Гобелен - Рэнни Карен (библиотека книг TXT) 📗
А теперь… Алекс боялся, что не выдержит этого.
– Она думала, что ты умер, – раздался у него за спиной голос Персиваля.
– Я думал, что она более постоянна, – не поворачивая головы, отозвался Алекс.
– Ты должен увидеть еще кое-что, – тихо проговорил Персиваль.
Он положил руку на плечо графа и повел его к памятнику.
На мраморе были высечены слова:
Алекс отвернулся.
Он не мог произнести ни слова.
– Лаура приходила сюда почти каждый день, – сказал Персиваль. – Иногда она проводила здесь весь день. И всю ночь. Порой ей казалось, что ее мертвому сыну будет страшно одному в темноте. И тогда приходилось уводить ее отсюда. Первый год ей было особенно трудно.
Граф по– прежнему молчал, но Персиваля его молчание нисколько не смущало.
– Ты должен еще кое-что знать, Алекс, – продолжал Персиваль.
– Что бы ты мне ни сказал, мне не станет легче, – с горькой усмешкой проговорил Алекс. – Разве что скажешь мне, что мое возвращение в Хеддон-Холл – кошмарный сон, что Лаура ждет меня в доме и что мой сын жив. Если это так, я готов выслушать все. Если нет, тогда до свидания.
– Но мой рассказ, возможно, заставит тебя взглянуть на вещи по-другому, – заметил Персиваль. – Мертвых я воскрешать не умею, но могу рассказать тебе о Лауре.
– Я ничего не желаю слышать о моей вероломной жене, – заявил Алекс.
– Ты судишь о ней с чужих слов? А ведь следует судить по поступкам.
Сообщение Бевила из Лондона оказалось весьма многословным, что Бевилу свойственно не было. Но брат, конечно же, хотел, чтобы он, Персиваль, составил ясное представление о том, что произошло.
– Алекс, ты так доверяешь Элайн? Неужели она, по-твоему, достойна доверия?
– Элайн – подлое ничтожество. Но она последовательна в своих словах и поступках. Если она солгала, то где же тогда Лаура? Разве она бросилась меня встречать? По каким ее поступкам я должен судить о ней?
Персиваль промолчал. Он прекрасно понимал: гордость не позволит Алексу отправиться в Лондон, чтобы отыскать Лауру и поговорить с ней напрямую. Граф полагал, что Лаура могла найти себе мужчину и получше, – какой соперник из калеки? Она провела с мужем всего один год, а потом, когда опьянение чувствами прошло, поняла, что очень многим пожертвовала, согласившись на такой брак. Возможно, Лондон открыл ей глаза.
– Похоже, Элайн сказала правду, – проговорил Алекс охрипшим от волнения голосом.
– Прежде чем составить свое мнение, тебе надо еще кое-что увидеть, Алекс. Поверь мне, на это стоит посмотреть.
Настойчивость Персиваля сделала свое дело.
– Что же ты хочешь мне показать? Персиваль ответил не сразу.
– Прости меня, Алекс, но я хочу, чтобы ты проводил меня до Блейкмора. Там ты все увидишь собственными глазами. Не сердись, если отнимаю у тебя время.
Алекс с удивлением посмотрел на Персиваля. Тот загадочно улыбался. «Что за игру он затеял?» – подумал граф.
– Кажется, у меня вообще ничего не осталось, кроме времени, – пробормотал он. – Ни жены, ни ребенка, ни надежды.
Алекс последовал за Персивалем. Довольно долго оба молчали.
– Так где же она? – не выдержал наконец граф.
– В Лондоне, в своем доме, – ответил Персиваль. – Жить вместе с Элайн она не смогла. Если бы ты потрудился расспросить кого-нибудь из слуг, то избавил бы себя от напрасных подозрений.
Алекс нахмурился, однако промолчал.
Персиваль тоже отмалчивался до самого Блейкмора.
В Блейкморе они увидели детей. Многие из них сидели на траве, а Джейн что-то читала им. Некоторые пытались помочь садовнику, другие играли в мяч.
– Ты не замечаешь ничего особенного в этих детях? – спросил Персиваль.
Алекс с озадаченным видом покачал головой.
– Присмотрись, – посоветовал Персиваль.
Алекс по– прежнему не замечал ничего необычного. Персиваль улыбнулся малышу, сидевшему на ступенях, и поманил его к себе. Мальчик улыбнулся в ответ -радостно и открыто, и Алекс почувствовал, как что-то перевернулось в его душе.
