Последнее прощение - Келлс Сюзанна (смотреть онлайн бесплатно книга TXT) 📗
— Нет столового серебра! — Граф был озадачен.
— Джон! — Анна посмотрела на мать. — Что же отец с ним сделал?
— Врагов короля это не касается.
Наступило неловкое молчание, которое нарушил граф Флит:
— На то, чтобы оформить все бумаги, потребуется некоторое время. Вам не придется уезжать немедленно. — Он старался сохранять спокойствие. — Мы, конечно же, рады будем видеть вас у себя. Мы сочтем это честью.
— Спасибо, Джон. — Леди Маргарет улыбнулась зятю и дочери. — И тебе спасибо, Анна. Есть еще кое-что, что ты бы могла для меня сделать.
— Что? — с нетерпением спросил граф, радуясь возможности переключиться с обсуждения дурных вестей.
— Здесь была девушка, некая Доркас Слайз. Она исчезла. Я хочу знать, где она.
— Мама!
Анна, которая после падения замка пробыла здесь дольше мужа, помрачнела. Она считала, что именно присутствие Кэмпион навлекло все несчастья на ее родителей, и, напоминая о крови в спальне, попыталась убедить леди Маргарет, что девушка или ранена, или мертва.
Леди Маргарет велела дочери замолчать.
— Я хочу знать, что с ней. Солдаты говорят, ее повезли в Лондон. Могу я положиться на тебя, Джон?
— Да, конечно. — Он бросил взгляд на жену. — Думаю, Анна права, леди Маргарет. Из-за этой девушки у вас сплошные неприятности.
Ледяным голосом леди Маргарет проговорила:
— Не угодно ли объяснить это сэру Тоби, когда он выздоровеет?
Графиня Флит возразила.
— Тоби как-нибудь переживет, мама.
— Надеюсь, нет. Если Лэзен пал для того, чтобы мои враги смогли уничтожить эту девушку, тогда я твердо намерена спасти ее. Я не дам им насладиться своей победой.
Граф Флит встал рядом с женой:
— Даже если мы разыщем ее, леди Маргарет, сомневаюсь, что в этой ситуации мы сможем что-то для нее сделать.
— Ты хочешь сказать, что теряешь влияние в комитетах моих врагов.
Флит сдвинул брови.
— Большим оно никогда и не было.
Леди Маргарет посмотрела в сторону комнаты, где лежал ее раненый сын. Если лихорадка у него пройдет, она не представляла себе, как сообщить ему о судьбе Кэмпион. — Найди ее, Джон! Дай мне знать, а там посмотрим, до какой степени мы беспомощны. Я хочу, чтобы ее нашли!
А Кэмпион была в обиталище воронов — в Тауэре.
Река омывала его южную стену, с трех остальных он был окружен грязным вонючим рвом, одновременно служившим сточной канавой. На холме к северо-западу собирались толпы лондонцев поглазеть на публичные казни.
Лондонский Тауэр был одновременно и королевским дворцом, и оружейной палатой, и гарнизоном, и зверинцем, и самой надежной тюрьмой в городе. В его казематах томились духовенство и знать, военные и штатские — все заклейменные как враги помазанников Божьих. Его обитатели были не обыкновенными заключенными, не убийцами и ворами, а врагами революции. Самым печально известным был Уильям Лод, архиепископ Кентерберийский, хранитель божественого права королей.
Ночью, когда Кэмпион впервые предстала перед воротами, назначенный парламентом комендант Тарра был озадачен и даже раздосадован.
— Кто она такая?
— Доркас Слайз.
— Ну и что. — Он неохотно взял ордер, поданный ему одним из солдат, и засопел, разглядев печать комитета безопасности. — В чем обвиняется?
— Колдовство и убийство. Комендант презрительно обронил:
— В камеру ее.
Преподобного Верного До Гроба Херви комендант Тауэра не смутил.
— Возможно, выяснится, что она папистская шпионка.
— Мм… — Комендант морщился, вчитываясь в ордер. — Здесь об этом ничего не сказано.
— Можете не соглашаться с комитетом безопасности. Если хотите, могу попросить сэра Гренвилла Кони все вам объяснить.
Комендант поднял глаза.
— Сэр Гренвилл? Тогда дело другое.
Он забрался на подножку дилижанса и заглянул внутрь.
— Ей какие-нибудь привилегии полагаются?
— Никаких.
