Серебряный лебедь - Лампитт Дина (хороший книги онлайн бесплатно txt) 📗

Под ее скрещенными руками в ее утробе спокойно лежал ребенок, который, как все предполагали, уже должен был двигаться, полный жизненной энергии. С Сибеллой случилось самое ужасное и в то же время самое обычное. В момент прекрасного и возвышенного соединения их тел, когда Мэтью Бенистер в нечестивом и радостном порыве овладел ею, в момент невозможного наслаждения, охватившего обоих, в ней зародилась новая жизнь. Семя Гиацинта проросло внутри нее, и она была рада этому. А сейчас, в таинственной магии вечера, на Сибеллу нахлынули воспоминания, и стыд разъедал душу. Она предала Джозефа Гейджа, любившего ее беззаветно.

Сибелла дошла до конца галереи и уже собралась повернуть обратно, как вдруг заколебалась. Было непонятно, что заставило ее пролезть через маленькое отверстие в перегородке, но она все-таки протиснулась через него и вовсе не удивилась тому, что оказалась в маленькой комнатке за заграждением не одна. Напротив окна, где Роуз Уэстон ожидала человека, принесшего известие о казни Фрэнсиса, где Кэтрин Уэстон грезила о своей любви к сэру Джону Роджерсу, где леди Уэстон, сидя со своими служанками, высматривала все ту же Кэтрин, которая должна была вот-вот появиться, напротив того самого окна стояла худощавая фигура, которая, как только Сибелла вошла, повернулась и подняла к лицу худую руку. Ошибки быть не могло — в этой изможденной и прекрасной женщине Сибелла узнала Амелию, свою мать.

Несмотря на то, что Сибелла очень любила ее и сама была причастна к сверхъестественному, она все-таки не могла двинуться с места, понимая, что, должно быть, находится в страшной опасности, если мать сделала такой огромный шаг из темноты небытия и пришла к ней. И все же видение было неясным, словно тающим на фоне витражей, и временами казалось просто игрой света.

Сбросив оцепенение, Сибелла сделала несколько шагов вперед. Но там никого не было. Она протянула руку, дотронулась до оконного стекла и подоконника и вдруг обнаружила, что смотрит на то, что в ясный день назвала бы чудесным видом на лес и парк.

Мимо лица. пронеслась странная дымка. Сибелле почудилось, будто она парит в небе и смотрит на раскинувшееся внизу серое море, из которого к замку Саттон ползет большой красный дракон. Она напрягла зрение и увидела, правда, очень смутно, что к замку направляется кавалькада всадников, почти незаметная в тумане. А красная с позолотой карета могла означать только одно — Джозеф возвращается домой.

Сибелла не помнила, как снова очутилась за перегородкой, ей показалось, что она преодолела огромное пространство — не касаясь земли, пролетела вниз по лестнице, через Большую Залу и отперла дверь Центрального Входа. Появился удивленный хозяин дома, а за ним и Елизавета с Мелиор Мэри, но Сибелла их не заметила.

Дверь была открыта, и она выбежала на улицу, в туман, протянув вперед руки. На мгновение остановившись, она увидела, что, словно возникнув из ниоткуда, перед ней стоит Мэтью Бенистер.

— Сибелла! — настойчиво сказал он. — Поговорите со мной, ради Бога. Я не могу так больше! Я разрываюсь между Мелиор Мэри и вами.

— Гиацинт, та ночь была ошибкой. И нам обоим лучше забыть о ней. — На нее накатила дурнота, его ребенок давал о себе знать, но она устояла на ногах. — Мы должны сделать это. Ради всех нас.

Его лицо придвинулось к ней так близко, что можно было различить малейшие детали — особенности расположения глаз, их цвет, направление волосков на бровях и висках.

— Проклятие, Сибелла, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Вы просто использовали меня! Как же такое можно забыть? Отправляйтесь к своему Джозефу. А обо мне вы ничего больше не услышите.

Голубые глаза сверкали гневом, и Сибелле захотелось прижать Мэтью к груди, где и было его место по праву, и держать в своих объятьях до тех пор, пока их жизни не отправятся в царство вечного покоя. Но из тумана послышался шум едущих карет, затем по мостовой застучали колеса, щелкнула дверца, и дурацкие, но всеми любимые немыслимо высокие каблуки зацокали по булыжнику.

