Конец странствий - Бенцони Жюльетта (книги бесплатно .txt) 📗
– А об этом пожаре вам, очевидно, известно было заранее...
– Действительно. Я был в курсе дела и испугался, увидев тебя здесь. Вот почему я предупредил тебя. И затем, когда я увидел всех этих людей... эту гигантскую армию, в составе которой я узнал некоторых из наших...
– Вы хотите сказать... из старого дворянства?
– Да... Сегюра, Монтескью... даже Мортемара, признаюсь тебе, сердце мое облилось кровью. Это и их также хотел я спасти, их, связанных судьбой с этим безумцем, гениальным... но обреченным! Не скрою от тебя, что, направляясь сюда, я хотел любой ценой уничтожить его и его приближенных. Я думал даже, да простит меня Бог, убить его...
– О, нет! Что вы! Только не это...
– Почему же? Те, кого я представляю, никогда в ходе истории не отступали перед таким грехом, когда считали, что благо Церкви этого требует. Пример тому... Генрих IV и другие. Но даю тебе слово, что я изменил свое мнение. И я вполне искренне просил его вернуться во Францию, прекратить бесконечные войны и царствовать, наконец, в мире.
Ошеломленная Марианна широко раскрыла глаза, глядя на прелата, словно он сошел с ума.
– Царствовать в мире, Наполеону? Полноте, крестный! Какая уж тут искренность? Как вы можете желать ему царствовать в мире, когда столько лет служите Людовику XVIII?
Готье де Шазей невесело улыбнулся, закрыл на мгновение глаза, затем обратил на крестницу взгляд, в котором она впервые прочла беспредельное отчаяние.
– Я больше не служу никому, кроме Бога, Марианна! Я играл, видишь ли, пан или пропал: или я выиграю... или потеряю жизнь, которая мне больше не нужна.
В крике Марианны смешались изумление и боль.
– Вы говорите это серьезно? Вы, князь Церкви, вы, облеченный властью и могуществом... хотите умереть?
– Может быть! Пойми, Марианна, на этом неслыханном посту, которого я достиг, я узнал много вещей и особенно я стал хранителем тайн Ордена. Самую ужасную я узнал совсем недавно, и это было для меня потрясением, худшим из всего, что мне довелось узнать до сих пор. Подлинный король Франции не тот, которому я так долго слепо служил. Это другой, хорошо упрятанный, который обязан этому человеку, его близкому родственнику, мучительной, несправедливой... преступной судьбой!
У Марианны появилось ощущение, что его больше нет здесь, что он ускользнул от нее, увлеченный навязчивой мыслью, безжалостно давившей на его разум и сердце. И, желая вернуть его к действительности, равно как и попытаться понять смысл его загадочных слов, она прошептала:
– Вы хотите сказать, что Людовик XVIII, предположив, что он взойдет на трон, был бы только узурпатором, еще худшим, чем Наполеон? Но тогда это значит, что сын Людовика XVI и Марии-Антуанетты, о котором говорили, что он умер в Темпле?..
Кардинал живо встал и прижал руку ко рту молодой женщины.
– Замолчи! – приказал он строго. – Есть тайны, которые убивают, и ты не имеешь никакого права знать эту. Если я и сказал тебе несколько лишних слов, то только потому, что ты дочь моего сердца и в этой ипостаси можешь попытаться понять меня. Знай одно: то, что я открыл в документах моего предшественника, умершего совсем недавно, указало мне ошибку всей моей жизни. Я бессознательно стал соучастником преступления... и этого я не могу вынести! Без веры... без этого одеяния я, пожалуй, наложил бы на себя руки! Тогда я решил посвятить жизнь служению миру. Заставить Наполеона вернуться – и, вырвав его из круга смертельных ошибок, я мог бы спокойно уйти к Богу, даже счастливым, ибо, по меньшей мере, непрерывные войны не обескровливали бы больше страну, которую я люблю так же, как самого Бога... и которой я так плохо служил. Все равно я умру... и я готов к этому.
Марианна резко поднялась.
– Да, – сказала она, – и это произойдет скоро, если вы не согласитесь с тем, что я вам предложу.
– И что это?
– Свобода! Нет, – добавила она, увидев его протестующий жест, – я не сказала помилование! Сегодня вечером соберется трибунал, и до захода солнца вы будете казнены... если только не послушаетесь меня.
– Зачем? Я готов умереть, ведь я сказал.
