Недосягаемая - Картленд Барбара (первая книга .txt) 📗
Неужели все это вновь вернется к ней? Неужели она вновь разожжет в Иване пламя желания, тот восторг и экстаз, который они знали до несчастья? Он до сих пор любит ее, но теперь это приятная и мягкая любовь, очень не похожая на то необузданное, пламенное, языческое чувство, которое покоряло ее тело, ее сознание и, казалось, требовало ее душу. Все ее существо жаждало того, что, как она думала, ушло навеки. Кровь сильнее начинала стучать в висках, когда она думала о том, что опять будет принадлежать им двоим.
«Вновь ходить!» — чуть не сказала она вслух, когда услышала шаги на веранде, оглянулась и увидела, что к ней приближается Иван.
— Иван! Как я рада, что ты вернулся, — воскликнула она и услышала, как взволнован ее голос.
— Я тоже.
— Концерт удачно прошел?
— Да, с большим успехом, — ответил он, но по его тону она поняла, что он думает о чем-то другом. Она удивилась, что могло его встревожить, и с радостью потянулась к нему, когда он подошел. Подставила ему губы, но он поцеловал ее в щеку. — Здесь немного дует, — сказал Иван. — Пойдем в дом.
— Как хочешь, — ответила Лидия, зная, что даже в самый теплый день Ивану бывает зябко после концерта.
Он не стал ждать, пока она развернет кресло, а сам взялся отвезти ее в гостиную. Сквозь полуопущенные жалюзи в комнату проникал сумрачный, полупрозрачный свет. Их встретил опьяняющий аромат цветов в больших вазах. Взглянув на Ивана снизу вверх, Лидия подумала, как он красив с этой рыжей головой, ярким пятном выделявшейся на фоне приглушенных тонов комнаты. Он доминировал над всем, невозможно было не почувствовать, что обычные одежды, обычное окружение сковывают его. Он хмурился, беспокойно шевелил пальцами.
— Что тебя тревожит, дорогой? — спросила она.
Иван опустился рядом с ней в низкое кресло, обтянутое ситцем.
— Я должен тебе что-то сказать.
— Хорошая новость или плохая?
— Даже не знаю, как ответить. Немного того и другого.
— Рассказывай, — взмолилась Лидия. Иван вынул из кармана письмо.
— Нет, — сказал он, когда Лидия протянула к письму руку, — не хочу, чтобы ты читала его. Я сам расскажу. Меня попросили — и уверен, нам следует это считать за честь — по личному указанию маршала Сталина привезти мой оркестр в Россию.
У Лидии вырвался возглас изумления.
— Да, знаю, — сказал Иван, — я тоже удивился. Меня приглашают дать небольшие гастроли в трех самых важных городах, начав выступления с Москвы. Это означает, конечно, что я буду в отъезде по крайней мере три месяца.
— Но, Иван! Россия! — воскликнула Лидия.
— Да, знаю, — повторил Иван. — Я почувствовал то же самое, а потом взглянул на это с другой стороны. Сейчас я британский подданный, и хотя всегда считал себя белоэмигрантом, мои предки были убиты не за какие-то свои грехи, а потому что, в какой бы степени мы ни осуждали это событие, русская революция явилась результатом многого из того, что было неправильным и порочным в старом режиме. Сегодня мы в поисках новой демократии, нового уровня цивилизации, не только в России, но и повсюду, во всем мире. Возвращаясь в страну, где убили моих родных, я еду туда не как индивидуум, а для того, чтобы продемонстрировать высочайшее искусство, которого все человечество пока не достигло. Я еду говорить с молодой нацией, но не языком стариков, а языком всех свободных, цивилизованных людей и всего прогресса. Существует только один всеобщий язык, только один эсперанто, который трогает не умы, а сердца, и это — музыка! Ты понимаешь?
— Конечно понимаю, — воскликнула Лидия, протягивая к нему руки. — Дорогой, я рада за тебя, очень рада. Это огромная честь, и я знаю, что ты почувствуешь, вернувшись, пусть и ненадолго, на свою родину.
