Тристан и Женевьева (Среди роз) - Дрейк Шеннон (книга регистрации txt) 📗
– Тогда… – Джон был несколько сконфужен, но попытался рассмеяться. – Тогда, Тристан, любовь и не нужна. – Он тоже налил себе вина. – Чем бы это ни было, милорд, возьми это, прими это! Во имя Господа, пожалей всех нас, тех кто верно служил тебе, тех, кто сейчас тревожится за тебя, и возьми эту девчонку!
Тристан порывисто встал.
– Что… – начал было Джон.
Граф усмехнулся.
– Ты, сказал, друг мой, – возьми эту девчонку! Завтра я уезжаю, поэтому это случится сегодня.
Он развернулся и вышел. Джон посмотрел ему вслед. Какое-то время неподвижно сидел, затем, улыбаясь, подлил еще вина. Он и в самом деле сегодня неплохо поработал.
Тристан быстро поднимался по лестнице, удивляясь самому себе, внезапному биению сердца, хрипу, с которым воздух выходил из его легких и врывался в них снова. Его пульс участился. Его желание и страсть были огнем, который никогда не угаснет, голодом, который невозможно насытить.
Он пытался остаться в стороне, потому что не понимал этого и почти боялся своего влечения. Он не мог позволить ей уйти. Он взял то, чего, как раньше казалось, он хотел, но теперь он хотел ее еще больше.
Тристан тряхнул головой. Перед самой дверью он кивнул стражнику, отодвинул засов и внезапно улыбнулся. Сегодня ему незачем искать ответов на вопросы. Он просто желал ее.
Дверь закрылась за ним. Комната была погружена во мрак. Свечи не были зажжены, а огонь в камине чуть теплился. Сначала Тристан не увидел ее. Но затем по его спине пробежали холодные мурашки, а сердце казалось, подскочило к самому горлу.
Господи милосердный! Она была здесь… вытянувшись на полу, положив голову на одну руку, ее пальцы, длинные и изящные белели в неверных сумерках, вторая рука безжизненно лежала вдоль тела.
Волосы разметались по спине Женевьевы, длинные, золотистые волосы, делавшие его прекрасную пленницу похожей на ангела, сейчас укрывали ее подобно драгоценному савану. В ее позе, в том как она вытянулась было что-то похожее на…
На его Лизетту…
Тристан прикрыл глаза, внезапно ощутив слабость. По его телу пробежала дрожь страха. «Она мертва. Судя по тому, как она лежит, она мертва, она свела счеты с жизнью…»
Наконец к нему вернулись силы и вместе с ними – безумное желание сжать ее в объятиях, оживить ее своими поцелуями. Он мгновенно преодолел разделявшее их расстояние, упал рядом с ней на колени и обхватил ее руками, что бы приподнять.
Ее голова запрокинулась. На шее не было и следа крови, его руки остались чистыми.
Ее глаза медленно открылись, и что-то оборвалось у Тристана внутри. Он ощутил внезапное облегчение и восторг. Он готов был рассмеяться над собой, но смертельный ужас еще не отпускал его сердце. Она спала.
Она просто уснула у камина. Наверное, она была слишком измучена, так как лишь медленно подняла ресницы и тут же опустила их, обдав его фиолетовым светом своих глаз, словно подернутых прозрачной пеленой.
– Тристан? – едва слышный шепот раздул внутри него пламень, пробежавший вдоль тела, и он мягко и чуть хрипловато рассмеялся.
– А кто же еще, миледи!
Он встал, держа ее на руках. Инстинктивно она обвила его шею руками, и он осторожно положил ее на кровать. Она не раскрыла глаза, но начала дышать ровнее, и он подумал, что совсем не потревожил ее.
Тристан быстро разделся и скользнул к ней. Он расстегнул тесный лиф ее платья и когда тот распахнулся, обнял ее. Нежно, едва касаясь бархатной кожи, он приподнялся над ней, что бы поцеловать ее губы… страстно… горячо…
Вкус их был сладок, как вино. Тристан снова попробовал. И улыбнулся, ибо и в самом деле ее губы сохранили привкус хорошего выдержанного вина.
Она пила… «Бордо», да «Бордо».
И скорее всего поэтому сейчас так крепко спала. Может быть, она даже мечтает во сне о другом мужчине, о другом рыцаре, который пришел к ней ночью, что бы любить ее.
