В тебе моя жизнь... - Струк Марина (книги регистрация онлайн бесплатно .TXT) 📗

У порога его перехватил отец, внезапно бросившийся наперерез, и, поймав за отвороты мундира, притянул его к себе.

— Мерзавец! — выдохнул он, глядя сыну прямо в глаза. — Подобное неуважение к деду, к матери…!

Он размахнулся и ударил Сергея по лицу. Женщины дружно ахнули в глубине комнаты. От удара у Сергея лопнула губа, и кровь тонкой струйкой потекла из уголка рта. Он коснулся ее пальцами в недоумении, словно не веря, что отец способен поднять на него руку. Затем криво усмехнулся уголком рта.

— Благодарю вас, батюшка, за урок. Это все или есть еще что-то?

Его отец сузил в бешенстве глаза и снова поднял руку для удара. Тут же раздался дикий крик — это зашлась в плаче Элен:

— Папенька! Папенька, не надо! Оставьте его, умоляю вас!

Мужчина на мгновение ослабил свою хватку, и Сергей вывернулся из его рук. Он демонстративно поправил мундир, а затем склонился в шутливом поклоне:

— Au revoir,ma famille bien-aimee. [56]

С этими словами он покинул диванную. Вслед за ним спустя какое-то мгновение выбежала заплаканная сестра. Она схватила его за руки и развернула к себе.

— Умоляю тебя, Серж, остановись, — Элен вдруг приникла к нему всем телом, в крепком объятии обхватив руками, чтобы помешать двигаться дальше. — Не ходи никуда нынче. Останься, а поутру, когда все успокоятся, опять поговоришь с mere и pere [57]. Они обязательно поймут и простят тебя.

Сергей помедлил немного, раздумывая, потом с силой оторвал от себя руки сестры.

— Нет, Элен.

Он быстро развернулся и направился к холлу через анфиладу комнат, а вслед ему несся голос сестры:

— Умоляю тебя, не ходи никуда нынче. У тебя горячий нрав, как и у деда. Горячий нрав приводит к большим бедам. Останься в казармах нынче ночью, а поутру приходи. Они простят, я уверена, они простят. Я уговорю их, вот увидишь… И родителей, и grand-pere [58]. Мы ведь любим тебя, мы одна famille [59]…

Загорский встряхнул головой, словно пытаясь прогнать из памяти заплаканное лицо сестры и ее нежный голос.

— Я видел их тогда в последний раз. Моих родителей и сестру, — хрипло проговорил он. — В ту ночь я напился вместе с Полем и Анатолем и остальными офицерами в казарме. Затеял ссору с одним из поручиков. Даже уже если честно не помню из-за чего. Мы с ним стрелялись. Он промахнулся, а я ранил его в плечо. Меня и моих друзей заключили под стражу, а затем выслали из Петербурга — их в деревню, меня — на Кавказ на полгода.

— Ты уже был на Кавказе? — спросила Марина.

— Да уж, не впервые туда еду. Там я получил своего «Георгия» и именную саблю. Так что не бойся за меня — я стреляный воробей, — усмехнулся Загорский. Он прижал ее к себе еще сильнее и зарылся лицом в ее волосы. — Я был зол. Ужасно зол на своих родных. Пока я был в крепости, никто не пришел ко мне. Никто из них. Лишь после суда мне сообщили, что отец хочет меня видеть, но я отказался от свидания с ним. А потом пришло письмо, где мне сообщили о замужестве Натали, и я возненавидел весь белый свет. Я винил только своих родных в том, что случилось, только их. Особенно деда. Как я тогда его ненавидел!

Из-за этого слепого чувства я отказался ехать на венчание сестры через несколько месяцев после моего пребывания на Кавказе, хотя по хлопотам деда и отца мне дали отпуск — неслыханное дело! Она вышла замуж, а я даже не приехал к ней на торжество. Написал только сухие поздравления и все. Сам, дурак, разрушил все, что нас связывало с детства, ту нежную привязанность друг к другу, что далеко не всегда возникает между братьями и сестрами. Мы были очень близки, а я сам разрушил эту близость по глупости. А потом… потом она уехала с супругом к его месту службы. Спустя время туда поехали и родители — Элен написала, что ждет ребенка, и мама настолько переживала, что захотела поехать к ней и в числе первых увидеть дитя, когда придет время. Отец всегда потворствовал ее желаниям, он сильно любил маменьку…

Я много думал тогда, на Кавказе. Там, знаешь ли, многое переосмысливаешь, очень многое… Я столько раз порывался написать моим родным покаянное письмо и столько раз рвал его. В итоге я решил, что лучше все сказать им лично, а не строчками на бумаге. Я думал, что у меня есть время на все: и на то, чтобы съездить к Элен и ее супругу по возвращении из ссылки, и на то, чтобы примириться с родителями и даже своим строгим дедом. Как выяснилось, у меня его не было.

