Мой ангел злой, моя любовь…(СИ) - Струк Марина (читать книги полные .txt) 📗

Оттуда было хорошо видно поле сражения перед ней. То наступала, то возвращалась на свои позиции французская конница, укрываясь от шквального огня которым покрывала батарея пространство перед собой. Шли навстречу друг другу пехотные части, чтобы схлестнуться, а после распасться, опрокинуться наземь или отступить, оставив на земле убитых, назад, чтобы сомкнув ряды, снова идти вперед.

Странно, но видя это безумство огня и смерти, что творилось перед его глазами, Андрей совершенно ничего не испытывал, словно душа испуганно замерла внутри, затаилась на время, пряча все человеческое — эмоции и чувства. Только сигнала ждал, удерживая на месте твердой рукой переступающего с ноги на ногу коня, и чувствовал, как бежит тонкая струйка пота по виску из-под каски.

Снова бросилась в атаку кавалерия неприятеля после того, как французская пехота легла на поле, сраженная залпами картечи, уже подбираясь почти вплотную к батарее. Тут же раздался сигнал от командира полка Левенвольде приказ атаковать неприятельскую конницу, и кавалергарды двинулись на поле боя. Пришел их черед бить француза впервые за столько месяцев, и в каждой груди под кавалергардской кирасой билось сердце в предвкушении тех мгновений.

Смешались всего на миг, сбившись с рыси, когда первая потеря вдруг случилась в самом начале атаки, едва только выезжали навстречу перестроившейся при виде кавалергардов конницы французов. Грянул в сторону эскадронов залп картечи, и упал с лошади командир, барон Левенвольде, славный Карл Карлович, прошедший с полком всю австрийскую кампанию. Мертв или ранен, пронеслось в голове Андрея в долю секунды, а потом времени для размышлений не осталось — кавалерия уже полностью выстроилась для атаки на нежданно появившихся русских всадников в черных кирасах. Переглянулись всего на миг с Римским-Корсаковым, встретились взглядами и тут же разъехались, выбрав каждый для себя ту точку, с которой будет рубить неприятеля.

Все дальнейшее для Андрея представлялось лишь какими-то отдельными картинками, мелькающими перед глазами, короткими, но такими яркими эпизодами. Он рубил остервенело направо и налево, уворачиваясь от ударов, что сыпались, казалось со всех сторон. Кто-то падал с криком или даже не успев издать и звука, а на его место уже спешил другой и снова противоборство лезвий палашей и сабель.

А вокруг этой свалки летала картечь, порой поражая противника Андрея до того, как тот успел ударить. В один из таких залпов левую руку обожгло огнем, оттого замешкался на миг, пропустил удар по спине, благодарение Богу, лишь скользнувшему по кирасе, но все же отдавшемуся в спине, а после и в левом плече. Этого француза, уже занесшего лезвие для очередного удара, зарубил юный корнет, обещавший витебскому помещику скорое избавление от длани Наполеона, спасая Андрея. Но тут же сам он был сбит страшным ударом со стороны, упал под копыта безумных от этой смертельной давки лошадей.

Андрей в свою очередь выбил из седла того, кто ударил корнета, борясь с таким не ко времени и месту ныне желанием взглянуть, жив ли юноша. Да только как тут глянешь, когда так и наседают со всех сторон? И велики ли шансы выжить даже раненому под копытами коней, топчущихся на месте?

«Уланы! Уланы! Поляки!», крикнул кто-то слева от Андрея. Действительно, на помощь коннице, что уже сминали кавалергарды, теснили от центральной батареи, выезжали польские уланы, в числе прочих войск сражавшиеся в армии Наполеона. Уланы разворачивались, пытаясь обойти русских всадников с фланга, но тут на них обрушилась конная гвардия, опрокидывая их обратно к позициям, срывая их маневр.

Казалось, прошел день, пока кавалергарды рубили и стреляли, тесня французов прочь от батареи, которой командовал генерал Раевский, хотя на деле, конечно, это было не так. Наконец конница неприятеля повернула назад, к своим позициям по сигналу отхода, спасаясь как было можно от острых клинков палашей кавалергардов, что бросились преследовать их в «рассыпной» [292]. Через дым, грохот канонады и свист картечи долетел до уха Андрея звук полковой трубы, выводивший «Аппеля» [293].

