На сердце без тебя метель... (СИ) - Струк Марина (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Зато предположение, что Дмитриевский может наперед раскрыть замысел, висящий над ним Дамокловым мечом, вызывало дрожь в коленях. Недаром Александр практически не спускал внимательного взгляда с ее персоны. А иногда в его глазах читался странный вопрос. Но потом они наполнялись равнодушием или привычной уже ей теплотой и неким мягким светом. И тогда Лиза забывалась под этими лучами, беззаботно наслаждаясь неспешной беседой под треск поленьев в печи или под мелодичный звон фарфора и приборов за трапезами. Ее подкупало в Александре все: добрые шутки и истории, которыми он делился с ней, как прежний столичный завсегдатай. Искренние и такие завораживающие улыбки, совершенно меняющие облик этого злого анахорета. И его жесты при разговоре, и пальцы, легко перебегающие по клавишам и наполняющие комнату волшебными звуками…
Прошлым днем Лиза впервые узнала, что Александр обучен музыке, и, судя по легкости и плавности мелодии, учеба давалась ему успешнее, чем ей самой. Тогда, в салоне, после чая, он совсем заворожил ее. Но сперва, конечно, удивил до крайности, когда под руку с ней направился не к ломберному столику, а к клавикордам в углу комнаты у окна.
— Вы желаете, чтобы я музицировала? — немного растерянно спросила тогда Лиза, но Александр только улыбнулся и, сняв с рукава сюртука ее пальцы, положил их на инструмент. А сам, обойдя ее, занял место для музицирования.
— О, bon Dieu! Je doute de mes yeux![148] — раздался со стороны ломберного столика у камина удивленно-ироничный возглас Василя. Но его тут же оборвала Пульхерия Александровна, словно боясь спугнуть действо, что открывалось нынче их глазам.
— Вы заставляете нас ждать, mon cher, — произнесла она, нетерпеливо постучав пальцем по колоде карт, лежащей на ломберном столике.
— Ах да! У нас же тоже игра, — деланно спохватился Василь. — Прошу простить меня, mesdames!
Мелодия была знакома Лизе. Она сама проигрывала ее не раз, правда, не столь искусно, как это делал Дмитриевский. Быть может, мастерство исполнителя или удивительное очарование момента заставили музыку проникнуть в самое сердце Лизы и оторвать ее от всего земного.
— Вам знакомо это творение Моцарта? — спросил Александр, улыбаясь уголками губ одухотворенному восторгу в глазах девушки. Лиза с улыбкой кивнула. — Lacrimosa, что в переводе с латыни означает «скорбный» или «слезный». Одно из моих любимых произведений этого сочинителя.
Он говорил о том, какой невероятной грустью проникнута каждая нота. И о том, какие чувства вызывает в нем эта музыка с самого первого дня, как ему сыграл ее учитель. Лиза слушала молча, чуть облокотившись на клавикорды, зачарованная звуками мужского голоса на фоне мелодии и созвучностью их чувств.
А затем Дмитриевский сделал то, что не раз делал прежде и, верно, еще не раз повторит в будущем. Заворожив ее словами, слегка затуманив ее сознание, он с ходу поменял тему разговора и задал вопрос о ее прошлом. Невинный, на первый взгляд, но способный многое прояснить.
— Помнится, на охоте вы говорили о своем брате. Где он нынче? Что с ним сталось? — каждое слово будто громом отозвалось в голове Лизы, нарушая очарование мелодии. Ей стало до того неуютно, что она с трудом удержалась, чтобы не оглянуться на игроков у камина. Чтобы получить хотя бы немую поддержку при ответе на эти вопросы.
Вмиг позабылось все, что прежде говорилось в стенах Заозерного о прошлом матери и дочери Вдовиных. В голове все смешалось, когда Лиза пыталась вспомнить хоть слово из того, что могло быть уже известно Дмитриевскому. И тогда с губ сорвались те самые слова:
— Мой брат мертв. Господь забрал его душу к себе несколько лет назад.
Когда она успела стать такой притворщицей? Когда научилась столь искусно лгать? Лиза словно со стороны слушала свой скорбный, срывающийся голос, видела, как сжимаются пальцы, в попытке совладать с эмоциями.
