Проигравший из-за любви - Брэддон Мэри Элизабет (читать книги полностью .TXT) 📗
Она вспомнила ту ночь на залитой лунным светом Дороге, когда он отбросил прочь все предрассудки и попросил ее, да, умолял ее, Луизу Гарнер, быть его женой. Она была достаточно сильна тогда, чтобы сказать «нет», хотя и знала, что это идет из глубины его сердца, но она не могла поддаться мольбе, о которой на завтрашний день он мог вспомнить с раскаянием. В тот час Лу была сильнее, чем ее любовник. В высшей степени бескорыстная в тот волнующий час, она думала прежде всего о нем. Она думала о его интересах, его будущем и отказала ему, потому что их отношения могли стать помехой для него.
Девушка смотрела через широкую яркую реку на берег, который она могла никогда больше не увидеть.
«Он так любил меня, — думала она. — Он действительно любил меня сильнее, нем когда-либо любил ту молодую леди с Фитсрой-сквер. Но я бы не смогла вынести, если бы он женился на такой простолюдинке, как я, и изменился бы, мне было бы печально думать, что он оказался пойманным в ловушку. Нет, тогда я сделала то, что надо было сделать».
А затем ей пришла в голову мысль, что она может никогда больше не увидеть его — того стремительного молодого мечтателя, пылкого влюбленного, что никогда не повторится тот летний день, что вообще больше не будет жизни, ибо какая жизнь могла быть без Уолтера. Она думала о том, как, возможно, лет через тридцать она могла бы вернуться назад, в Англию, степенной женщиной среднего возраста, добившейся успеха честным трудом. Лу представляла, как бы она попала в уже изменившийся город, где улицы и здания потеряют свой, знакомый ей, привычный вид, как она будет бродить в поисках Уолтера Лейбэна только для того, чтобы украдкой взглянуть на его жизнь со стороны и ничего более. Она могла бы увидеть его знаменитым, счастливым отцом семейства, только бы взглянуть на него из толпы, оставшись незамеченной, и затем вновь предпринять путешествие через океан, готовая однажды вновь пересечь его из-за печально-волнующего ощущения момента встречи с ним.
А ее отец, который обошелся с ней так жестоко! Даже о нем простодушная Лу не могла думать без острого чувства сожаления. Любовь к нему неожиданно вернулась к ней в этот прощальный миг, она вспомнила дни, когда ее беззаботный отец был всем для нее, когда его присутствие означало жизнь и движение, а его отсутствие — холод пустоты, когда он пел своим густым баритоном отрывки из итальянских опер, когда наблюдать за ним во время рисования, пропитывания холстов и лакировки снимков, происходящих за его грязным столом с валяющимися на нем бутылками и тряпками, было главным удовольствием в ее жизни. Тогда не было еще Уолтера и отец казался ей самым умным, прекрасным, очаровательным человеком в мире. Конечно, бывало, что атмосфера в доме становилась словно наэлектризованной. В той, более чем скромной гостиной становилось шумно, раздавались упреки, взаимные обвинения матери и сына, бранные слова, отвратительные эпитеты. Но даже это не могло настроить сердце Лу против отца. Она часто пряталась куда-либо, когда замечания бабушки становились особенно колкими, она стояла рядом с отцом и парировала нападения миссис Гарнер.
Но сейчас со всем этим было покончено. Она могла больше никогда не увидеть своего отца, никогда больше не сидеть у камина, штопая рваные носки Джарреда и слушая слова мудрости, срывающиеся с его губ между затяжками крепким табаком. Как часто она выходила на грязную улицу, когда шел дождь, чтобы купить ему пиво или табак, вовсе не считая такую услугу чем-то унизительным! Какое удовольствие она получала, когда он был доволен ужином и говорил ей несколько одобрительных слов по этому поводу.
Сейчас всего этого не было. Стоя на палубе и глядя через широкую реку в сторону Грэйвсенда с зелеными холмами на заднем плане, она то и дело мысленно обращала свой взор на гостиную в доме на Войси-стрит, и эта картина родного дома уходила от нее навсегда, думала девушка. Она смотрела на тот свой дом не как на серую реалию, а как на красочный образ, возникший из печали.
