Безоглядная страсть - Кэнхем Марша (версия книг .TXT) 📗
Энни приветствовала принца реверансом.
— Вы хотите сказать, леди Энни, — улыбнулся он, — что осмелились ослушаться меня?
— Приказа оставаться в палатке вы мне не давали, ваше высочество. Осмелюсь полагать, что присоединиться во время боя к своим землякам не означает пойти против вашей воли.
Вместо ответа принц вдруг закашлялся в шелковый платок. Лицо его побагровело. Двое секретарей его высочества, О'Салливан и Томас Шеридан, испуганно бросились к нему, но он жестом приказал им не беспокоиться. Когда приступ кашля прошел, он, откинувшись в кресле Хоули, налил себе очередной бокал бренди.
— Ваше высочество, — начал О'Салливан, — осмелюсь заявить, что вам сейчас не мешало бы…
— Лечь в постель? — перебил его принц. — Согласен, в противном случае болезнь может усилиться. Но не могу не присоединиться к вам, господа, чтобы отпраздновать нашу победу. Согласен, праздновать победу над врагом за его же столом, едой и вином из его же погребов выглядит некрасивой местью, но иных вариантов, увы, нет. Не могу отказать себе в этом удовольствии, — он посмотрел на Энни, — как и в удовольствии исполнить все ваши просьбы, ma belle rebelle, если таковые у вас имеются.
— Ваше высочество, — смутившись, сказала Энни, — служить вам для меня уже величайшее счастье, но осмелюсь все же просить…
— Клянусь все исполнить, леди Энни, если только это в моих силах!
— Ваше высочество, меня беспокоит судьба моего мужа. — Энни оглядела стоявших вокруг вождей, вернувшихся вместе с ней с поля боя. Разумеется, времени подбирать своих раненых ни у кого не было — что уж говорить о чужих… Если Ангус лежит сейчас раненным на холодной земле, каждая минута может оказаться решающей… — Позвольте мне пойти осмотреть поле боя.
Вместо ответа принц, подняв руку, щелкнул пальцами, и Энни заметила, как Александр Камерон, стоявший рядом с выходом, улыбнувшись, на мгновение покинул палатку и вернулся в сопровождении какого-то мужчины. Одного взгляда на мокрые, прилипшие ко лбу вошедшего каштановые волосы для Энни было достаточно, чтобы понять, кто перед ней. Но броситься в объятия Ангуса, как бы ей этого ни хотелось, Энни не позволял этикет. С минуту муж и жена пристально смотрели друг на друга.
— Ваша покорная слуга, капитан! — проговорила наконец Энни.
На лице Ангуса дрогнул мускул.
— В данной ситуации, — он окинул взглядом не спускавших с него глаз мужчин, — скорее я ваш раб, полковник!
Шагнув вперед, Ангус почтительно опустился перед принцем на одно колено:
— Обещаю вам, ваше высочество, впредь никогда больше не обращать оружие против вас.
— Ваш выбор, Макинтош, — произнес принц, — весьма огорчил меня — я рассчитывал видеть вас в числе моих друзей. Встаньте, капитан, я верю вашему слову джентльмена.
— Ваше высочество, — вмешалась Энни, — могу я покинуть вас, чтобы обработать раны мужа?
— Разумеется, — махнул платком Чарльз.
За все время поездки ни она, ни Ангус не проронили ни слова. Уже почти стемнело, когда они достигли деревенского домика, в котором провели последнюю ночь. «Как много всего произошло с тех пор, — подумала Энни, — и как мало изменилось…»
Стража у домика, увидев их, расступилась. Оставленный утром в камине огонь, разумеется, давно погас, но, как только дверь за Ангусом захлопнулась, Энни вдруг почувствовала такой жар, словно комната была жарко натоплена.
Ангус прислонился к двери. Он был без шляпы — та была потеряна еще утром по дороге к полю боя. Волосы его были в беспорядке, холодные как сталь серые глаза пристально впивались в Энни.
— Я же просил тебя держаться подальше от поля боя! — мрачно произнес он.
— Я не давала тебе никаких обещаний, — попыталась вывернуться Энни.
— Ты считаешь, что это может служить оправданием? — резко спросил он.
— А вспомни, — прищурилась она, — как ты говорил, что никогда не присягал на верность Чарльзу Стюарту? Если это, по-твоему, оправдание, то чем мое хуже?
— Хватит упражняться в остроумии, Энни! Ты сама отлично знаешь, что поле битвы — не место для женщины. Или ты все еще не вышла из детского возраста?
