На сердце без тебя метель... (СИ) - Струк Марина (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
И удаляясь в разные стороны, каждый из них думал о том, что уже в который раз за последние недели они стояли друг против друга, не желая уступать. И что крепость их дружбы неожиданно дала трещину. И отрицать это не имело смысла.
Глава 14
Василь покинул усадьбу следующей ночью, до отъезда так и не показавшись никому на глаза. Он сказался больным, чтобы не выходить из спальни, а едва минуло за полночь, приказал подать сани до станции. Оттуда можно было с почтовой тройкой уехать из губернии, дав взятку ямщику.
Лиза узнала об его отъезде случайно. Перед завтраком ей пришлось вернуться в свои покои, чтобы переменить воротничок утреннего платья, на тонком полотне которого обнаружилось небольшое пятнышко. Ругать Ирину за оплошность девушка не стала, понимая, что за каждую лишнюю минуту, проведенную в комнате, ей самой придется держать ответ перед мадам Вдовиной, не терпевшей опозданий и задержек. Она быстро привела платье в порядок и поспешила назад, торопясь нагнать мать в анфиладе прежде, чем ту перенесут через порог столовой.
Лиза была почти у цели, когда из ближайшей комнаты неожиданно донесся голос Александра. Резкие и отрывистые реплики, которые девушка толком не разобрала, сперва напугали ее. Она в нерешительности остановилась, не зная, как ей следует поступить, потому что вовсе не желала становиться свидетелем гнева хозяина усадьбы.
А потом, все же поддавшись любопытству, сделала шаг… другой… и замерла у дверей комнаты.
— …в моем собственном доме! — горячился Александр, профиль которого Лиза разглядела в щель между створок, чуть прикрытую бахромой тяжелых занавесей. Судя по костюму, он недавно воротился с верховой прогулки. — Без моего ведома! Я еще раз спрашиваю вас всех, кто я таков тут?
— Помилуй бог, Alexandre, не могли бы вы погасить свой гнев? Ручаюсь, вас слышно даже в лакейской, что уж говорить о малой столовой? — откуда-то из глубины комнаты раздался голос Бориса. И тут же перед взором Лизы на долю мгновения мелькнул он сам, минуя комнату от стены до стены. Само спокойствие по сравнению с Александром, который нетерпеливо постукивал хлыстом по голенищу высокого сапога.
— Je m'en fiche![156] — бросил тот, срываясь с места, будто разъяренный зверь, запертый в клетке, и принялся раздраженно мерить шагами комнату. Только в отличие от Бориса, он ходил от дверей к дверям, не пропадая из поля зрения Лизы.
Грубость его реплики смутила девушку, и она едва не развернулась, чтобы отправиться на поиски кого-нибудь из домашних слуг. Чтобы показали ей иную дорогу до столовой. Так и должно было поступить по правилам, в которых она была воспитана с малолетства. Но какая-то странная сила заставила остаться на месте и наблюдать за тем опасным зверем, который виделся ей сейчас в Дмитриевском. Еще одно обличье, прежде незнакомое ей. И снова похолодело в груди, несмотря на жар, который поднимался откуда-то из живота при виде этих резких отрывистых шагов, этой силы, с которой граф в ярости гнул хлыст, рискуя переломить на две части. Этот мужчина был опасен, непредсказуем, но Лиза не чувствовала страха перед его яростью. Только неприятный холод странного предчувствия. В который раз…
— Je m'en fiche! Тетушка все едино узнает, что Le petit упорхнул из-под крыла, под которым она так любит укрывать его от моего гнева. Ах, каков! Торопясь отбыть, даже не подумал, сколько огорчения принесет он tantine! — с последним словом хлыст ударился о кожу сапог так неожиданно и громко, что Лиза вздрогнула. — Позабыл, сколько я плачу ему, чтобы он находился подле нее на Рождество и именины!
— Рождество давно миновало, mon ami. А что до именин — так до лета еще немало времени… Не стоит портить Пульхерии Александровне аппетит перед завтраком, скрой от нее отъезд Василя, — увещевал друга невидимый Лизе Борис. А потом добавил: — Да и крики твои пред гостьями… Им только расстройство и тревоги лишние.