— Аппель! Аппель! — крикнул он, придерживая коня, отдавая своим людям приказы занять места в шеренге, чтобы возвращаться к штандарту, где должен был собираться полк по этому сигналу.

Но не все услышали звук трубы. Около сотни всадников в черных кирасах и светлых мундирах по-прежнему преследовали неприятеля, словно желая и на позициях бить француза. При том они разделились — большая часть преследовала французскую кавалерию, а несколько вдруг врезались в позиции поляков. Замелькали синие мундиры, спасаясь от острых палашей. В самом крепком кавалергарде даже со своего места Андрей узнал Павла, который остервенело рубил направо и налево, отбивая редкие нападения на него.

— Аппель же, Павел Александрович! — с горечью прошептал Андрей, понимая, что теперь уж вряд ли дадут поляки уехать Римскому-Корсакову. Эх, коли б он мог пересечь расстояние, разделявшее ныне, чтобы встать плечо к плечу, помочь тому ныне! Но это было невозможно — его люди уже направлялись по сигналу к месту сбора.

Он помедлил всего миг, оглянувшись на могучего штаб-ротмистра, но порой даже один-единственный миг играет в нашей жизни решающую роль, определяет дальнейший вектор нашего жизненного пути. Андрей сперва услыхал какой-то тихий свист, а потом мир перевернулся вокруг него, закружилось перед глазами разноцветье, сменившееся чернотой, когда он стал заваливаться на бок вместе с конем. Только боль в левой руке, ударившая его при падении аккурат на эту сторону так остро, что он даже взвыл, не дала лишиться духа. Казалось, он оглох — вмиг опустилась удивительная тишина на поле, хотя Андрей видел сквозь дымку перед глазами и всадников, и дымок из жерл орудий, что следовал выстрелу. Не лежать, надо встать, отдал он приказ себе, стал выпутываться из стремян даже в своем неясном сознании, понимая, отчего обездвижен конь, принявший на себя многочисленные осколки гранаты, разорвавшейся подле них.

Поднялся на ноги с трудом, борясь со слабостью и дурнотой, что навалились вдруг. Голова отчего-то стала такая тяжелая, словно весила целый пуд. Упав, Андрей потерял каску, и теперь чувствовал, как неприятно холодит ветерок по волосам. Он коснулся мельком прядей, чувствуя пальцами, что они влажные. Задело голову, знать, если это не пот.

Андрей бы долго приходил в ясное сознание, если бы не та картина, что он увидел, повернувшись растерянно в сторону позиций поляков. Все еще отчаянно рубил улан штаб-ротмистр без устали, оставшись совсем один — остальных уложили. Но вот кто-то из поляков, наконец сообразив, как можно остановить этого разбушевавшегося русского великана, вскинул карабин. Андрей не слышал выстрела и собственного крика, когда Павел вдруг дрогнул всем телом и упал с коня в тот же миг.

«…Как жаль, что многое не сделано до сих пор…», вспомнил Андрей слова, произнесенные прошлой ночью. «Как жаль…»

Тут же в сознание снова проникли звуки боя: грохот канонады, ржание лошадей, людские крики, звук полковой трубы, все еще подававшей кавалергардам сигнал отходить. Кто-то ткнул Андрея в бок, и он повернулся тут же, готовый дать отпор. Но это был всего лишь солдат, который собирал раненых товарищей на поле и относил подальше от шквального огня.

— Контужены, ваше благородие? Ранены? — прокричал тот прямо чуть ли не в ухо Андрею. — Уходьте отседова, коли можете. Вона как палят!

Андрей быстро забрал седельную сумку с убитого коня, с трудом управляясь второй раненой рукой, и хотел уже последовать совету солдата, уже склонившегося над лежащими рядом воинами, как горячая волна ударила в спину с такой силой, что он перелетел через конский труп, на этот раз все же проваливаясь в темноту.

Он открыл глаза и снова поразился той тишине, что стояла над полем. Контужен, решил Андрей, пытаясь тряхнуть головой, чтобы сфокусировать взгляд и вернуть слух. Но вот где-то раздался одиночный выстрел орудия, за ним последовал еще один, и Андрей понял, что слуха он не лишен, что в полном сознании. Значит, ныне и верно летний сумрак спускался, в вихри дыма и смрада порохового, что все еще стелились над полем. То и дело в воздухе проносился чей-то стон или крик на русском и французском, реже — на польском и других языках, умоляя помочь им.