Перелетные птицы - Кроун Алла (читать книги .TXT) 📗
По ночам, когда со слезами уходили последние силы, она засыпала и снова переживала этот ужас, а потом резко просыпалась, задыхаясь, и билась в кровати, как тогда, когда пыталась освободиться из рук японца, увидев, как в другом конце комнаты над Катей блеснул клинок.
Почему они убили ее? Почему?!
Сны о ее собственном участии в этом кошмаре не снились Наде никогда. Она почти не помнила, как это было. В ту минуту разум ее был настолько далеко, что тело ее, насилуемое солдатом, словно сжалившись над ней, потеряло всякую чувствительность.
И потому рассказывать об этом Сергею не было необходимости. Смерть Кати и так была слишком большим горем.
А что, если бы девочка осталась жива? В четырнадцать лет ее жизнь была бы погублена навсегда. Может быть, даже лучше, что она умерла? О боже, какая жуткая мысль! Но иначе Надя думать не могла. Правда это или нет — она должна была в это верить. Надя осталась жива для того, чтобы продолжать жить. У нее остались еще Марина и Сергей. Одиннадцать лет покоя закончились. Одиннадцать лет без страха. Больше такого не будет.
Надя почувствовала, что ей нужен свежий воздух, солнце, умиротворяющий уличный шум. Она вышла из дому и села на скамейку, позволив окружающим ее привычным звукам успокоить свой разум. Внезапно пришли воспоминания, принеся с собой образы прошлого.
Она не заметила, как долго просидела там, и не знала, когда начала думать о материнском дневнике. Уже несколько лет Надя не вспоминала о нем. Быть может, настало время прочитать его? Возможно, слова матери принесут ей утешение?
Надя читала допоздна. Харбин, дом на Гиринской улице — все исчезло, и она вернулась в Санкт-Петербург, на Мойку. Вслед за словами, выведенными аккуратным почерком матери, ее боль перетекала со страницы на страницу, раскрывая прошлое. Дойдя до конца, Надя принялась перечитывать дневник с начала, листая страницы, не в силах поверить в материнскую исповедь, которая точно нитью сшила ее историю в единое целое.
«Февраль 1885. Прошлой ночью в меня вселился дьявол. Я люблю Антона. Я никогда не любила никого, кроме Антона. Что случилось со мной прошлой ночью?.. Мне так стыдно!»
Через несколько страниц слова Анны были полны тревоги:
«Теперь стало понятно, почему меня все время тошнит. Я ношу семя мужчины, которого презираю. Это будет для меня наказанием на всю мою жизнь. Я должна рассказать Антону. Я буду умолять его жениться на мне как можно скорее…»
«О, эта боль на лице Антона! Я до сих пор вижу ее… Я бы все отдала, лишь бы ему не пришлось выслушивать мое признание. Теперь всю свою жизнь, сколько мне отведено, я посвящу тому, чтобы сделать его счастливым…»
«Август 1908. Вчера граф Петр с супругой пригласили нас на день рождения Алексея. Ему исполнилось девятнадцать. «Семейный праздник» — так это назвала Алина. Сказала, что даже граф Евгений приехал из Парижа. Его жена умерла, и он еще в трауре, поэтому большого бала они устраивать не станут. Двадцать три года… Я не видела его двадцать три года! Я не хотела идти, но Антон сказал, что мы должны, и я не решилась его огорчить, не смогла сказать, что даже после всех этих лет мне страшно…
Это было ужасно. Весь вечер мне было дурно, и я не могла смотреть на Евгения. Он на меня внимания вовсе не обращал, как будто меня и не было. Мне бы радоваться, а я почему-то, напротив, почувствовала горечь и обиду. Лишь когда заговорили о детях и кто-то обмолвился, что моему сыну двадцать два, Евгений посмотрел мне прямо в глаза и спросил: «Как его зовут?» Антон, я это знаю, наблюдал за мной. Я старалась оставаться спокойной, но почувствовала, что лицо у меня вспыхнуло, когда я ответила: «Сергей». Евгений улыбнулся: «Мне хотелось бы как-нибудь с ним встретиться». Тут заговорил и Антон, сказал, что у нас есть еще и дочь, Надя, но ему это было неинтересно, и он отвернулся».
Руки Нади дрожали, когда она опустила дневник к себе на колени. Значит, отец Сергея не Антон Степанович! Выходит, Сергей — племянник графа Петра Персиянцева. Это означает, что ее единоутробный брат… Это означает, что — Боже правый! — они с Алексеем двоюродные братья и Сергей тоже Персиянцев!
