В объятиях принцессы - Грей Джулиана (список книг .txt) 📗
– Не понял. Ты сказал, повесят?
– Боюсь, что да.
Луиза рванулась вперед:
– Но что мы будем делать? И что можно сделать?
– Опасаюсь, что ничего. – Герцог развел руками.
Она вскочила, высвободившись из объятий Сомертона.
– Но вы же герцог, дядя! Вы должны что-то сделать!
– Что, например? Выкрасть его среди ночи из Олд-Бейли? – Он покачал головой. – Конечно, это довольно неожиданно. Смертный приговор представлялся мне маловероятным. Если бы я ожидал его, можно было как-то подготовиться и что-то предпринять.
– Вы и сейчас можете что-то предпринять. – Она обернулась к Сомертону: – И ты можешь действовать. Вы двое контролируете целую армию агентов в Лондоне.
– С какой целью мы должны организовывать какую-то тайную операцию? – спросил герцог. – Чтобы эти двое всю оставшуюся жизнь скрывались? Чтобы принцесса Хольштайн-Швайнвальда рожала детей убийце?
Сомертон не сводил глаз с Олимпии, одновременно всем существом ощущая отчаяние Луизы.
– Кто этот парень? Что он за человек?
– Думаю, ты его знаешь. Или по крайней мере слышал о нем. – Олимпия погладил рукой деревянную столешницу. – Это маркиз Гатерфилд, наследник герцога Саутхема.
– Гатерфилд? Боже мой! И его обвинили в убийстве герцогини Саутхем?
Сомертон потряс головой:
– И сестра моей жены все это время жила с ним?
– Не с ним, нет. Она его защищает в суде.
Луиза упала на стул и схватилась за голову:
– Сомертон, ты можешь что-то сделать. А что со Стефани? Пожалуйста, давайте привезем ее сюда, она немного побудет здесь, с нами…
Сомертон постарался отгородиться от молящего голоса жены.
– Ну, Олимпия, что надо делать?
– О сестре Луизы позаботятся, в этом у меня нет никаких сомнений. Но, боюсь, сейчас нас должны больше беспокоить другие проблемы. – Он несколько секунд смотрел на встревоженную пару. – Не так давно я получил сообщение, что Динглби с группой единомышленников отплыла из Гамбурга на пакетботе в Англию. После этого я ничего о ней не слышал, но ее и, самое важное, главу тайной полиции Хольштайна с тех пор в Германии не видели.
Солнце опустилось ниже, и свет теперь струился сквозь открытое окно, окутывая всех троих удушающим жаром. Сомертон чувствовал, как по спине стекают струйки пота. Он встал, подошел к окну – именно здесь они в первую ночь вступили в супружеские отношения – и задернул занавески. Почему-то это простое действо показалось ему окончательным.
Сколько раз они занимались любовью с тех пор? С момента венчания прошло восемнадцать дней. Предположим, они занимались любовью дважды в день – хотя скорее чаще, – значит, всего получается тридцать шесть раз. Сомертон внезапно понял, что, постаравшись, он может вспомнить каждый раз – где и когда это происходило, в какой позе, как она выглядела, какие звуки издавала, как вела себя во время оргазма. О Господи! Всякий раз он настолько полно растворялся в ней, что возвращение сознания, способности думать и говорить, иными словами, возвращение самого себя всегда оказывалось нежеланным и болезненным шоком.
А теперь пришло время самого неприятного сюрприза. Все кончено.
Он вернулся на свое место рядом с молчащей Луизой и сказал:
– Ясно. У меня только один вопрос: что придумали твои изворотливые, склонные к интригам и махинациям мозги? Что, по-твоему, мы должны делать?
Герцог терпеливо улыбнулся:
– Дорогие мои, ссылка закончилась. Пришло время действовать.
Глава 25
Ночью Луиза проснулась. Поезд стоял.
Она села, едва не стукнувшись головой о крышу купе.
– Сомертон, – тихо позвала она.
Свернувшийся на полу Куинси поднял голову и тоненько заскулил.
Луиза соскользнула на пол и взглянула на койку Сомертона, хотя не сомневалась, что она пуста. Она всегда чувствовала и его отсутствие, и присутствие. Наклонившись, она погладила собачку:
– Где он, малыш? Почему поезд стоит?
