Роузлинд (Хмельная мечта) - Джеллис Роберта (книги хорошего качества .txt) 📗
Элинор подумала, что Бьорн был прав, но не могла поверить в это. Бьорн доставил ей письмо, в котором Саймон благодарил за назначение его шерифом, в таких скупых выражениях, что она расплакалась. Она не боялась его гнева, но эта холодная вежливость – ни слова протеста, угрозы – означала, что задета его гордость, и он ее не прощает. То, что Саймон не вернулся ко двору, только ухудшило ситуацию. Он доехал уже до Оксфорда, сопровождая Риса, который хотел быть уверенным в своей безопасности. В Оксфорде был нанесен решающий удар во всей Уэльской кампании.
Но Ричард прислал послание, сообщая, что он слишком занят и не может встретиться с Рисом, чтобы принять его поражение.
Это оскорбительное послание было передано с Вильямом Маршалом, и его реакция не отличалась от реакции Саймона.
Элинор всю историю рассказал Вильям. Стоило Вильяму узнать о том, что Элинор купила пост в Эссексе, как он сразу же проникся к ней симпатией.
– Саймон не поверил мне, – голос Вильяма задрожал от негодования.– Да я и сам не поверил в это, когда король велел мне передать послание Рису. Как бы красиво оно ни звучало, это было самое настоящее оскорбление, которое вынудит Риса сражаться до последней капли крови. Элинор, я на коленях умолял Ричарда, и не только ради Саймона, который так много сделал. Я – шериф Глостерский, а земли Изабель занимают большую часть Уэльса. Король возложил на меня такой груз ответственности, что совершенно очевидно – я не смогу при этом постоянно сражаться в Уэльсе.
– Вильям, не поднимай на Элинор голос, – проговорила с упреком Изабель.– Она не виновата.
– Прошу простить меня, – успокоился Вильям, понизив голос.
– Ничего страшного, – воскликнула Элинор.– Пусть хоть крыша обвалится! Меня волнует не это. Почему, скажите мне, почему король повел себя так? Он что, хотел опозорить Саймона?
– Нет, определенно, нет. Я уверен в этом, как и в том, что король благодарен Саймону за хорошо выполненную работу. И он не хотел задеть меня. Более того, он был обеспокоен, когда я объяснил, какое влияние окажет отказ встретиться с Рисом на положение в Пембруке, Кармартене и Гламоргане, где находится большинство земель Изабель.
Лицо Вильяма побагровело от негодования, хотя на этот раз он сдержался.
– Король сказал, что эти земли подчиняются Джону, который и постарается сохранить мир. Джон! – он рявкнул так громко, что от неожиданности обе дамы подпрыгнули.– Джон не смог бы, даже если бы и захотел, ничего предпринять!
– Тише, Вильям! – взмолилась Изабель.– Тебя услышат в парадном зале.
– Мне наплевать! Пусть услышат хоть на небесах! – в сердцах воскликнул Вильям.– Единственное, что интересовало Джона, – завлечь туда короля. Теперь он будет требовать свою ренту, а мы должны собирать ее у людей, которые потеряли свое состояние в сражениях, чьи серфы были убиты, а поля вытоптаны, и у которых поэтому нет денег. Вот мы и попадем в жернова – между Джоном и этими людьми. Но королю безразличны эти проблемы. Я даже подозреваю, он надеется, что мы не сможем собрать ренту, и Джону будет чем заниматься, – и это все, что его волнует.
– Саймон тоже так считает? – спросила Элинор.
– Это именно то, что он мне рассказал. Я чувствовал себя как бык, которого оглушили. Просто не мог поверить в то, что мне пришлось сделать, – хотя уже был там со своим поручением.
Голос Вильяма смягчился, и он как-то странно взглянул на Элинор.
– Саймон сказал еще кое-что, чего я не понял. Он сказал, что его долг вернуться назад вместе с Рисом, а затем отправиться в Эссекс, так как по воле Божьей ему не следует возвращаться ко двору, а исполнить свой долг в самых отдаленных местах. Вообще-то это не похоже на Саймона – так говорить о воле Божьей.
На глазах Элинор выступили слезы.
– Он рассержен на меня за то, что я купила ему этот пост. Я пыталась объяснить ему, что это не снисхождение с моей стороны и что я вовсе не пыталась рассчитаться золотеем за его доброе отношение ко мне. Разве я не понимаю: то, что сделал для меня Саймон, невозможно оплатить деньгами. А он считает, что я унизила его достоинство, пыталась богатыми подарками обеспечить себе его доброту и дальше.
