В объятиях принцессы - Грей Джулиана (список книг .txt) 📗
– Моя дорогая принцесса, как же вы предсказуемы!
– Благородная попытка, – сообщил Олимпия, – хотя и неудачная. Сомертон, сделай одолжение, перестань греметь кандалами. Действует на нервы.
– Уж извини, – огрызнулся граф. – Я рассчитывал, что ты отнесешься к перспективе публичной казни с полной невозмутимостью.
Олимпия отмахнулся:
– В нашем деле всякое случается, мой друг. К проигрышам следует относиться философски. Нас переиграли, только и всего.
Сомертон повернулся к жене, которая сидела на полу, обхватив колени руками. С нее сняли сюртук, и рубашка свободно болталась на тоненькой фигурке.
– Я вытащу нас отсюда, Маркем, клянусь.
– Не стоит говорить банальности, чтобы успокоить меня. Я не ребенок и трезво оцениваю реальность.
– Я не позволю моей жене и еще не родившемуся ребенку умереть на площади на потеху толпе. Для меня это реальность, Маркем.
Луиза подняла на мужа глаза, в которых не было надежды:
– Нет никакого ребенка, Сомертон.
Мир покачнулся. Пальцы графа вцепились в свисающую со стены цепь.
– Нет ребенка?
– Я обнаружила этот факт вскоре после вашего отъезда из Хунхофа.
– Понимаю.
– Так что я и в этом потерпела неудачу. Мне не удалось спасти мой народ. Мне не удалось спасти тебя. Теперь пусть Эмили и Стефани подхватывают знамя, хотя подозреваю, что они не станут этого делать. Я права, Олимпия? Они никогда не думали о своем долге перед страной так, как я. – Она опустила голову на колени. – Но они хотя бы останутся в живых, родят детей и будут счастливы в Англии.
Сомертон взглянул на жену, маленькую и несчастную, и его охватило чувство полной безнадежности. Он, Сомертон, ни разу не встретившийся с врагом, которого не сумел бы уничтожить, или со встречным ветром, который не смог бы обратить вспять, ничего не мог сказать перед лицом ее горя. Как он мог успокоить эту женщину, преданного и благородного Маркема? А ведь ее единственная вина заключается в том, что она ошиблась в выборе мужа. И эта ошибка оказалась для нее роковой.
Он опустился на пол рядом с ней и осторожно коснулся ее мягких каштановых волос, которые так любил.
– Когда-нибудь у нас будет дочь с такими же волосами, – тихо проговорил он.
Луиза прижалась к мужу и наконец зарыдала.
Сомертон прислонился израненной спиной к стене и обнял любимую.
– Дочь, сын, какая разница? Все они будут наши, Маркем. Весну мы будем проводить в Англии, если, конечно, ты не имеешь ничего против дождя. Повезем их в Уэльс. Пусть немного закалятся. Детям, по моему мнению, закалка необходима. Подрастающее поколение слишком изнеженное.
Он еще долго говорил, и в конце концов рыдания стихли, и Луиза уснула, прижавшись к мужу. Он тоже задремал.
Их разбудил громкий лязг, и никто не знал, сколько прошло времени, несколько минут или часов. Вслед за этим послышался громкий женский голос, и в нем было столько уверенности в себе и наплевательского отношения ко всем остальным, что он мог принадлежать только английской гувернантке.
– Надо же, какая досада! Ваше высочество, я ожидала от вас большего.
Луиза вздрогнула:
– Динглби?
Сомертон открыл глаза. Перед ними стояли худая жилистая женщина и два стражника. В полумраке камеры он не мог разглядеть ее лица, видел только, что волосы гладко зачесаны назад. Вероятно, на затылке гувернантский пучок. На ней было простое черное платье и пара практичных туфель. Последнее обстоятельство он никогда бы не отметил, если бы не сидел на полу.
– Динглби! – воскликнул Олимпия и с трудом встал. – Снимаю шляпу. Ученица превзошла учителя. – И он отвесил шутовской поклон.
Сомертон выпрямился, не выпуская из рук Луизу.
– Значит, это и есть мисс Динглби. – Он постарался вложить в голос максимум презрения. – Это женщина, отправляющая юную леди, которую растила с пеленок, на публичную казнь? На городской площади?
– Насчет площади я сожалею, – сказала Динглби.
– Приятно слышать столь утешительные речи, – вздохнул герцог.
