Самый неподходящий мужчина - Беверли Джо (полная версия книги .TXT) 📗
Она привела его в маленькую комнатку, где среди прочих коробок и сундуков стоял простой деревянный сундук. Дамарис сморщила нос:
— Узнаю этот запах. В спальне матери так пахло.
— Потому что она держала сундук под кроватью. — Фитц поставил подсвечник, который прихватил с собой, на гору коробок, затем открыл маленькое окно. — Судя по запаху, трупа там нет.
— Боже! Не шути так.
— Обычный тлен, я бы сказал, с примесью специй и духов. Давай-ка посмотрим на эти чудеса Востока. У тебя есть ключ?
— Нет. Не представляю, где он.
Он опустился на колени и вытащил свои отмычки. Дамарис прислонилась к закрытой двери, любуясь его грациозными движениями и строгой сосредоточенностью. Она на пути к решению проблемы своей безопасности, но зачем ей жизнь без него?
Он отомкнул замок и поднялся.
— Хочешь открыть сама? Она прошла вперед.
— Думаю, на это у меня хватит смелости.
Она потянула, но крышку заело. Он помог ей, вероятно, прежде чем подумал, что прикасаться к ней неразумно. Как только крышка подалась, он отступил назад. Она тоже отшатнулась от запаха.
— Ну и грязь! — Она опять подошла и осторожно приподняла вышитый белый шелк, который был безнадежно испорчен чем-то серым, прилипшим к нему. Она выпустила шелк, поднесла пальцы к носу и понюхала.
— Амбра. Из желудка кита, используется для приготовления духов. Ценная в небольших количествах, но вредна в избытке.
— Как некоторые люди, которых я знаю.
Это была шутка, и она взглянула на него с удивленным удовольствием. Это ничего не изменило, но было чудесно.
— Возможно, нам стоит делать это на улице, — заметила она.
— Слишком опасно. Не вытирай пальцы о юбку. — Он протянул ей носовой платок. — Зачем класть амбру на дорогой шелк? Твоя мать была так небрежна?
— Напротив, она была образцом аккуратности. Нет, я подозреваю, что этот сундук — свидетельство ее ненависти. — Она вытащила шелк, под которым обнаружились осколки когда-то красивых флаконов.
Какая-то узкая деревянная коробочка торчала с одного бока. Дамарис вытащила ее и обнаружила, что это папка. Осторожно развязав шелковые тесемки, она нашла восточные рисунки, каждый разорван на четыре части.
— А потом она аккуратно сложила их. — Дамарис бросила папку обратно в сундук. — Моя мать была сумасшедшей.
Он обнял ее и притянул ближе. Она в тот же миг прильнула к нему, но он ее не оттолкнул.
— Она была глубоко уязвлена, — сказал он, потирая ей спину. — Любой, если его оскорбить и уязвить, может съехать с катушек.
Думает ли он о своем брате?
Она набралась силы от его нежности, достаточно, чтобы отстраниться.
— Он присылал эти вещи, чтобы причинить ей боль. Как напоминание о том, что его мир — Восток, а не Уорксоп. Она отплатила тем, что уничтожила их. Но зачем их хранить? Зачем жить в зловонии? — Потом сама ответила себе: — Боже милостивый, чтобы никогда не исцелиться. И возможно, она надеялась: однажды он узнает, что она с ними сотворила! Она прямо-таки обезумела, когда получила известие о его смерти. Я подумала, она любила его. Но это только потому, что он снова убежал от нее, на этот раз навсегда. Она была сумасшедшей! Он взял ее лицо в ладони:
— Не надо, любимая. Они исчерпали свою ненависть друг к другу. Пусть она умрет вместе с ними. — Она подумала, что, быть может, он поцелует ее, и молилась об этом, но он отступил назад и закрыл сундук. — Позволь мне избавиться от него.
Его предложение было разумным, но она воспротивилась:
— Нет. Может, там есть что-то, что можно спасти.
Он посмотрел скептически, но снова поднял крышку.
Дамарис наклонилась и вытащила какой-то дорогой предмет одежды, заляпанный и вонючий, — но все, что она нашла под ним, была каша из разорванных свитков, осколков статуэток и флаконов.
— Ниже может быть только хуже.
Она выпрямилась и потянула за золотистый шнур, который свисал с одной стороны. На свет показалась позолоченная кожаная сумка для бумаг. Кожа была в пятнах, но когда Дамарис открыла сумку, содержимое оказалось неиспорченным.