Она застонала, снова обхватила Тристана руками и выгнулась, чтобы прижаться к нему. Его руки поглаживали и ласкали ее грудь. Он освободил ее от стесняющей одежды и взял ее, любил ее, с благоговением любуясь совершенством ее форм, полной грудью, острыми сосками, тонкой талией, горячими бедрами, ее мягкой и нежной кожей, нежной и теплой, словно шелк под его пальцами…
Целую вечность он ничего не слышал, ни о чем не знал, кроме этой нежности. Биение сердца участилось. Звук ее дыхания стал прерывистым, острым и хриплым, и сладким, из ее горла вырывались нечленораздельные стоны и всхлипы.
Возбуждение все нарастало. От нежности к буре, от бури к великолепию. Казалось, что прошла целая вечность… они слились воедино.
Он так отчаянно нуждался в освобождении. И вот этот миг наступил, его напряжение взорвалось, и его гнев низвергнулся в ее лоно потоком семени.
Он чувствовал себя успокоенным и умиротворенным… настолько спокойным, что глубоко вздохнул… и прижал ее к себе. Его рука, покоившаяся у нее на груди, плотнее прижала ее к себе: ее бедро обожгло его, и их ноги переплелись, а ее золотые волосы накрыли их обоих как шелковым одеялом.
Тристан чувствовал себя настолько умиротворенным, что уснул.
Он в ужасе проснулся на рассвете, вспомнив, что поклялся себе никогда не спать рядом с ней. Пробивавшийся в окно свет начал рассеивать ночной мрак. Золотые и пурпурные лучи солнца создавали неповторимое освещение.
Он соскочил с постели и быстро оделся, стараясь не глядеть на нее. Но не смог сдержаться и смотрел.
Она лежала, свернувшись калачиком, обнаженная и невинная в утреннем свете. И даже здесь, негодуя на себя, он не мог оторвать взгляд от такой красоты. Ее кожа так нежна, ее грудь такой совершенной формы, упругая, освещенная золотыми лучами рассвета, теперь полускрытая, как стыдливая девственница покрывалом ее золотистых волос, возвышалась притягательными холмами, на фоне впалого живота.
Ее золотые волосы… локоны, укрывавшие ее плечи, ее бедра, ее плавные округлые линии, блестящие локоны, роскошные и великолепные, разметались по постели там, где совсем недавно лежал он сам. Ее тонко очерченное лицо покрывал румянец.
Она улыбалась во сне легчайшей улыбкой, гнездившейся в самых уголках полуоткрытых губ. Ее рот все еще оставался влажным, нежным и чувственно-манящим.
Тристану хотелось прыгнуть обратно к ней. Разбудить ее, пусть даже неловко и грубо. «И если я еще немного простою здесь, глядя на нее, – нахмурившись, подумал Тристан, – то именно так и поступлю». И издав гортанный звук, он отвернулся и закончил одеваться.
Выйдя из спальни и кивнув стражнику, Тристан встряхнулся и расправил плечи. Почему каждый раз, когда он позволял себе поддаться своему влечению к ней, он ощущал внутри еще более бурное желание, еще более сильную потребность? Почему он не может почувствовать себя свободным и опустошенным?
Спустившись в зал, Тристан начал отдавать приказания. Немногие из слуг успели проснуться, а ему нужно очень быстро уезжать. Он беспокоился, чтобы их ничто не задержало.
Появился Тибальд и быстро приготовился, лошади были выведены во двор. Джон, с взъерошенными волосами и еще не до конца проснувшийся, вместе с Эдвиной вышел проводить их.
Молодая женщина бросилась к Тристану, когда тот уже залезал на лошадь.
– Пожалуйста, можно мне повидать Женевьеву? Только принести ей книг?
Он колебался, не зная, что ответить. И наконец посмотрел поверх головы Эдвины на Джона.
– С сегодняшнего дня выводи ежедневно на час на прогулку нашу пленницу. Пусть она гуляет и общается с Эдвиной, – и быстро перевел взгляд на голубоглазую любовь Джона. Она благодарно поцеловала руку графа, и Тристан нахмурился, смущенный таким проявлением ее чувств.
– Эдвина, ради Бога…
– Спасибо, Тристан, – в ее глазах были слезы.
– Смотри за своей племянницей, Эдвина, она весьма лукава и коварна.
– Не волнуйся, я присмотрю за ней! – радостно пообещала Эдвина.
Тристан внезапно ощутил раздражение. Он сдался из-за глаз Эдвины, таких огромных, таких невинных и беззлобных, таких благодарных и преданных за маленькую милость. Что за удивительная женщина! И, наверное, поэтому Джону так хорошо в ее обществе. Хотя Тристан вовсе не был уверен в том, что Женевьева заслужила снисхождение. Но он вспомнил прошедшую ночь, ее очарование, и…
