Роковое имя (Екатерина Долгорукая – император Александр II) - Арсеньева Елена (книги онлайн полностью TXT) 📗
В 1873 году Екатерина Михайловна родила дочь. Ее назвали Ольгой. Общество вновь было шокировано до крайности. Даже начальник Третьего отделения Петр Шувалов, которому вроде бы по долгу службы необходимо было ограждать имя государя от сплетен и осуждения, не смог удержаться и высказал в приватной компании свое весьма нелицеприятное мнение. Увы, Шувалов позабыл, какую отменную доносительскую машину он возглавлял! Спустя некоторое время император с улыбкой сказал ему:
– Поздравляю тебя, Петр Андреевич.
– С чем?
– Я только что назначил тебя своим послом в Лондон.
Шувалову ничего не оставалось, как поблагодарить… одновременно помянув недобрым словом генерала Рылеева, который и уведомил императора о неосторожных словах начальника Третьего отделения.
Между тем слухи, достигнув точки кипения, вдруг начали утихать. Общество, да и царская семья осознали, что сделать ничего нельзя. Надо смириться! И роман императора перестал быть самой модной темой светской болтовни.
Однако любовь Александра к Екатерине Долгорукой не утихала. Теперь он был озабочен судьбой своих детей. Звание незаконнорожденного в России того времени неодолимым барьером стояло на пути человека, перечеркивало его судьбу. Но Александр был не кто-нибудь, а император. В его воле и власти было узаконить любое положение дел. И он решил проявить свою государственную силу ради детей от любимой женщины. 1 июля (знаменательное число для него и его возлюбленной, ведь именно 1 июля несколько лет назад Екатерина стала его любовницей!) 1874 года на свет Божий явился «Указ правительствующему Сенату»:
«Малолетним Георгию Александровичу и Ольге Александровне Юрьевским даруем мы права, присущие дворянству, и возводим в княжеское достоинство, с титулом светлейших».
Александр не хотел, чтобы его дети носили фамилию Долгоруких – ведь это была фамилия прежде всего матери. Долгорукие – значит, незаконнорожденные. Они будут Юрьевские – в честь великого Юрия Долгорукого. Теперь дети и связаны с родом матери, и признаны отцом, который открыто назвал их – Александровичи.
Шло время. Россия жила своей жизнью, а человек, управлявший ею, словно раздвоился по велению своего непослушного сердца. Балканская война была важным событием, слов нет. Однако не менее сильно Александра Николаевича волновало желание никогда больше не расставаться с Екатериной. Теперь он воистину верил, что для нее имеет значение только он, а вовсе не светская блестящая жизнь. Ради него она пожертвовала всем. Вся жизнь ее в нем и их детях.
Екатерина сделалась столь необходимой, что Александр Николаевич решил поселить ее в Зимнем дворце – под одной крышей со своей семьей.
Три большие комнаты в третьем этаже отвели для покоев княгини Юрьевской. Они находились точно над апартаментами императора и соединялись с ними отдельной лестницей, а также подъемной машиной.
Царица Мария Александровна жила в покоях, смежных с комнатами мужа. Разумеется, она немедленно узнала о новой соседке. Впрочем, теперь никто ни от кого ничего не скрывал. Из чувства самосохранения об этом просто не говорили – принимали как должное, как свершившийся факт.
Вот когда дети императора благословили болезнь матери. Она была так измучена, что оставалась почти безучастна ко всему мирскому, суетному. Однако в этой отрешенности, погруженности в собственное состояние была и доля притворства. Однажды она горестно сказала своей подруге, графине Александре Толстой:
– Я прощаю оскорбления, наносимые мне как императрице. Но я не в силах простить мучений, причиненных супруге.
И все, и больше ни слова не было ею сказано ни детям, ни подруге, ни, конечно, императору: она снова замкнулась в своей отрешенности, которую диктовало ей чувство собственного достоинства. И сознание, что скоро все эти мучения закончатся – вместе с жизнью.