– Да, но позвольте мне заметить, что умирать из-за ничего – это идиотизм. Бог, который не позволил, чтобы вас поняли, не хочет, однако, вашей смерти, раз допустил меня сюда.
Что-то смягчилось в напряженном лице пленника. В первый раз он улыбнулся ей, и в этой улыбке она снова увидела былое веселье и лукавство.
– И как надеешься ты избавить меня от пуль солдат? Ты принесла крылья?
– Нет. Вы выйдете отсюда на своих ногах, и солдаты поприветствуют вас.
Она быстро изложила свой очень простой план: кардинал надевает ее плащ, пониже опускает капюшон и наклоняет голову, словно угнетенный горем. Кроме того, платок, который она держала у рта при входе, теперь сыграет свою роль. И сейчас, когда караульный появится, чтобы сказать, что время прошло...
Кардинал в негодовании прервал ее:
– Ты хочешь остаться вместо меня? И ты надеешься, что я соглашусь на такое?
– А почему бы и нет? Назначенная для расстрела команда меня не пугает! Конечно, мои добрые отношения с Императором полностью сойдут на нет... но теперь это не имеет значения! Мы далеко от Парижа и... между французами надо соблюдать чувство локтя.
– Это безумие! Такое не пройдет!
– Почему же? Мы почти одного роста, когда я без каблуков, вы худощавый, как и я, а при таком освещении, как здесь, никто не заметит разницу между вашей черной сутаной и моим темным плащом. Умоляю вас сделать то, что я прошу, крестный! Поменяемся одеждой, и уходите! Вам еще столько надо сделать...
– Сделать? Но ведь я сказал тебе...
– Если я вас правильно поняла, вы пытались исправить величайшую несправедливость. И только вы можете это сделать... Ведь нельзя предать забвению те государственные тайны, которые оказались в ваших руках. Уходите! Сейчас придут... и клянусь вам, что я ничем не рискую. Впрочем, вы и сами это знаете. Поверьте мне... сделайте по-моему! Иначе... ладно, иначе я остаюсь с вами и заявляю, что я ваша сообщница.
– Никто тебе не поверит! – смеясь, ответил он. – Ты забываешь, что ты спасла его...
– О! Да перестаньте же спорить по пустякам! Дело идет о вашей жизни, и вы хорошо знаете, что для меня нет ничего дороже ее.
Она уже сняла плащ и быстрым движением набросила на плечи крестного, намереваясь опустить капюшон, но он остановил ее, обнял и нежно расцеловал. По его мокрым щекам она поняла, что он плакал.
– Да благословит тебя Бог, дитя мое! Ты спасаешь сразу и мою жизнь и душу! Будь внимательна к себе... Мы увидимся позже, ибо найти тебя не составит для меня особого труда... даже в Америке.
Она помогла ему спрятать голову под капюшоном, отдала свой платок и показала, как держать его перед лицом. К тому же дым постепенно заполнял тюрьму и подобная защита стала необходимой.
– Особенно постарайтесь изменить голос, если с вами заговорят. Моего никто из них не слышал. И изобразите большое горе, это впечатляет! О, – добавила она, подумав вдруг об отданной ей на хранение драгоценности, которую она всегда носила в маленьком кожаном саше на груди, – может быть, вернуть вам бриллиант?..
– Нет. Сохрани его! И следуй моим инструкциям! Ты должна отдать его тому, о ком я говорил. Через четыре месяца на Лилльскую улицу придет человек и спросит его. Ты не забыла?
Она сделала знак, что нет, и слегка подтолкнула его к двери, за которой уже слышались шаги поднимающегося по лестнице солдата.
– Будьте осторожны! – шепнула она еще, прежде чем побежать и броситься на заменявшую кровать кучку соломы, лежавшую в самом темном углу.
Там она съежилась, прикрыв лицо руками, в позе безысходного отчаяния и с бьющимся сердцем стала ждать.
Загремели засовы. Скрипнула дверь. Затем раздался грубый голос гренадера:
– Уже время, сударыня... я сожалею...
В ответ послышалось жалобное рыдание, делавшее честь актерскому таланту кардинала. Дверь снова закрылась, шаги удалились. Но Марианна еще не смела пошевелиться. Все ее естество оставалось в напряжении, тогда как она отсчитывала бесконечные секунды ударами тяжело бьющегося сердца. Каждое мгновение она ожидала, что услышит гневное восклицание, шум борьбы, крики часовых... Она мысленно следовала за движением пленника и охранника... Лестница, первая площадка, второй марш... дверь башни...