А почему вообще поезда останавливаются? Никто не знает. Остановки ночных поездов – это знания, недоступные простым смертным.
Возможно, неправильно перевели стрелку.
Или какие-то беспорядки.
Нет, этого не может быть. Если бы речь шла о беспорядках или какой-нибудь опасности, Сомертон непременно разбудил бы ее. Даже если бы этого не сделал он, ее разбудил бы Олимпия, спящий в соседнем купе.
Она еще раз погладила Куинси, отыскала халат и выскользнула из купе.
Сомертон нашелся на площадке последнего вагона. Перегнувшись через ограждения, он смотрел в пустое, залитое лунным светом поле. Он почти докурил сигару. Поколебавшись, она тронула его за плечо.
Граф не вздрогнул. Не приходилось сомневаться, что он знал о ее приближении.
– Почему не спишь?
– Не спится.
– В Италии у тебя не было проблем со сном.
Он потушил сигару и отбросил ее в сторону.
– Мы больше не в Италии.
Рядом с ним у поручней было много места, но Луиза подошла вплотную и попыталась сдвинуть его стальную руку. Вздохнув, он обнял ее за плечи. Она вдохнула теплый ночной воздух, аромат его кожи. Подувший с гор ветерок унес сигарный дым. Рука мужа была тяжелой и надежной.
– Ты знаешь, почему мы остановились?
– Думаю, чтобы пропустить встречный поезд. Возвращайся в купе, дорогая. Завтра у нас будет трудный день.
– Почему, – спросила она, – ты называешь меня дорогой, только когда стараешься держаться официально, а Маркемом – если хочешь выказать приязнь?
Сомертон не ответил.
– Ладно, не хочешь – не говори. Где мы?
Граф мотнул головой в сторону темного ночного неба.
– Мы только что выехали из Австрийских гор. Если присмотришься, увидишь на южной стороне их вершины. Часа через два будет Хунхоф-Баден.
– Люди Олимпии встретят нас там?
– Да. По его сведениям, революционеры слабее всего в западной провинции, там тебя поддерживает большинство населения. Во всяком случае, так утверждают шпионы Олимпии, и у меня нет оснований сомневаться в их сведениях.
– А потом мы будем штурмовать дворец?
– По плану твоего дяди – да.
– А какой у тебя план? Что ты думаешь об этом?
Рука, лежащая у нее на плече, пошевелилась.
– Так что? – поторопила Луиза. – Ты же не мог не думать обо всем этом по дороге. Расскажи мне. Мы вроде бы всегда хорошо понимали друг друга.
– Этот ребенок…
– Если он есть.
– Если он есть… – Сомертон некоторое время молчал. – Ты уже наверняка поняла, что я лучше знаю, как делать детей, чем как их воспитывать. Элизабет и Пенхэллоу сделали все возможное, чтобы оставить мне как можно меньше возможностей омрачать детство Филиппа.
– Это неправда. Они обещали устраивать взаимные визиты. – Она замолчала, поскольку собственные слова показались ей пустыми, никчемными. Именно она попросила его начать новую жизнь в новой семье, и его первый сын, который будет воспитываться в другом доме, в конце концов станет для него чужим. Он будет считать отцом Пенхэллоу.
С севера донесся свисток. Наверное, другой поезд. Тот самый, который они должны пропустить.
Когда Сомертон снова заговорил, его голос был безжизненным:
– Я хочу кое-что сразу прояснить, чтобы впоследствии не было ненужных вопросов. Я не приспособлен для отцовства. И когда родится этот ребенок, я буду играть как можно более ограниченную роль в его воспитании.
– Не понимаю.
– По работе я всегда даю людям задания, к которым у них есть склонность. Я был бы идиотом, если бы, к примеру, отправил человека, прекрасно подделывающего документы, с заданием кого-то убить.
– Ты сравниваешь отцовство с убийством? – Луиза попыталась засмеяться, но почувствовала пустоту и боль в груди.
– Это всего лишь аналогия. Ты, конечно, захочешь еще детей, и у меня нет никаких возражений против исполнения супружеского долга, конечно, после того как ты благополучно родишь и отнимешь ребенка от груди…
– Ты сошел с ума?
– Но я не могу позволить себе повторять ошибки, которые привели к катастрофическому завершению семь недель назад.