— Документы. — Она отступила назад и высыпала бумаги на ровную поверхность. Развернула одну и прочитала. — Копия письма, которое она посылала ему. Все те же старые жалобы на заброшенность и жестокость. Какой был смысл?
— Она не могла бросить кость, какой бы горькой она ни была.
Дамарис взглянула на него.
— Как когда-то я с Эшартом.
Открыв еще одно письмо, она обнаружила то же самое. Фитц забрал у нее бумагу.
— Размышление над этими вещами — еще одна разновидность отравы. Порой поступки людей не имеют смысла, и беспокоиться из-за них губительно. Давай я просмотрю этот сундук вместо тебя.
— Спасибо, — сказала она, но сложила бумаги обратно в сумку.
— Тебе лучше избавиться от них.
— Я не стану хранить их, но чувствую, что должна взглянуть на них, прежде чем сжечь.
Они вышли из комнаты и почти столкнулись с лакеем.
— Ваш поверенный спрашивает о вас, мисс Миддлтон.
— Спасибо. — Когда слуга ушел, Дамарис повернулась к Фитцу: — Я прилично выгляжу?
Он улыбнулся:
— Не для двора, но для стряпчего вполне сгодится.
Еще одна маленькая шутка. Она вернула ему платок и не смогла удержаться, чтобы не сказать то, чего не должна была:
— Я люблю тебя, Фитц. Что бы ни вышло из всего этого, люблю. Это само по себе сокровище, и я не позволю его испортить.
— Но бесценное масло может погубить шелк. Некоторые сочетания просто невозможны. — Он коснулся ее щеки. — Сердца ведь не разбиваются, Дамарис. Они могут слегка треснуть, но со временем заживают. Как трещины на коже.
Она застонала от этого возвращения с небес на землю и поспешила прочь. Можно сражаться со всем миром, но как бороться с ним, самым сильным человеком из всех, кого она знает?
Только подойдя к гостиной, она заметила, что все еще сжимает сумку, от которой исходит аромат амбры и специй. Она отдала ее похожему на изваяние лакею, чтобы отнес к ней в спальню.
В гостиной она обнаружила, что ее завещание готово к подписи. Родгар уже находился там с двумя мужчинами, которые, судя по всему, были старшими слугами. Она прочла документ и подписала его, мужчины засвидетельствовали ее подпись. Теоретически она в безопасности, но на деле все зависело от того, услышит ли ее сводный брат о завещании. И окажется ли достаточно разумен, чтобы принять поражение.
Когда мистер Динвидди и свидетели ушли, она спросила Родгара:
— Не слышно ли еще чего-нибудь о моем брате?
— Вы были правы насчет того, что они с матерью жили на Розмари-Террас. Под именем Миддлтон. Однако после ее смерти он уехал и продал дом. Его новое местонахождение я пока не обнаружил. Но сомневаюсь, что он будет ждать нас там.
— Как он может надеяться, что ему это сойдет с рук? — Если бы ваша смерть выглядела случайной, все было бы хорошо. Выстрел из лука более любопытен. Подозреваю, что он имеет алиби.
— Это означает лишь, что у него есть кто-то еще для этой работы. Напиток в Тикмануэлле был, вероятно, делом рук того типа с кривыми зубами. Вы не знаете, так ли выглядит мой брат?
— Нет. Он коренастый, крепкий, темноволосый, с ровными зубами.
— Прямо как мой отец. — Она взглянула на маркиза. — Фитцроджер хочет убить его.
— Естественное желание. При создавшемся положении, увы, это было бы преднамеренное убийство. Есть и другие способы справиться с людьми подобного сорта.
Она поежилась.
— Может, он не так уж и виноват. В нас течет отцовская кровь. Если мы чего-то захотим, мы это хватаем, кто бы ни стоял у нас на пути.
— И все же я не верю, что вы бы убили из-за золота, особенно если уже имеете вполне достаточно для комфорта. Делать так — преступление, Дамарис. Жизнь не священна. Если бы она была такой, мы бы не казнили преступников и не вели войн. Но жизнь дороже золота. Гораздо дороже. —Он задумчиво посмотрел на нее. — Вы оставили значительную сумму Фитцроджеру.
Резкая смена темы — его излюбленный прием.