Комендант, разозлившись из-за того, что капитан стражников поднял его среди ночи разбираться с неожиданно прибывшей арестанткой, рявкнул, чтобы капитан сам занялся бумагами.
Кэмпион вынесли из экипажа. Звонко затопали копыта, когда лошади разворачивали экипаж, а потом захлопнулись ворота. Она стала узницей.
В камере Кэмпион окна не было. Единственный слабый луч света, который иногда пробивался сквозь решетку на двери, шел из коридора от сальных свечей.
Пол в камере был каменный. В углу лежала груда старой, вонючей соломы. Мебели не было. Ей выдали кишевшее вшами одеяло, но против холода оно было совершенно бесполезно. Так как в этом месте не было ни дня, ни ночи, то и время года здесь было единственное — зима.
В мрачной, сырой камере она дрожала, стонала, иногда тихонечко напевала тоненьким голоском. Закутавшись в одеяло, она раскачивалась в углу на соломе. Вся камера насквозь провоняла испражнениями. Крысы шныряли туда-сюда по каменному полу.
Она потеряла представление о времени, перестала считать миски с жидкой похлебкой, которые ей просовывали через дверь. Хлеб был твердый как камень. От нее самой плохо пахло. Волосы спутались, все тело было искусано вшами, сон прерывался грохотом дверей и скрежетом засовов, по которому она заключала, что где-то рядом в камерах есть и другие узники. Иногда за решеткой на двери становилось темно, и, подняв глаза, она видела прижавшееся к маленькому отверстию лицо. Смотревшие на нее глаза казались белыми. Иногда слышался смех, иногда шипение ненависти: «Ведьма! Папистка! Шлюха!»
Она не провалилась в пучину безумия. Две вещи спасли ее. Она не знала, жив Тоби или мертв, но представляла себе его живым. Она заставляла себя воображать его живым. Раскачиваясь в углу, обхватив руками колени, она мечтала о том, как они когда-нибудь снова будут вместе, как Тоби мстит ее врагам и разит мечом сэра Гренвилла, расчищая путь в мир грез. Она воображала, как жалобно просит пощады преподобный Верный До Гроба Херви. Ей виделся брат, поставленный на колени, и чудилось, с какой радостью она дарует ему сестринское прощенье, может быть, во много раз более мучительное, чем молниеносная месть мечом.
Когда она существовала вне мира своих грез, где в полях царило нескончаемое лето и бежали прохладные ручьи, она заставляла себя декламировать вслух. Она попыталась припомнить Песнь Соломона от начала и до конца и иногда плакала, мысленно повторяя слова: «Знамя, которое он поднял надо мной, было любовью». Она декламировала псалмы, заученные еще в детстве, но чаще всего повторяла вслух стихотворение, которое так часто читала в замке Лэзен. Она помнила только первую строфу, Да и то не была уверена, что память не подводит ее, но слова ей очень нравились. Леди Маргарет сказала, что в песне пародируется страстность любви, но в ее вонючей, холодной, кишащей крысами камере слова Донна звучали музыкой:
Попробуй ухватить летящую звезду,
Возьми на счастье корень мандрагоры.
Ответь, куда ушли минувшие года?
Кто расщепил копыто дьяволу?
Как научиться слушать пение русалок
И как, не поддаваясь зависти,
Угадывать тот ветер,
Что помогает мыслям благородным?
Она никогда не видела моря, никогда не подходила к нему ближе, чем в тот день, когда встретила миссис Свон на постоялом дворе в Саутгемптоне, но ей представлялось, будто там полно поющих русалок. И будто она вместе с Тоби слушает их голоса в безмятежном покое.
В иные минуты она находилась на грани срыва. Она вспоминала недельное путешествие из замка Лэзен, во время которого Гудвайф изливала на нее непрерывный поток брани, перечисляя все ее мельчайшие проступки, все случаи неповиновения. В камере, где один день был неотличим от другого, Кэмпион держалась мужественно, но иногда накатывали приступы безысходности. И тогда все казалось бессмысленным. Когда вода текла по стенам камеры, когда во рту и в горле саднило от запаха мочи, когда крысы будили ее в темноте, когда ее неудержимо трясло от холода и ей не хотелось даже сбросить, вшей, которых она замечала у себя на коже, тогда ей хотелось умереть. В такие моменты она не сомневалась, что Тоби больше нет, и хотела только одного — быть рядом с ним. Может быть, думала она, русалки поют только мертвым.