Изабель попыталась утешить ее, уверяя, что время смягчит гнев Саймона, и он будет думать по-другому, но Вильям ничего не сказал, только по-прежнему недоуменно хмурился. Элинор догадалась: он не считает, что Саймон рассержен. Причиной его беспокойства было что-то более важное и глубокое.
Причина действительно лежала глубоко. И то, что время не повлияет на нее, стало ясно поздней осенью. Саймон продолжал выполнять свои обязанности шерифа и опекуна владений Элинор. Его часто сопровождал сэр Андрэ. С молчаливого согласия Элинор Саймон собирался сделать сэра Андрэ своим заместителем. Но его отношение к самой Элинор не изменилось. Его резкие деловые письма к ней были написаны с такой холодной вежливостью, с какой и благодарственное письмо, и даже когда до Элинор можно было добраться за один день, Саймон не приехал.
И в этом, Элинор признала, была только ее вина. Хотя она сообщала ему о всех своих поездках и писала о новостях при дворе, она никогда не приглашала его присоединиться к ней. Ей казалось, что если он выскажет ей в глаза то, что написал в письме, она не перенесет это. Элинор не знала, смягчится ли он, увидев, как она несчастна. Страшась узнать это, Элинор предпочла выждать, надеясь, что чем больше пройдет времени, тем лучше затянется рана в душе Саймона, которую она невольно нанесла.
Единственным ее утешением было писать ему: у нее было достаточно много важной для них обоих информации, о которой можно было написать, не затрагивая их личных отношений. К несчастью, скончался герцог Эссекский, и Ричард передал пост верховного судьи и наместника короля Вильяму Лонгкемпу, занимавшему пост канцлера. Сосредоточение такой безграничной власти в руках человека, который с презрением относился к английским баронам и их традициям, вызвало такой протест, что сама королева попыталась возразить против этой передачи. Когда она затронула этот вопрос, Ричард впал в ярость. Он был разгневан не только во время беседы с королевой с глазу на глаз, но и позднее, во время званого обеда, где во всеуслышание заявил, что поддерживает Лонгкемпа, и подчеркнул, что только немногие английские бароны, да и то неохотно, приняли христианство.
«Он даже не попытался приукрасить это назначение достойной причиной, – писала Элинор, – а оспорил храбрость наших баронов и заявил, что дал власть в руки Лонгкемпа потому, что не может доверить нашему дворянству выполнение долга перед Господом. Королева не стала противоречить ему всенародно – это принесло бы еще больше вреда. Но я боюсь, что архиепископ Дарема будет не в состоянии контролировать Лонгкемпа.»
Но истинное положение вещей превзошло все страхи Элинор. Хьюго Писет, архиепископ Дарема, вел свой род из старинной, уважаемой семьи. Он заявил, что не признает власть Лонгкемпа и не собирается унижаться, принимая пост при нем. Он намеревался удалиться на север, но, к сожалению, дела обстояли не так просто. Во многих случаях верховные судьи собирались вместе для принятия важных решений, и то, что устраивало одного из них, вызывало недовольство другого, и многие необходимые решения так и не были приняты.
Какое-то время королева пыталась смягчить отношения между Лонгкемпом и архиепископом. Благодаря тому, что Вильям Маршал исполнял обязанности посланника королевы, Элинор была в курсе всех инцидентов, во время которых оба высокопоставленных лица осыпали друг друга оскорблениями. Вскоре, однако, Маршал обратился к королеве с просьбой снять с него эти обязанности. Он откровенно высказал королеве, – как Элинор подробно описала в письме к Саймону, – что если его еще раз направят к Лонгкемпу, то он просто убьет его. Маршал дошел до предела своего терпения, не только глотая открытые оскорбления в свой адрес, но, что еще хуже, явное презрение по отношению к королеве.
Все это было описано Элинор в ее последнем письме в конце января, а сейчас, в первую неделю февраля, Саймон возвращался ко двору. Послание, в котором он объявил о своем решении и подтвердил назначение сэра Андрэ своим представителем в Сассексе, не содержало больше никакой другой информации. Элинор перечитывала его несколько раз, но не сумела прочесть между скупых строк ничего, кроме намерения выполнить свой долг. Это напугало ее больше всего. Что, если воображаемое оскорбление, нанесенное ею Саймону, обострилось, а не сгладилось с течением времени? Что, если он ехал, чтобы швырнуть ей в лицо ее подарок?