Между тем Екатерина Долгорукая родила вторую дочь – Екатерину, получившую тот же статус и фамилию, что и старшие дети. Но если Мария Александровна думала, что соперница только наслаждается жизнью, то это было далеко не так. Поднялась волна новых нападок на роман императора. Они были спровоцированы неприятностями, вызванными войной с Турцией. Почему-то и в этом оказалась виновата княгиня Юрьевская. Ну да, она отвлекала царя от исполнения своих государственных обязанностей, своими любовными чарами она истощила его силы, он в плачевном физическом состоянии, похудел, постарел…
Царская же семья по-прежнему хранила высокомерное молчание, только великая княгиня Ольга Федоровна, жена брата императора, Михаила, считала своим долгом клеймить «проходимцев», окружавших государя, и этой своей назойливой праведностью снова и снова терзала императрицу. Она была искренне убеждена, что действует во благо. Ну что же, давно известно, что услужливый дурак опаснее врага.
В общем-то люди похожи. Дети государя возмущались, что ему все безразлично, кроме этой роковой любви. Но ведь и для их матери не было ничего главнее того оскорбления, от которого она не могла оправиться. Словно бы мимо нее проходили покушения на мужа, которые следовали одно за другим. И даже страшный взрыв в столовой Зимнего дворца, повлекший множество жертв, оставил ее равнодушной. Может быть, она даже желала смерти своему мучителю, своему мужу…
Однако все на свете имеет конец, и страдания Марии Александровны тоже завершились. Это случилось 22 мая 1870 года.
А ровно через месяц после ее похорон император вошел в комнаты Екатерины, обнял возлюбленную и сказал:
– Петровский пост кончится в воскресенье. Я решил в этот день обвенчаться с тобой перед Богом.
Он ни с кем не советовался – он просто объявил о своем решении и Екатерине, и ближайшим друзьям, Рылееву и Адлербергу, и – вовсе уж в последний момент – придворному священнику Никольскому.
Министр двора Адлерберг ждал чего-то в этом роде, но все же изменился в лице. Однако даже робкую попытку возразить Александр резко отмел:
– Я жду уже четырнадцать лет. Четырнадцать лет тому назад я дал слово. Я не буду ждать более ни одного дня.
– Сообщили ли вы сыну? – набрался храбрости спросить Адлерберг.
– Нет. Он в отъезде. Да это и неважно.
– Ваше величество, цесаревич будет очень обижен… – шалея от собственной смелости, выдавил Адлерберг.
– Я государь и единственный судья своим поступкам, – последовал ответ.
6 июля в три часа дня император вошел в комнаты Екатерины в Большом Царскосельском дворце. Она уже ждала – в присутствии одной только близкой подруги. Поцеловав ее в лоб, Александр просто сказал:
– Пойдем.
Дворец был почти пуст. Никто, абсолютно никто не подозревал, какое событие вот-вот должно свершиться.
Император и его возлюбленная вошли в уединенную, почти пустую комнату. Там уже ожидали протоиерей, протодьякон и дьячок. Посреди комнаты стоял походный алтарь. Шаферами были Рылеев и генерал-адъютант Баранов. Гостями – подруга Екатерины и Адлерберг.
Протоиерей получил строгое указание: не забыть, что это венчание не просто какого-то там Александра Николаевича, а императора! Титул должен быть назван. Государь хотел оказать своей избраннице самые высокие почести – насколько это было возможно, конечно. И священник трижды повторил:
– Венчается раб Божий, благоверный государь император Александр Николаевич рабе Божией Екатерине Михайловне…
После венчания император переоделся в обычный темно-зеленый мундир кавалергарда и отправился с Екатериной в коляске в Павловское. С собой взяли двух старших детей.
Вдруг царь сказал:
– О, как долго я ждал этого дня. Четырнадцать лет – что это была за пытка! Я не мог больше ее выносить, у меня все время было такое чувство, что мое сердце не выдержит этой тяжести. Но теперь… теперь я боюсь своего счастья. Я боюсь, что Бог слишком скоро лишит меня его.
И вдруг добавил с особенным жаром, глядя на сына:
– Это настоящий русский, в нем, по крайней мере, течет только русская кровь.