Какой удар для ее брата! Нет, она не должна ему этого рассказывать! Он не должен об этом узнать, ему и так больно.
А потом Надя стала читать последнюю запись в дневнике.
«Я умираю. Странно… Только теперь ко мне наконец пришел покой. Я чувствую, что выполнила свой долг перед Богом и перед Антоном. Всю свою жизнь я посвятила ему. И что мне это дало? Искупление? Ни на что другое времени не было. Одна-единственная ошибка… Но я ухожу без сожаления. Хорошо, что Надя такая неунывающая и сильная. Она влюблена, я вижу это. Надеюсь, она возьмет от жизни те крупицы счастья, которые подбрасывает ей судьба, чтобы потом приятные воспоминания смягчили горечь утраты. Мне с этим, наверное, было труднее всего — у меня приятных воспоминаний нет».
Надя закрыла дневник. Так вот, значит, что имела в виду мать, когда сказала, что отказывалась по-настоящему любить. Она заставила себя возненавидеть графа Евгения и страдать всю оставшуюся жизнь. Надя судорожно вздохнула и заплакала над материнскими словами. Горькие слезы принесли облегчение.
Прошло несколько дней. Вера спустилась по лестнице из своей рабочей комнаты — через плечо перекинут портновский сантиметр, на пальце наперсток.
— Надежда Антоновна, можно с вами поговорить?
Надя подняла брови.
— Конечно, Вера. Идем в столовую, я позвоню Маше, чтобы принесла нам чаю.
Сняв наперсток, Вера села за стол. Налили чай. Девушка нервно крутила в пальцах ложечку. Когда произошло несчастье, она была у себя наверху и все слышала. В страхе она забилась за шкаф, и, когда солдаты ушли, ее стошнило.
Сейчас слова давались ей нелегко, и молчание собеседницы не придавало уверенности. Вера набрала полную грудь воздуха и посмотрела прямо в чистые глаза Нади.
— Я с тех пор не могу спать. Не могу думать ни о чем другом, кроме как… о том, что случилось… — Тут Вера смущенно замолчала, а потом выпалила: — Я все еще слышу Катины крики. Надежда Антоновна, я не выдержу! Я сойду с ума от чувства вины. От мысли, что не помогла вам.
— Чувство вины — это язва для души, Вера. Не делай этого с собой.
— Я виню себя за то, что не спустилась и… И не отвлекла их.
— Дорогая моя девочка, эти люди, едва переступив порог, начали спрашивать о Кате. Они пришли сюда не случайно. — Надя отвернулась в сторону. Голос ее оборвался. Свет, проникавший в окно, четко обрисовал ее профиль.
Вдруг Вере стало страшно.
— Зачем они сделали это с вами?
— Не знаю. Может быть, мы никогда этого не узнаем, но я уверена, что это произошло не просто так. — Надя посмотрела на Веру глазами, полными невыплаканных слез. — Не держи в себе чувства вины. Отпусти его. И теперь давай поговорим о завтрашнем дне. Жизнь должна продолжаться. Мне нужно кое-что сшить.
Надя заговорила о мелочах, о том, сколько нужно ткани на занавески, о порванном фартуке Дуни, о школьной форме Марины. И пока она говорила, слезы, несдерживаемые и незамеченные, текли по ее щекам ручьем, капали на сложенные руки.
Глава 23
Прошло несколько недель, и беспокойный апрель сменился маем с пышным цветением сирени и фиалок. На углу напротив универмага Чурина китайские торговцы выставили ведра с цветами. Их душистый аромат пробивался сквозь клубы пыли, которые оставляли за собой такси и дрожки.
Для Марины снять тяжелые ботинки и ступить на сухой тротуар ногами в новых туфлях было первым предвестием приближающегося лета, а вместе с ним каникул и поездки на курорт, в Цицикар или Имяньпо. В этом году лето обещало быть грустным и одиноким, потому что мысли о смерти сестры не покидали ее. Она не спрашивала мать, почему умерла Катя. Ей было достаточно видеть молчаливое материнское горе. К тому же она слышала разговор, произошедший в тот ужасный день между мамой и дядей Сережей, но боялась упоминать о нем. Это случилось, когда она выползла из-под кровати и увидела плачущую мать. На Катю она посмотреть не успела, потому что Надя зажала ей глаза ладонью и вывела из спальни.
