Имперская графиня Гизела - Марлитт Евгения (лучшие книги TXT) 📗
— И мне это чрезвычайно горестно, ваше сиятельство, убеждаться всякий раз, что все мои медицинские наставления уносит ветер! — проговорил врач. — Неужели должен я начать снова объяснять вам, что дамоклов меч ежеминутно висит над вами?.. Легко могло случиться, что ваши ужасные припадки разразятся на глазах всего двора, — какой бы это был скандал, ваше сиятельство! — добавил он, поднимая указательный палец.
Человек этот дрожал от злобы, и можно было только удивляться, с какой мягкостью и покорностью он мог в это время опускать свои вытаращенные, слезившиеся глаза.
— Мне кажется чудом, что после такой разгоряченной езды я вижу вас стоящей предо мною без нервного волнения, — продолжал он.
— И я также считаю это чудом, — прервала его молодая девушка, стоявшая до сих пор с нахмуренным лбом и очень равнодушно принимавшая сыпавшиеся на нее упреки, — однако, казалось бы, это не должно вас удивлять более, господин доктор, ибо вы видите меня такой ежедневно, уже полгода.
В это время где-то неподалеку раздался детский плач. При виде гувернантки бедная женщина с детьми скрылась в ближайшем кустарнике. Она предпринимала возможные усилия, унимая детей, чтобы их не заметила злая барыня. В эту минуту от нее вырвался ее младший мальчик. Он выскочил на дорогу и старался беспрестанным «ну, ну!» вывести из себя мисс Сару.
— Что это значит? Как ты сюда попал, мальчик? — спросила с удивлением госпожа фон Гербек.
В этот момент из-за кустарника выступила с озабоченным лицом мать мальчика.
— Женщина эта погорела! — объяснила Гизела.
— А, очень жаль, милая, — сказала гувернантка более мягким тоном… — Рука Господня тяготеет над вами, и к несчастью — вам это самим хорошо известно — это нельзя назвать незаслуженным испытанием… Вспомните только, как часто я вам говорила, что наказание Божие не замедлит; вы все живете в нечестии изо дня в день, и никогда у вас нет времени для молитвы… Ну, я не буду более говорить, вы и так довольно наказаны… Идите с Богом, я посмотрю, можно ли для вас что сделать.
— Куда она пойдет, госпожа фон Гербек? — спросила Гизела спокойно, хотя щеки ее слегка покраснели. — Вы слышали, что дом у этой женщины сгорел и потому она лишена всякого пристанища.
— Но, Боже мой, как я могу знать, куда она может идти? — возразила госпожа фон Гербек с нетерпением. — В селении немало домов.
— Но не для пяти бесприютных семейств, — проговорила молодая девушка — ее прекрасный, гибкий стан выпрямился, во всем облике чувствовалась власть. — Женщина останется в замке со своим мужем и детьми, — объявила она решительно, — и не только она одна, но сюда придет еще второе семейство… Поди сюда, малютка! — И взяв за руку ребенка, она была готова продолжать свой путь.
— Праведный Боже, какое сумасшествие!.. Я протестую! — вскричала госпожа фон Гербек и, вытянув руки, преградила дорогу в замок молодой девушке.
Испуганная этим движением, мисс Сара взвилась на дыбы и бросилась в сторону. Гувернантка с криком пустилась прочь, а за нею и доктор, но Гизела не выпустила из рук поводьев. Ее присутствие духа и ласковые, успокаивающие слова усмирили, наконец, испуганное животное.
Старик Браун, услышав, вероятно, крики госпожи фон Гербек, прибежал из замка. Гизела передала ему лошадь и, приказав послать к себе ключницу, немедленно вернулась к погорельцам.
Она пришла вовремя, ибо быстро пришедшая в себя госпожа фон Гербек с выговором указывала женщине на выход, а доктор с сердцем толкал туда же мальчика.
— Вы останетесь! — вскричала Гизела, хватая за руку женщину, хотевшую уже удалиться вместе с детьми.
Молодая девушка едва переводила дух и не только от усталости, но и от ожесточенности. Первый раз она испытывала глубокое негодование, внезапно овладевшее ею.
— Госпожа фон Гербек, чья это земля, на которой мы стоим? — спросила она, теряя спокойствие.