— Возможно, я разочаруюсь, — сказал Иван. — Трудно не идеализировать родину, если находишься в ссылке. И все же как часто я мечтал о своем народе! Как часто я мечтал о глубоком снеге на улицах, о солнце, мерцающем на золотых куполах Кремля! Как часто я жаждал магии, которую можно найти только в воздухе России! Но разве англичанину такое понять?
— Ты должен ехать, конечно, ты должен ехать, — сказала Лидия, обращаясь отчасти к себе, словно опровергая собственные аргументы.
— А ты? — спросил Иван. — Я не хочу оставлять тебя одну на три месяца, может быть даже больше. — Он приподнялся с кресла и опустился рядом с ней на колени. — Ты все для меня, все, что имеет значение в этой жизни. Сегодня, когда я думал, что должен покинуть тебя, то понял, возможно впервые, как сильно я люблю тебя, как много ты для меня значишь. И пока я думал о тебе, мне пришла мысль, что несчастье, происшедшее с тобой, неожиданно обернулось благом, потому что благодаря ему я обрел свой дом — ведь мой дом там, где ты. В твоем спокойствии и в уверенности, что ты всегда ждешь меня, я нашел единственно надежную вещь, которую когда-либо знал. Я всю жизнь был человеком без корней, без родины, скитальцем — искателем приключений, если хочешь, — ищущим то, что всегда оставалось для него недосягаемым. Таково было мое суждение, не лишенное горечи, о самом себе, и только теперь я понял, что это больше не так. Когда на прошлой неделе я вернулся домой и обнаружил, что ты уехала в Эйвон-Хаус к сестре, я едва вынес это. Сначала решил, что ревную, затем подумал, что просто волнуюсь, как ты перенесешь дорогу, а теперь я знаю: это случилось потому, что я привык приходить домой к тебе. Знаешь ли ты, моя возлюбленная, что для меня означает целый мир — прийти домой, увидеть тебя в ожидании моего прихода, знать, что ты никогда не переменишься, что ты протянешь ко мне руки и в их кольце я познаю неуловимое чудо настоящей любви? Тебе может показаться эгоистичным, даже жестоким с моей стороны, но сейчас я люблю тебя даже больше, чем мог бы любить, если бы наши жизни не подорвало твое увечье. Теперь ты моя полностью, навеки моя, а я твой — я принадлежу тебе и всегда к тебе вернусь. Дорогая, если я должен отправиться в Россию, то мысль о тебе будет всегда со мной, всегда в моем сердце, мысль о женщине, которую я люблю, которая ждет меня терпеливо и спокойно, — и это единственная и подлинная, неизменная красота в мире суматохи и смятения. Я люблю тебя, Лидия, моя жена. Я люблю тебя!
Иван замолчал и прижался лицом к мягкому плечу нежным привычным жестом. Лидия обняла мужа, глядя поверх его головы вдаль невидящим взглядом. Она поняла все, что он пытался сказать от полноты сердца. В тот момент она уже знала, что ответит Ангусу при встрече. Она также знала, что, какой бы ни была боль самоотречения, эта жертва стоила любви и глубоких чувств, которые угадывались в голосе Ивана.
Его губы стали более настойчивыми.
— Я люблю тебя, — повторил он вновь, целуя ее глаза, волосы, уши, ложбинку на груди и шею.
— Ты любишь меня! — торжествующе воскликнул он, почувствовав, как она трепещет под его поцелуями. — Ты любишь меня… Скажи мне сейчас об этом… скажи мне, что любишь меня, как никого не могла бы полюбить… и телом, и сердцем, и душой. Скажи!
Это был приказ. Требование завоевателя, непобедимого, умного и уверенного в ответе. Но из-за восторга и беспредельной радости, которую он вызвал в ней, Лидия едва сумела заставить себя ответить. Да и какие слова могли выразить ее любовь?
— Скажи это, — яростно потребовал Иван, — скажи! Затем медленно, после легкой, почти неуловимой заминки Лидия прошептала:
— Я… люблю… тебя… дорогой…
Его поцелуй стер эти слова, и она не поняла, что крошечная заминка, секундная пауза раздразнила его, возмутила и обеспокоила. Он так полностью и не завладел ею до сих пор. Она не принадлежала ему без остатка!
Она так и осталась неотразимой, соблазнительной, сводящей с ума своей недосягаемостью!
