Всё, что любовью названо людьми - Фальк Макс (книги хорошего качества .txt) 📗

— Ты знаешь, что гениальность — это род болезни? — спросил Чума.

— Разве?

— Крайняя глупость и крайняя одарённость одинаково далеко отклоняются от природы.

— Только дураки рождаются чаще, — заметил Кроули.

Чума посмотрел на него. Часть его лица, не скрытая маской, была смуглой. Другая часть — белой и гладкой, словно маска была сделана из тончайшего фарфора.

— Дуракам проще реализоваться, — сказал Чума. — А гению нужна подходящая почва. Кому был нужен гениальный инженер или математик в Афинах времён Перикла, когда в почёте были политики, поэты и философы?

— Архимеду это не помешало, — заметил Кроули.

— Архимед был из Сиракуз, — коротко ответил Чума. — И это было другое время.

— Хочешь сказать, вокруг нас полно скрытых гениев, которые не вовремя родились? — скептически спросил Кроули.

— Нет, — ответил Чума. — Их не полно. Они рождаются редко.

— Тебе-то откуда знать, откуда они берутся и в каком числе?

— Я же сказал, — сдержанно ответил Чума. — Гениальность — это род болезни.

Он покосился на Кроули и добавил:

— Как и любовь.

Кроули немедленно захотелось напоить его не просто живительным эликсиром, а ядом, да посильнее — цикутой, например, хотя подошёл бы и обыкновенный мышьяк.

— А у людей любовь считается божественным даром, — возразил он и оглянулся, высматривая Азирафеля или Сен-Жермена.

— Всё, существующее на земле — божественный дар, — ответил Чума. — И любовь, и сифилис.

— Да ты романтик, — сказал Кроули и оглянулся ещё раз. — Что привело тебя в Версаль?

— Хотел послушать Рамо.

— Удалось?

— Ещё нет. На следующей неделе он будет давать «Дардан» в новой редакции. Надеюсь увидеться с ним.

— Ты же знаешь, как твоё присутствие сказывается на людях, — осторожно заметил Кроули.

— Знаю, — коротко ответил Чума.

— Собираешься устроить маленькую эпидемию, как в Марселе?

Чума не ответил, только уклончиво повёл плечом, не говоря ни да, ни нет.

— Не то чтобы я был против, — небрежно добавил Кроули. — Эпидемии отлично пополняют наши казематы. Не успел перед кончиной получить отпущение грехов — фьють! — добро пожаловать в Преисподнюю. Так что я-то не буду против, если ты здесь задержишься. Но не все расположены к тебе так, как я.

— Время покажет, — отозвался Чума.

— Не самый надёжный проводник, это время, — с сомнением сказал Кроули. — Никогда не знаешь наперёд, что там оно тебе покажет. По моему опыту, кукиш — самое безвредное, что от него можно ждать.

Он переступил с ноги на ногу, крутнулся вокруг себя, делая вид, что разглядывает собравшееся общество.

— Танцуешь? — снова спросил Кроули, чтобы не выпадать из разговора.

— Нет, — ответил Чума и пояснил: — Это отвлекает от музыки.

Маска Азирафеля наконец мелькнула в толпе, и Кроули торопливо отвернулся. Чума стоял, глядя на музыкантов, и не шевелился. Скучал он или наслаждался музыкой, по лицу было не понять.

Азирафель появился рядом, кивнул, будто случайно встреченным старым знакомым.

— Что-то затеваете, вы, двое? — спросил он, будто обращался к двум уличным мальчишкам, которых поймал за сговором у двери булочника.

— Не будь наивным, ангел — кто же в таком признается, — отозвался Кроули. И ткнул Чуму локтем: — Только посмотри на него.

Чума посмотрел. Он был высоким, заметно выше Кроули, так что взгляд сам собой получился сверху вниз.

— Кроули, — примирительно сказал Азирафель. — Люди радуются чужому счастью, у людей праздник. Дай им насладиться этими короткими мгновениями.

— Ну, если угостишь меня вином, — с намёком протянул Кроули, — я мог бы и воздержаться от пакостей.

— Я не ангел на побегушках… — начал Азирафель, но Кроули остановил его предупреждающим «Э-э-э!» и пошевелил пальцами, намекая, что исключительно добрая воля удерживает его от какой-нибудь демонической выходки. — Хорошо, — Азирафель сделал вид, что соглашается лишь под давлением обстоятельств. — Пусть будет вино. В знак нашего маленького перемирия.

