Князь Ночи - Бенцони Жюльетта (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
– Какого ответа вы ждете?
– Не прикидывайтесь дитятей; вы все прекрасно понимаете… Впрочем, ответ прост: согласны ли вы принять меня этой ночью?
– Не слишком ли вы торопитесь? Церковь велит десять дней после родов посвящать молитве и воздержанию, а потому…
– Только женщинам с хрупким здоровьем, а вы мне не кажетесь неженкой. К тому же речь не о том, чтобы сделать вам второго ребенка. Это вызвало бы слишком много пересудов. А о том, чтобы вкусить хоть толику блаженства от прелестей вашей очаровательной плоти, воспоминание о которых преследует меня уже давно. Итак, этой ночью вы покоритесь мне, иначе…
– Иначе?
– Вам недолго останется любоваться восходом солнца.
На этот раз угроза прозвучала вполне ясно. Если Гортензия не пойдет на гнусную сделку, она умрет, причем скоро, поскольку убийца желает воспользоваться родами, опасными для каждой женщины. И все же она не имела ни малейшего желания соглашаться. Пусть жизнь ее прервется, не достигнув восемнадцати лет, но по меньшей мере сама она останется верна своей любви, памяти матери, чудесным образом ускользнувшей из тенет чудовища-брата. Но, что важнее всего – сыну, которого она уже не увидит возмужавшим, никогда не придется краснеть по ее вине, попав в двусмысленное положение. Выбирая смерть, она, впрочем, лишь приближала неминуемую – в этом она не сомневалась – развязку, ибо рано или поздно Фульк де Лозарг нашел бы средство избавиться от сломанной игрушки, которая не могла не наскучить ему… Итак, она приготовилась умереть.
Действовала она спокойно и с должной основательностью. Выпила чашку молока, съела два яйца и немного хлеба. С помощью горячей воды, которую ей приносили каждое утро, с большой тщательностью привела себя в порядок. Потом оделась с ног до головы. Она хотела, чтобы, войдя к ней, маркиз де Лозарг встретился лицом к лицу с вдовой своего сына, взрослой женщиной, полной достоинства, а не с бессильным созданием, млевшим в истоме, доверившись предательски мягкому ложу, не имея иной защиты, кроме жалких батистовых пелен. Одежда женщины с ее длинными панталонами, множеством юбок и тяжелым платьем из жесткой материи сама по себе являлась защитой, своего рода доспехами, способными охладить пыл насильника. Ибо теперь Гортензия приготовилась к худшему.
После родов она стала еще миниатюрнее – казалось, дитя питалось ее плотью; теперь это позволило ей без чьей-либо помощи зашнуровать на себе корсет и надеть под платье гораздо больше нижних юбок, чем бывало. Затем она старательно расчесала щеткой свои длинные волосы, заплела их в косы и обернула вокруг головы короной: такая прическа придавала лицу больше строгости. Наконец она закуталась в широкую шаль и подошла к секретеру.
Ей пришло в голову, что не худо бы написать письмо и бросить его в окно, доверив ветру в надежде, что кто-нибудь его подберет. Хотя этим неизвестным мог оказаться и сам маркиз или один из его людей, что одно и то же. Тогда она приоткрыла тайничок в конторке и взяла дневник, который снова начала вести в последние дни ожидания развязки. Если она желает, чтобы однажды ее трагическая история всплыла наружу, стоило попытаться доверить ее бумаге… даже если дневник и пролежит без движения десятки лет, укрытый от глаз в тайничке…
Она писала большую часть дня. Уже смеркалось, когда она отложила перо, просушила последние строки и захлопнула тетрадь, снова спрятав ее в укромном убежище. А так как она была достойной дочерью своего отца и любила, чтобы во всем царил порядок, обреченная вдова и мать в завершение дел земных написала также завещание, каковое запечатала и положила на видном месте на каминную доску. Разумеется, оно было составлено в пользу ее сына, но некоторые суммы были отказаны Годивелле, Дофине и служителям замка. Жану она оставляла свой секретер и несколько книг, которыми располагала. Затем она встала из-за конторки, пододвинула кресло к окну, села в него и более не двигалась. Распогодилось, ближе к вечеру ненадолго выглянуло солнце, и теперь она решила в последний раз насладиться зрелищем его заката.