— Джозеф! — позвала она.

— Черт подери, Сибелла! Кажется, я не прочь вернуться в Италию. Будь проклята эта сырая, промозглая страна!

И наконец из тумана вышел ее муж. Ей показалось, что раньше он был полнее, и глаза у него стали немного больше, но в остальном это был прежний Джозеф — в новеньком парчовом костюме, сшитом по последнему слову моды, в кудрявом парике, виднеющемся из-под треугольной шляпы, и с огромным атласным бантом на трости.

— Сто чертей, я… — начал было он, делая маленький шажок вперед, но продолжил совсем по-другому: — О Сибелла, я уж и не думал, что когда-нибудь увижу вас снова! Я так люблю вас! Господи, как я люблю вас!

И Джозеф прижал ее к сердцу и зарыдал как ребенок, а брат Гиацинт круто развернулся и скрылся в молочной серости этого печального дня.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Ранним февральским вечером по коридорам замка Саттон разнесся крик новорожденного. В нем не прозвучало радостного приветствия жизни, как в первых криках Джилса Роджерса — первого ребенка, появившегося здесь на свет, не было в нем и здоровой энергии воплей Генри Уэстона — сына сэра Фрэнсиса и Роуз и первого наследника, родившегося в этих стенах. В плаче новорожденного не звучала настойчивость крика Мелиор Мэри, приветствующей дом, свое будущее наследство. Нет, в этих жалобных всхлипах сквозили усталость и печаль, словно у издающего их не было сил и воли бороться за свое существование.

В затемненной комнате, которая когда-то принадлежала сэру Ричарду и леди Уэстон, на огромной кровати лежала изможденная Сибелла, похожая на восковую куклу. В колыбели у ног лежал ее маленький сын, который тоже казался игрушечным. Почти никто не надеялся, что оба они проживут еще хотя бы полчаса. Джозеф Гейдж специально вызвал из Лондона доктора Уильяма Смелли [1], что обошлось ему в несколько сотен гиней. Несмотря на свое неблагозвучное имя, доктор был блестящим специалистом. Слушая слабое сердцебиение матери, он покачал головой.

Доктор не особенно разобрался в этой ситуации, или, скорее, слишком хорошо все понял, но был вынужден сохранять спокойствие. В том, что срок беременности миссис Гейдж был не таким давним, каким она хотела представить, у него не возникало ни малейших сомнений. Ребенок был очень мал, матка располагалась слишком высоко, да и потуги были весьма слабы. Имея дело с уличными женщинами, можно было рявкнуть: «Не пытайтесь надуть меня, мадам! Не забывайте, что я врач. Вы беременны неполных тридцать недель!» Однако, общаясь с представительницами высших слоев населения, приходилось держать себя в руках, особенно когда дело касалось жены одного из самых богатых людей королевства.

Совершенно ясно, что отцом был не Гейдж и что этот ребенок зачат, пока тот находился за границей. Но пока доктор ломал голову над тем, как защитить честь своей пациентки и в то же время сообщить ее мужу о том, что ребенок родится не раньше марта, у миссис Гейдж начались схватки. Они были жестокими, и роженица стонала и извивалась от ужасной боли. И снова доктора Смелли посетили подозрения. Если бы он не привез с собой из Лондона миссис Текер, акушерку, которой доверял больше других, то можно было предположить, что здесь применили какое-то вещество, возможно, спорынью.

Но Докингс, служанка миссис Гейдж, бывшая при ней с самого детства, тоже не подтвердила, что роды преждевременны. Прибежав из своего дома, чтобы помочь хозяйке разродиться, она смотрела на доктора непонимающими глазами и все отрицала.

— Черт возьми, женщина, жизнь миссис Гейдж в опасности! Вы что-нибудь ей давали?

— Нет, доктор. Я в таких вещах не разбираюсь, я же не врач.

Но когда она выходила из комнаты, ей захотелось обернуться и выкрикнуть: «Да! Она заставила меня дать ей какое-то лекарство от акушерки из Гилфорда — той, которая снабжает молодых девчонок всякими снадобьями, чтобы избавить их от нежеланного ребенка. Но хозяйка взяла с меня клятву, что я буду все держать в тайне, и я поклялась жизнью сына».