– Вот этого зовут Дикси, – сказал Персиваль, убирая волосы со лба мальчика. – Ему всего два года. Столько же, сколько должно было исполниться твоему сыну. – Персиваль помахал рукой остальным малышам, и они тоже заулыбались.
– Мальчики все темноволосые, почти все темноглазые. Девочки же по большей части такие же огненно-рыжие, какой была Лаура в детстве. – Персиваль улыбнулся. – Не думаю, что она осознает, что делает. Даже Бевил скорее всего ничего не заметил. Она устроила приюты в нескольких домах, но в Блейкморе дети особенные.
Алекс молча смотрел на детей. Действительно, все мальчики были черноволосыми, так что на солнце волосы отливали синевой. И все дети были очень худыми, правда, у многих щеки уже успели порозоветь – видно, им неплохо жилось в Блейкморе.
– Доктор сказал, что у нее не будет больше детей, – тихо проговорил Персиваль. Алекс многое бы дал, чтобы он замолчал. Граф зажмурился и развернул коня, но все равно услышал: – Она считает себя виновной в гибели твоего сына, и долгое время ей вообще не хотелось жить.
Алекс ни разу не перебил Персиваля, пока тот рассказывал ему, как все произошло.
– И душа ее столь же изранена, как твоя плоть, Алекс, – закончил Персиваль. – Даже не знаю, сможешь ли ты до нее достучаться. Я никогда не видел, чтобы о ком-то горевали так, как о тебе горевала Лаура. Я не видел, чтобы смерть близкого затушила в человеке Божью искру, – она словно умерла душой.
Алекс молча смотрел на детей, игравших в саду.
– Думаю, она тоже надела маску, – продолжал Персиваль; его слова могли бы удивить Бевила, но племянница прекрасно бы его поняла. – Лаура очень изменилась. Стала совсем другой. Только недавно в ней произошли перемены к лучшему. Дети вернули блеск жизни ее глазам.
– Так почему же она не в Хеддоне? Или ты хочешь сказать, она не знает, что я, подобно Лазарю, воскрес из мертвых?! – воскликнул Алекс.
Персиваль с усмешкой проговорил:
– Когда Лаура была девочкой, я часто говорил ей о том, что не следует в тебя влюбляться. И знаешь, что она мне на это отвечала?
Алекс вопросительно взглянул на собеседника.
– Она сказала мне, что я ничего не понимаю. Я до сих пор слышу этот тоненький визгливый голосок. «Дядя Персиваль, – говорила она, – он мой. Он, может, сам этого еще не знает, но это так. Диксон Александр Уэстон всегда будет моим, покуда я не умру».
– Но это не объясняет ее действия, – судорожно сглотнув, пробормотал Алекс.
– И я помню, как она приходила к твоему памятнику. Она стояла, касаясь мрамора, словно в нем жила твоя душа. Я помню один такой день. С утра накрапывал дождь, и я стал уговаривать ее уйти в дом, но она не захотела. А потом сказала нечто очень странное. Лаура сказала: «Я убила бы себя, дядя Персиваль, если бы не думала, что Бог в наказание не подпустит меня к душе Алекса. Но быть может, я уже умерла». Ты знаешь, она никогда не плакала. Ни разу. Держала скорбь в себе, будто боялась, что стоит появиться од ной слезинке – и тогда поток горя не остановить, он смоет все плотины.
– И все равно это не ответ, – проговорил Алекс, проклиная дрожь в голосе, выдававшую его волнение.
– Ты хочешь знать правду? Она в словах самой Лауры. Она сказала, что будет любить тебя до самой смерти, и в каком-то смысле она умерла вместе с тобой.
Граф стиснул зубы; он держался из последних сил.
– Ты хочешь сказать, что это все, что между нами ничего не осталось?
– Я этого не говорил, Алекс. Я лишь хочу сказать: для того, чтобы наладить жизнь с ней, тебе придется проявить больше терпения, больше сочувствия и больше сострадания, чем ты можешь представить. Если ты позволишь мне высказать мое мнение по поводу того, что происходит с Лаурой, то знай: она боится, Алекс, отчаянно боится. Она столько отдала-и все потеряла. Чего ты от нее ждал? Что она будет счастлива, дожидаясь твоего возвращения? Она всего лишь женщина, со своими достоинствами и недостатками. Она бывает права, бывает, что и ошибается. Конечно, Алекс, ты страдал, но поверь: пока ты сражался с французами, Лаура вела свою собственную битву. Когда ты находился в плену, она тоже была в плену. Но тебя ад лишь окружал, а Лаура носила ад в душе.