Лу спустилась в каюту, для молодых женщин и села за одним из узких столов для того, чтобы написать письмо на листке бумаги, одолженном у одной из молодых эмигранток. Жалкий скарб Лу, к сожалению, не включал письменных принадлежностей.
Она написала отцу короткое письмо, исполненное чувств. Говоря ему о том, что он сделал большую ошибку, закрыв перед ней дверь, она прощала ему эту жестокость и сообщала о том, куда она собирается поехать.
«Мистер Лейбэн воплощал в себе все, что мы называли добротой и благородством, — писала она, — он пытался сделать из меня леди, когда посылал меня учиться в пансион. Но наш домашний легкомысленный образ жизни сделал невозможным мое пребывание там, и я подумала, что для меня было бы гораздо лучше уехать в Австралию и начать свою жизнь, как это сделала моя тетя Мэри, о которой вы так редко говорите, чем просто выбрасывать деньги мистера Лейбэна, оставаясь там, где я была совсем ничтожна. Не сердись на меня, отец, за то, что я выбираю свою дорогу в жизни и не спрашиваю при этом твоего или бабушкиного совета. Когда ты закрыл передо мною дверь той ночью, я почувствовала, что осталась совсем одна в мире.
Я всегда буду вспоминать тебя с любовью и сожалеть об этом расставании. Скажи бабушке, что я прощаю ее за все те обидные слова, которые она мне сказала. Я буду вспоминать о ее доброте. Прощайте. Прощайте».
Слезы сделали почерк в конце письма почти неразборчивым. Лу держала голову низко над письмом, чтобы счастливые эмигранты не смогли увидеть ее слабость. Она вышла со своим письмом на палубу, где беспорядок и путаница были чрезвычайно сильными, особенно у открытых люков трюма, куда опускали различного рода запасы, здесь, наверху, Лу обнаружила мистера Свона, который с радостью пообещал отправить ее письмо, как только окажется на берегу.
Был полдень. «Земля обетованная» все еще стояла в Грэйвсенде, готовая ранним завтрашним утром отправиться в плавание.
День продолжался. Мистер Свон сошел, на берег с письмом Лу. Оно могло попасть на Войси-стрит этой ночью, но для Джарреда тогда было бы уже слишком поздно следовать за своей убегающей из дома дочерью, даже если бы он сильно захотел сделать это. Лу не написала в письме название судна, на котором она собиралась уплыть.
«Но вряд ли он захочет вернуть меня обратно, — думала она печально. — Даже если бы тогда он и не закрыл передо мною дверь, то все равно был бы рад избавиться от меня сейчас. Нуждаются ли бедные люди в детях? Ведь ребенок всегда должен быть накормлен, обут, одет. Бабушка очень скоро почувствует мое отсутствие, особенно в связи с домашним хозяйством, и ей будет очень скучно оттого, что не на кого поворчать. Но она может нанять какую-нибудь девочку, которая бы приходила утром, чтобы помочь ей, всего за восемнадцать пенсов в неделю. Тогда бы ей вообще не приходилось кормить никого, как меня, и тогда, может быть, появились бы какие-нибудь сбережения».
Казалось, легко избавиться от семейных уз и постепенно войти в новую жизнь, Но какой бы несчастной ни была прошлая жизнь, Лу сожалела о ней все больше по мере того, как тянулся день. Снова возвращались к ней воспоминания того одиночества, которое она почувствовала в Турлоу-доме. Здесь же люди вокруг нее не казались ей недружелюбными. В глазах тех людей, которые встретили ее на борту «Земли обетованной», не было ни капли презрения, но у всех здесь была своя судьба, свои надежды, свои тревоги и радости. Она не принадлежала здесь никому, она была деревом с более глубокими корнями, чем дети эмигрантов, и она не могла бы так легко, как они, быть пересажена на другую почву. Лу оставалась на палубе до темноты, глядя на раскинувшиеся перед ней холмы и на город с разноцветными крышами и дымоходами. Она смотрела на все это так, как падший ангел мог смотреть на рай, из которого он был изгнан. Каким дорогим казался этот английский ландшафт тому, кто собирался покинуть родину навсегда. Она, которая видела так мало на своей родной земле, чьи знания о красотах Англии не заходили дальше Эппинга, Хэмпстэда и тех увиденных мельком прекрасных деревушек на берегах Темзы, смотрела сейчас на широкую реку и на холмы с необычайным восторгом.