Когда около восьми часов вечера вошел маркиз, она все еще оставалась у окна, и он выдержал длительную паузу, созерцая эту черную статую, сидящую очень прямо с четками в сплетенных пальцах. У него вырвался сухой нервный смешок:
– Я уповал, что вы меня встретите по-другому.
– Знаю. Вы надеялись, что найдете раздавленную ужасом женщину, которую боязнь смерти низвела до положения покорной жертвы. Но я – графиня де Лозарг, и этого в свое время добивались именно вы. Никогда вам не видеть меня у ваших ног!
– Так, значит, вы сделали выбор.
– Я выбрала смерть, как на моем месте поступила бы и моя мать. У нее по крайней мере было передо мной то преимущество, что она раз и навсегда освободила бы меня от знакомства с вами… А это многого стоит.
– И прекрасно. Вы так решили. Я буду долго рыдать на ваших похоронах, а потом, надеюсь, забуду вас…
Когда он затворил за собой дверь, сделав это с необычной для него осторожностью, словно в этой комнате уже находился гроб и горели погребальные свечи, Гортензия поняла, что приговор обжалованию не подлежит и пора приготовиться к неизбежному… Она не знала, ни когда, ни как подкрадется к ней смерть. Скорее всего это будет какое-нибудь питье, состряпанное Гарланом и не оставляющее следов, что придаст достоверности сказочке, сочиненной маркизом… Однако, невзирая на показную храбрость, обреченная женщина иногда чувствовала, что сердце готово изменить ей: так трудно умирать, когда и тело, и дух созданы для жизни! Каждый звук, доходивший снаружи, заставлял ее вздрагивать…
Около одиннадцати часов она, как и в предыдущие вечера, слышала приглушенный голос арфы: маркиз услаждал свое одиночество музыкой. Но почти тотчас в заколоченной комнате возобновилась какая-то возня, стук, царапанье. Они неожиданно раздались очень близко… Шум был так отчетлив, что, стряхнув с себя мрачную сосредоточенность, Гортензия быстро подошла к стене; она хотела было приложить к ней ухо, но не успела: оттуда вывалился большой камень и подкатился к ее ногам.
– Помоги мне, – повелительно произнес голос Жана. – Нужно увеличить отверстие…
Она была так потрясена, что опустилась на колени, но тут упал второй камень. Ее замешательство длилось лишь миг. Она быстро вскочила и обеими руками начала расшатывать края пролома… Впрочем, оказалось достаточно вынуть еще два камня, и образовалась вполне внушительная брешь.
– Ты уже одета? – заметил Жан, вытирая лоб рукавом. – Это великолепно. Возьми плащ, деньги, если они есть, и все дорогие тебе вещи. Передай их мне и перебирайся сюда.
Бросить в маленькую сумку несколько драгоценностей, довольно увесистый кошелек и немногочисленные безделушки, оставшиеся от матери, было делом мгновенным. Сумка полетела в пролом, за ней последовали широкий грубый плащ с капюшоном, в котором Гортензия ходила зимой, и сама пленница.
Со счастливым вздохом она рухнула в объятия Жана, но он одарил ее лишь торопливым поцелуем.
– Надо спешить. Времени у нас в обрез.
– Как ты узнал?
– От Годивеллы. Ее удалили из замка, и она поняла, что здесь замышляется новое преступление. Ей удалось послать ко мне Пьерроне. А теперь идем.
Арфа еще звучала, но ее звуки затихли. Музыкальная пьеса близилась к концу. Тем не менее, невзирая на спешку, Гортензия не могла не окинуть беглым взглядом комнату, где умерла ее тетка. У подножия отверстия, пробитого Жаном, громоздился всяческий мусор: все, что он выломал из стены, затратив, вероятно, не так мало времени. В остальном ее глаз выхватил из тьмы лишь обрывки ткани и обломки полусожженной мебели – следы пожара, который свирепствовал здесь когда-то и уничтожил останки Мари де Лозарг. Но Жан не позволил Гортензии задерживаться надолго. Взяв ее за руку, он увлек ее к молельне, расположенной в угловой башне, и подтолкнул к узенькой лестнице, пробитой в одной из стен. На ступеньке лежал потайной фонарь, и Жан поднял его, чтобы помочь ей спуститься…
