Он составлял список для второго викария, преподобного Вудворта, и добавлял туда все новые пункты, приходившие ему в голову. Кое-что он вспомнил сейчас. Он сел за стол и стал писать:
«5. Мисс Софи Дин понадобятся разумные и беспристрастные советы по поводу управления рудником. Сама она не спросит (слишком горда, слишком уверена в своих силах – что для двадцатилетнего возраста естественно), но может их принять. Ее дядя старается навязать ей свою волю. Сопротивляясь этому, она иногда слишком далеко заходит в противоположном направлении. Мой совет – быть внимательнее к невысказанным просьбам о помощи».