— Между прочим, — вспылила она, — если бы я оставалась там, где ты мне велел, Джон был бы убит! Так что придется тебе выслушать еще один остроумный ответ: я оказалась в нужном месте в нужное время.
Ангус перевел дыхание, с трудом сдерживаясь. Руки его сжимались в кулаки, ему хотелось ударить Энни… но вместо этого он подошел к ней, сжал ее лицо в ладонях, и губы их слились в долгом, страстном поцелуе. Одним рывком Ангус сорвал свой килт, двумя другими стянул с Энни штаны и через несколько мгновений был уже внутри ее.
— Ты хотя бы отдаешь себе отчет, — тяжело дыша, прохрипел он, — что другой муж на моем месте за твои фокусы выпорол бы тебя как следует, связал бы по рукам и ногам и отправил домой под конвоем?
Энни молчала.
— Что молчишь? — усмехнулся он. — Исчерпала свои остроумные ответы?
— Нет, просто трудно говорить, когда пуговицы твоего дурацкого красного мундира оставляют королевские гербы у меня на животе.
В одно мгновение Ангус вышел из нее и опустился на кровати.
— Извини, — пробормотал он, — я сам не знаю, что на меня нашло. Это что-то такое, чего нельзя объяснить, чему нет названия…
— Есть, — улыбнулась она. — Название самое простое — похоть, между прочим, один из смертных грехов…
— Ну, не такой уж и грех, если он обращен на законную жену. Не виноват же я, Энни, что стоит тебе меня только пальцем поманить, как я уже готов…
— Знаю, — вздохнула она, — сама грешна. Хотела бы я только знать, — она пристально посмотрела ему в глаза, — будем ли мы с тобой так же грешить и через десять, и через двадцать лет?..
— Что до меня — то да. — Взгляд пронзительно-серых глаз был глубок и серьезен. — Я никогда не устану от тебя, Энни. С этими словами на устах я надеюсь отойти в вечность и с ними же предстать перед моим Создателем.
Трепеща всем телом, Энни откинулась на подушки.
— Приятно слышать, — прошептала она.
Генерал Генри Хоули в этот момент тоже трепетал всем телом, но совсем от другого чувства — от бешенства. Густые хлопья снега падали на обнаженные, низко опущенные головы офицеров в красных мундирах, выстроившихся перед генералом. За спиной же Хоули возвышалось нечто, еще совсем недавно бывшее рослой, гордой сосной, ныне же — очищенным от ветвей стволом, укрепленным между углами двух зданий. Со ствола свешивались веревки, на веревках же — четырнадцать человеческих тел, раскачиваемых ветром и еще дергавшихся, инстинктивно цепляясь за жизнь.
При жизни они были драгунами из войск майора Гарнера, виноватыми в трусости ничуть не более, чем их собратья, — просто именно их фамилиям выпала судьба быть названными наобум майором, когда Хоули потребовал от него отчета в том, кто был главным подстрекателем столь позорного бегства с поля боя. Еще примерно столько же — с обнаженными головами и связанными за спиной руками — понуро ожидали той же невеселой участи.
— Трусы! — сотрясал площадь громовой рев Хоули. — Бабы, слюнтяи, свиньи! Была ли когда-нибудь в мире армия, столь опозорившая своего генерала?! Вешайте, вешайте их всех — они недостойны даже, чтобы тратить на них порох! По вашей же милости, негодяи, порох у нас нынче в дефиците кто побросал все оружие, чтобы оно досталось врагу? Я хочу знать поименно всех негодяев, осмелившихся бежать с поля боя! — Голос генерала срывался на визг. — Пусть этих мерзавцев запорют до смерти, пусть живьем сдерут с них кожу и повесят в назидание остальным! Всех повешу, всех до одного! Прочь от вас, идиоты, — поморщился он, — видеть вас не хочу! — Зажмурив глаза, генерал быстро зашагал в направлении своей квартиры.
Постояв еще немного в недоумении под густым мокрым снегом, офицеры и солдаты начали понемногу расходиться, радуясь, что захлебнувшийся собственным гневом генерал не подверг их участи товарищей.
Гарнер и Уоршем оба были ранены. Гарнер держался за бок с посеревшим от боли лицом — два ребра у него были сломаны. На месте правой щеки Уоршема зияла огромная дыра, а левая рука безжизненно повисла. Полковой хирург, руки которого были уже по локоть в крови, наскоро перевязал его раны, но, разумеется, майору была необходима серьезная медицинская помощь.