Ее брат, Вольдемар Вдовин умер несколько лет назад, сгорев в одночасье от лихорадки. Горе семьи было столь велико, что маменька едва не лишилась рассудка, а сердце отца не вынесло потери и однажды ночью остановилось. Казалось, именно со смертью сына на семью обрушились все несчастья последних лет. Оттого мать никогда и не говорит о том. Разве Александр Николаевич не понимает ее? Ему ведь тоже довелось пережить столько потерь, он ведь и сам лишился брата… Paul, n’est ce pas?[149]
«Когда же я стала такой интриганкой?» — безмолвно удивлялась Лиза, произнося эти слова. Ведь знала отменно, что ударит прямо в больное место графа, по слухам, потерявшего брата вследствие собственных проступков, а значит, бывшего косвенным виновником его смерти. Что, оставив расспросы, Дмитриевский снова затворится в привычную раковину, где надежно прятал свои чувства.
Однако, Александр, надев на лицо маску равнодушия, все же довел реквием Моцарта до финала, и даже на миг не прервал плавного течения мелодии. Только проговорил резко:
— Вы не ошиблись. Мой сводный брат, Павел Николаевич Дмитриевский, умер пять лет назад.
Лиза ощутила вину за то горе, что почудилось ей в глубине его глаз и в движении рук на клавишах инструмента. И даже попыталась задержать его, когда Александр, завершив мелодию, собирался удалиться из салона в библиотеку. Но он снял ее пальцы со своего рукава и, вежливо пожав их, все же ушел, извинившись перед дамами за ломберным столиком.
— Я, верно, все разрушила, — в волнении говорила Лиза мадам Вдовиной, отчитываясь по обычаю о событиях минувшего дня. — Но я так испугалась… растерялась… Он подозревает нас! Определенно подозревает!
— Das ist alles Unsinn![150] При случае выкажите сострадание его горю, попросите прощения, сказав, что не ожидали, что его рана столь глубока и по сей день, — советовала Софья Петровна, поправляя чепец для сна. Она совсем не казалась встревоженной этим происшествием, и Лиза тоже постепенно успокоилась. — Мужчинам по нраву, когда им выражают сочувствие. Только грань тут тонка, meine Mädchen. Не жалость, а именно сочувствие. И касайтесь его. Вы верно сделали нынче в салоне, я приметила… Прикосновение способно на многое. Это как поленья для огня… Ненароком, будто случайно… Вы слушаете меня, meine Mädchen?
Лиза слушала ее вполуха, но все же улавливая смысл наставлений. Сама же все обдумывала то, что сказала Дмитриевскому, и опасалась возмездия, которое, как учили ее прежде, следовало за каждым неосторожно брошенным словом. Но мадам Вдовина, целуя перед сном девушку в лоб, лишь отмахнулась от ее опасений:
— Грешно ли? Ох, meine Mädchen, даже не думайте о том. Вы назвали истинное имя? Нет! Знать, и говорить тут не о чем… Ступайте спать, завтра поутру чуть свет к службе вставать.
Так не оттого ли, что Лиза долго думала над греховностью своих слов, к ней ночью вернулся привычный кошмар, приведя с собой и новое, не менее страшное видение? Не оттого ли, что так долго не могла успокоиться и все вспоминала и вспоминала не только минувший день, но и те, что некогда были в ее жизни. Когда она была так счастлива…
Тревога и суеверный страх, наполнившие душу после ночного кошмара, как и ожидала Лиза, тут же рассеялись, едва она переступила порог храма. Под расписными сводами деревянной церкви при мелодичном звучании псалмов, читаемых ровным голосом отца Феодора под плавные напевы хора, душа наполнилась удивительным покоем. Голова же с каждым мгновением, с каждым словом, что повторяла Лиза вслед за священником, становилась удивительно ясной. Отступали прочь сомнения, страхи, тревоги, оставаясь где-то далеко за пределами этих святых стен.
Но ее настоящее, суровое и непреодолимое, все же ступило и сюда, когда Лиза поймала знакомый зовущий взгляд, так смело брошенный на нее поверх склоненных голов прихожан. На короткий миг девушка невольно вернулась в прошлое, когда точно так же ловила взгляды этого мужчины. И сердце неровно забилось, напоминая о прежних чувствах, похороненных под гнетом лжи и предательства.
Лиза смогла приблизиться к нему только в притворе, когда Ирина преклонила колени на исповеди. Мужчина сидел на низкой скамье, прислонившись спиной к стене храма, слушая тишину благословенного места. Девушка невольно залюбовалась его одухотворенным лицом. А потом вспомнила, какими черными могут быть его мысли, и тут же свет в ее душе померк.