– Это правда. Я довела свое мнение до сведения Гюнтера, но боюсь, моих сторонников в организации осталось слишком мало. Ирония судьбы, ведь именно я привлекла в нее Гюнтера, после того как его постигло разочарование в Стефани, а потом и в архаичной форме управления государством, называемой монархией. – Она развела руки. – Лично я предпочитаю избегать кровопролития и уверена, что он совершает большую ошибку. Столь явный акт варварства осудит весь цивилизованный мир. Но он считает иначе. Для него это своеобразная пропаганда.
– Ну да, – пробормотала Луиза. – Некий драматический акт, который сплачивает массы вокруг общей идеи.
– А нет ничего более драматичного, чем публичная казнь члена королевской семьи, – подхватил Олимпия. – Наглядный пример – Франция.
– Уверяю вас, весь последний год я защищала вас от экстремизма Гюнтера. Именно я организовала ваш отъезд в Англию из Хольштайна и потом прятала от его агентов. Но он убедил старину Ганса, что принцесс необходимо ликвидировать. – Она щелкнула пальцами. – И бал по случаю помолвки Эмили не состоялся.
– Да, и ты заразила нас тифом, чтобы сбежать в Германию раньше, чем я раскрою твое предательство.
– Я не думала, что Луиза станет есть кекс. Она никогда его не любила. Так что твоя болезнь – чистая случайность, дорогая. Но я все равно приношу тебе свои глубочайшие извинения.
Сомертон глухо заворчал.
Теперь Динглби обратила свое внимание на него:
– Вы не верите, что я всегда стояла на страже их интересов, не правда ли? А зря. Именно я сделала все возможное, чтобы не было других законных наследников. Защищала их от революционеров. Предложила Гюнтеру вернуть Стефани в Хольштайнский замок в качестве своей невесты. Вы даже представить себе не можете, сколько неприятностей на меня посыпалось, когда все пошло не так, наши друзья в Англии в одночасье оказались врагами, а в довершение всего Стефани перехитрила всех. Больше я ничего не могу сделать. Теперь все против меня. – И она горестно всплеснула руками.
– Но твои революционеры все равно не смогут победить, – гневно сказала Луиза. – Стефани и Эмили останутся в живых. У них будут дети, и когда-нибудь…
– Чепуха. Они займутся своими делами, не будут плодить каждый год по ребенку и станут образцовыми англичанками. Ты могла бы сделать то же самое. Возможно, мне удалось бы убедить Гюнтера не охотиться за тобой в Англии, но тут ты сама вернулась и угодила прямо ему в руки. – Она прищелкнула языком. – А теперь он собирается устроить ритуальное жертвоприношение, и, боюсь, это угробит наше дело. Вероятно, мне придется эмигрировать в Америку. Там я непременно найду занятие по душе.
Сомертон, не выдержав, встал:
– Дело? Прошу прощения, я, наверное, чего-то не понял. Вы говорите о деле?
– Конечно. – Женщина держалась совершенно спокойно. – О нашем общем деле. Необходимо сбросить несправедливый политический режим, который угнетает свой народ и ответственен за смерть миллионов. Только такая грандиозная цель может оправдать экстремальные средства.
– В этом, – вмешался Олимпия, – и состоит разница между нами. Я вовсе не считаю, что цель всегда оправдывает средства.
– То есть как? – возмутилась Динглби. – Разве не вы, герцог, учили меня, что меньшинством можно пожертвовать ради блага большинства? Это вы открыли мне глаза и научили всему.
– Ты опять все неправильно поняла, Динглби. Я никогда не утверждал, что можно убивать невинных.
Женщина безразлично пожала плечами:
– А кто тут невинный? Каждый человек, который не выступает против несправедливости, виновен в ней. – Она достала из кармана часы и взглянула на циферблат. – Гражданин! – властно крикнула по-немецки.
В камеру вошел высокий человек в форме:
– Да, гражданка?
– Пора готовить заключенных. Они понадобятся нам на Киркенплац ровно через час. Живыми. – Она повернулась к Луизе и заулыбалась: – Прощай, моя девочка. Не сомневаюсь, что ты встретишь свой конец с высоко поднятой головой. Я всегда тебя учила, что принцесса должна вести себя достойно. Ты можешь утешаться тем, что твоя смерть послужит освобождению человечества, если, конечно, Хассендорф не испортит все дело.