Он отошёл к банкетным столам, пообещав вернуться через минуту. Кроули, провожая его взглядом, искренне надеялся, что эликсир Сен-Жермена окажется достаточно мощной субстанцией, чтобы повлиять на Чуму.

— А как дела у твоих — у остальных? — спросил он, пока Азирафель проворачивал свой фокус с вином. — Война, Голод — работают, не покладая рук? Берут пример со Смерти? Этот трудоголик вообще никогда не отдыхает, и как только всё успевает, хотел бы я знать. Ну, а что слышно про Апокалипсис? Не так давно его поминали на каждом углу, в Преисподней все приготовились, ботинки начистили — но так и не грохнуло. Ты случайно не в курсе, когда намечается заварушка?

Чума молчал, явно пережидая поток болтовни.

— Мне это не открыто, — наконец сказал он. — Смерть как-то обмолвился, что нескоро, но у него свои отношения со временем. Его «нескоро» может наступить через три дня.

— Или через три тысячи лет, — поддержал Кроули.

— А вот и я, — объявил Азирафель, появляясь с тремя бокалами. Один протянул Чуме: — Присоединяйтесь. В следующий раз, я полагаю, мы соберёмся при печальных обстоятельствах. Стоит воспользоваться моментом.

— За подходящие моменты, — с энтузиазмом предложил Кроули.

Они со звоном сдвинули бокалы, Чума отпил с равнодушным видом.

— Как тебе Париж? — спросил Кроули.

— Изменился, — ответил Чума.

— Задержишься здесь?

— Возможно.

Он явно не был расположен к светской болтовне — молча пил вино, не отрывая глаз от музыкантов, шевелил пальцами опущенной руки в такт.

— Версальский парк очень живописен в это время года, — сказал Азирафель, явно пытаясь найти подходящую тему. — Если останешься, очень тебе его рекомендую — изумительная красота.

— Сейчас февраль, — сквозь зубы напомнил Кроули. — Какая ещё красота? Сплошные голые ветки и грязь.

— Подумай об этом как о предвестии весны, — с улыбкой предложил Азирафель. — Разве не удивительно наблюдать, как природа сменяет сезоны? То, что казалось сухим и мёртвым, оживает.

— Кстати, — Кроули подхватил мастерски поданную тему, — о сухом и мертвом. Что это за новую заразу ты изобрёл? Я слышал, в Версале уже недосчитались нескольких человек.

— Нескольких человек? — переспросил Чума. — Нет. Я так не работаю.

— Как — нет? — переспросил Кроули. — Я слышал, там кто-то умер.

Чума пожал плечами, допил вино прежде чем ответить:

— Это какой-то демон. Мелочь. Не стоит моего внимания.

— Какой демон? — удивлённо спросил Кроули.

— Какой демон? — взволнованно повторил Азирафель.

— Я же сказал — это не стоит моего внимания, — резко ответил Чума и сдвинул брови. На его лице вместо отстранённой погружённости в музыку впервые появились живые эмоции. Лицо на глазах оживало, превращаясь из застывшей маски во что-то куда более человеческое. Азирафель и Кроули переглянулись.

— Я хотел бы жить в доме, где звучит музыка, — сказал вдруг Чума. Он нахмурился, потянулся было взять себя за переносицу, но наткнулся на полумаску и с удивлением посмотрел на свои пальцы.

— Что за демон в Версале? — настойчиво спросил Кроули.

— Мне это не интересно! — резко ответил Чума. — Меня это не касается!

Отодвинув Кроули в сторону, он ушёл. Красный плащ летел за ним алым лоскутом. Он был немного похож на безумного кардинала в алой сутане, убегающего с праздника.

Азирафель и Кроули переглянулись.

— Ну, поздравляю — ты сломал Чуму, — слегка напряжённым голосом сказал Кроули.

— Мы сломали, — тем же взволнованным тоном поправил Азирафель.

— Думаешь, он не врал? Он никого не трогал?..

— Значит, демон ещё в Версале?

— Где Сен-Жермен?

— Я оставил его…

Громкий вопль ужаса не дал ему договорить. В дальнем конце зала смялись ряды танцующих, шум быстро нарастал, его подхлёстывали крики и пронзительные возгласы. Толпа взволновалась, крики стали паническими, люди отхлынули, открывая пустое пространство. Когда они расступилась, Кроули увидел причину их ужаса.