— Je m'en fiche! — снова повторил Дмитриевский, хотя и замедлил шаги при упоминании Вдовиных. — Я в своих стенах. Желаю кричать — кричу! В своих стенах…
После этих слов в глазах Александра снова вспыхнула ярость. Он с силой сжал рукоять хлыста, а потом ударил кого-то — резко, наотмашь. Хлыст с тихим свистом рассек воздух, прежде чем опуститься на место удара.
От ужаса перед глазами Лизы все поплыло, а в голове возникла иная картина. Тонкие розги опускаются на нежную кожу ладоней. Резкие звуки пощечин. Горящие девичьи щеки. Едва уловимый взгляду отблеск непролитых слез. И боль, острой иглой цепляющая любого, кто находился поблизости в тот миг. Боль, от которой становилось трудно дышать.
— Вы чересчур изнежены для вашего положения, — всякий раз с легкой издевкой говорили Лизе, замечая ее состояние. Но разве могла она не чувствовать отголосок боли от наказания, свидетелем которого ей поневоле случалось бывать?
Так и сейчас — не столько от внезапности удара, сколько от вида такой жестокости, по телу пробежала дрожь. Лиза резко развернулась, чувствуя лихорадочное биение сердца в груди и пульсирующую боль в голове, у самого виска. Подол платья мешал быстрым шагам, особенно на ступенях лестницы, когда девушка то и дело наступала на тонкую ткань, рискуя испортить наряд.
Она стремительно поднималась все выше и выше, будто пыталась убежать от чего-то. Хваталась за перила, рискуя упасть на очередном пролете и задыхаясь от спазма, что сдавил легкие и колол сердце. Только когда яркий свет вдруг ударил в глаза, Лиза наконец остановилась и тяжело дыша прислонилась к перилам балюстрады.
Бельведер утопал в солнечных лучах, которые отражались от белоснежного ковра, простиравшегося вокруг усадьбы. На рассвете вновь падал снег, кружась в причудливом танце, и лес вдали за парком почти сливался с бледным небом. Благостная картина зимнего покоя… так и не коснувшегося сердца Лизы. Она стояла сейчас в самом центре бельведера, но была совсем в ином месте и времени, устремив невидящий взгляд в прошлое.
— Approchez un peu, mademoiselle[157], — приказал властный голос. А после густо черненые брови говорившей недовольно сдвинулись, так как mademoiselle не сдвинулась с места. Цепкий взгляд быстро пробежал от подола старенького, но чистого платья до аккуратно уложенных локонов. Губы сжались в тонкую линию.
— Approchez un peu! — резко повторила старуха. Стоявшие чуть поодаль дворовые девушки вжали головы в плечи. — Entendez vous de français?[158]
— J'entends bien, madam. Mon père m'enseigne…[159] — Лиза замолчала, осознав, что говорит об отце в настоящем времени, будто тот по-прежнему жив.
Но это было не так. Однажды ночью сердце ее отца остановилось, не справившись с лихорадкой, ослабленное болезнью, что парализовала его в один миг. Лиза еще долго помнила ту картину: вот он стоит в центре комнаты, наблюдая, как резвятся дети, играя с молодым пометом его любимой выжловки. А потом вдруг падает на пол, словно дерево под напором топора. Несмотря на то, что Лиза тут же приказала послать за доктором в уезд, по весенней распутице тот ехал очень долго. Прибыл только под вечер. Чуда, о котором Лиза безуспешно молилась вместе с домашними слугами в небольшой гостиной, не произошло. Хотя… Разве на следующее утро отец не открыл глаза? Разве не говорил с ней, с трудом шевеля губами? Его лицо перекосило, и маленький Николенька испугался страшного незнакомца. Раскричался в испуге, когда его принесли в спальню к отцу. Даже Лизе первое время было не по себе глядеть на этот кривой рот, на глаз, почти скрытый полуопущенным веком. Но она только на короткие минуты покидала свой пост у постели больного, даже приказы домашним отдавала из отцовской спальни. Потому что боялась, что если уйдет, то потеряет и его…
А потом пришла простуда. Легкая хворь, которая так опасна для слабого после удара человека. Именно простуда отняла у Лизы отца в ту злополучную ночь. Она свалила и Николеньку, потому Лиза разрывалась между спальней на первом этаже и мезонином, где была детская. Под вечер, набегавшись по узкой деревянной лестнице, помогая Степаниде и Юшке, старому денщику отца, она заснула прямо на ступенях.