Марина почувствовала, как внезапно напряглось его тело, и поняла, как больно ему сейчас ворошить прошлое. Она покрепче обняла его, словно давая понять, что она рядом и всегда готова разделить с ним и его боль, и его страдание.

— Место службы мужа Элен было в гарнизоне Варшавы, — проговорил Сергей, и Марина, сопоставив сроки, осознала, что произошло тогда, шесть лет назад.

— О Боже! — прошептала она. — Значит, они были тогда там? В Варшаве?

— Были. Прямо там, в самом центре этого восстания. Мы до последнего надеялись, что им всем удалось спастись из этого ада, в который превратилась тогда Варшава. Но вышли последние русские силы из Польши, а мы по-прежнему не имели вестей от родных. Я тогда сразу же попросил о переводе в действующие на месте восстания войска, надеясь там, на месте разобраться, что произошло с ними или напасть на любой их след. Я даже предположить не мог, что найду в Польше только одни их могилы.

Муж Элен погиб в числе первых. Он сражался до последнего, еще не зная, что наутро великий князь прикажет отступить от Варшавы. Мой отец погиб, когда пытался сдержать повстанцев и не допустить их в дом, где были перепуганные женщины — его жена и дочь. Что он мог сделать один против толпы? Эти польские собаки, слуги дома, бросили их на произвол судьбы. Могил их нет — ни отца, ни моего зятя. Я даже не хочу думать, что стало с их телами. Одна из полячек, что жила в доме по соседству, показала, где похоронены моя мать и сестра. Дед тогда чуть с ума не сошел, когда узнал, что ждать уже некого. Потерять в одночасье почти всю семью…

Это несчастье словно обнажило ту обоюдную неприязнь и недовольство друг другом, что была меж нами с дедом. Мы с ним крепко поссорились тогда, в день, когда перезахоронили останки родных на семейном кладбище в Загорском. Он кричал, что я неспособен любить и сострадать, что я только разрушаю. Что внес раскол в нашу семью. В чем-то он, конечно, прав — я так и непрощен ими, и мне с этим жить всю оставшуюся жизнь. Я не оправдал надежд родителей — они ушли, уверенные, что их сын вырос совсем не таким, о каком они мечтали. Я не вернул расположение сестры, отвернувшись от нее в день той злополучной ссоры. Все рухнуло в один миг, вся моя прежняя жизнь из-за моей глупости и нелепой гордыни. Мне никогда об этом не забыть, ведь на моем мундире всегда будет вечное напоминание о происшедшем — Virtuti Militari [60], единственная награда, которая вызывает во мне душевные муки, а не гордость.

Моя душа… она словно застыла. Дед прав — я разучился любить. Я сошелся с Натали тогда, но скоро понял, что уже не чувствую к ней той любви, что хотел бы. Это страшило меня. Я перепробовал многое, пытаясь уйти от себя, от своей совести — выпивка, бретерство, опиум… Ничто не приносило облегчения моим мукам. Мне часто снилось снова и снова, как Элен зовет меня вернуться, а я ухожу прочь… Я непрощен, я проклят…

— О, милый, — подняла голову Марина и посмотрела на мужа. Она взяла в ладони его лицо и легко и нежно коснулась своими губами его глаз, стирая с них невыплаканные слезы. — Мне очень жаль, что эта трагедия произошла с твоей семьей. Но я убеждена в одном — они простили тебя. Поверь мне, это так. Они простили тебя, если не сразу же, как ты шагнул прочь из дома, то спустя время, когда ты был уже на Кавказе. Родные близкие друг другу люди не могут держать злобу столь долго… Не казни себя. Впусти в свою душу их прощение. Тебе станет легче.