— О, милая графиня, я это с удовольствием вам разъясню!.. Мы стоим на земле старинных имперских графов Фельдерн!.. Там, под той крышей, не раз в качестве гостей находили себе ночлег коронованные особы; но никогда людям темного происхождения не было там места… Графы Фельдерн никогда не допускали себя до обращения с простым народом — они издавна были грозой докучливых и бесстыдных… И теперь эта священная земля будет опошлена?.. Никогда и никогда!.. До тех пор, пока язык мой будет двигаться, я не перестану протестовать!.. Милейшая графиня, уже не говоря о примере, который вам оставили ваши сиятельные предки, — подумайте ради вашего собственного интереса, какое к вам будет уважение…
— Мне не нужно такого уважения, какое разумеете вы, — я хочу любви.
Гувернантка насмешливо улыбнулась.
— Любви, любви? От этих-то? — вскричала она, переходя в дерзость и указывая на семейство поденщика. — Бесценная мысль!.. Если бы ее слышала бабушка!
— Она ее слышала, — произнесла Гизела спокойно. — С тех пор, как я себя помню, вы уверяли меня беспрестанно, что дух моей бабушки не покидает меня — она управляет моими делами и поступками. В эту минуту она должна быть довольна мной.
— Вы думаете?.. Вы жестоко заблуждаетесь… Для величественной графини Фельдерн этот класс людей не существовал, и если когда и приближались к ней подобные нахалы, я была свидетельницей, я слышала, как она угрожала затравить собаками «эту сволочь».
— Да, да, покойная графиня недолго раздумывала в подобных случаях, — подтвердил доктор. — У нее было чрезвычайно развитое аристократическое чувство!
Гизела побледнела как смерть… Эти люди безжалостно втаптывали в грязь ее святыню, защищая ее в то же время с самым горячим рвением.
… Она также знала, что бабушка ее находилась на недоступной высоте, от которой веяло таким холодом на ее детское любящее сердце, но она никогда не сомневалась, что эта сдержанность происходила от строгости нравов и возвышенности гордой женской души. И вот это обожаемое существо называют бесчеловечным!
Госпожа фон Гербек сильно ошибалась, надеясь, что все пойдет прежним порядком, — она сама неосторожно разрушила очарование, под которым находилась эта юная душа.
Карие глаза девушки потухли, но в то же время с глубокой строгостью смотрели в лицо гувернантки.
— Госпожа фон Гербек, вы сейчас сказали, что пожар в селении есть наказание неба, — сказала она, — А этот дом еще стоит, — она указала на замок, — дом, в котором целое столетие скрывалась такая ужасная ложь… Бог не того хочет, что вы говорите, — он не наказать хочет, а благословлять: жалкие хижины должны сгореть, с тем чтобы бедному, угнетенному люду стало лучше!
Ключница поспешно пришла из замка.
— Отоприте сейчас же комнаты нижнего этажа левого корпуса! — приказала Гизела.
— Боже мой, ваше сиятельство, вы хотите, несмотря на все протесты с нашей стороны, поступить по-своему? — вскричал доктор; достойный посредник между жизнью и смертью внутренне дрожал от гнева, владея, однако, собой, между тем как гувернантка в безмолвном негодовании судорожно теребила носовой платок.
— Так послушайтесь по крайней мере разумного совета! — упрашивал он молодую девушку. — Устройте этих людей не в самом замке — это никоим образом не возможно… Я предлагаю вам павильон — он вместителен.
— Вы, верно, забыли, — возразила ему с досадой Гизела, — как вы еще вчера отказались провести в нем несколько минут, потому что его сырой воздух мог вызвать у вас ревматизм? Вы сказали, что это помещение в высшей степени нездоровое.
— Да, по стенам течет вода, — подтверждала ключница, не обращая внимания на змеиный взгляд доктора. — Вся мебель покрыта толстой плесенью.
Не произнося более ни единого слова, молодая графиня отвернулась от этих двух людей, гнусные души которых предстали пред ней во всей своей ничтожности.
— Пойдемте, добрая женщина, вы будете иметь солнечную комнату для своего больного ребенка, — обратилась она к бедной женщине, которая, дрожа всем телом, стояла возле нее.
Взяв за руки обоих детей, испуганно цеплявшихся за юбку матери, Гизела пошла с ними к замку.
