Грешный любовник - Росс Джулия (читать книги полные TXT) 📗
– Матери оставляют детей, – начал Мартин Дэвис. – Мы не можем накормить всех детей в Лондоне, но они все равно приходят. Почти каждый день приходит какая-нибудь женщина с младенцем в корзинке или приводит ребенка постарше. Тогда они и приносят всякие вещицы, крестики, и сердечки, и игрушки. Матери сами мастерят их и кладут в корзинку своему младенцу или вкладывают в ручку малышу, который уже умеет ходить, на память.
– Но вы отбираете у них памятные подарки? Розовые щеки округлились, когда священник поджал губы.
– Как ни прискорбно, да. Мы не можем допустить, чтобы они оставались у детей. Вещицы имеют только сентиментальную ценность – просто ленточки и солома.
И они слишком хрупки, их легко сломать, что ведет к нездоровому соперничеству, к конфликтам. По возможности мы возвращаем детям памятные вещицы, когда они покидают наш приют, но далеко не все младенцы выживают. И тогда мистер Давенби забирает безделки домой.
– Как ты верно предположил, Джордж, вещицы и в самом деле являются залогами любви, – спокойно продолжал Дав. – Моя собственная мать оставила такой мне.
– Соломенное сердечко? – прошептала Сильвия.
– Нет, детскую погремушку, перевязанную лентами, как ярмарочный приз.
Мартин Дэвис переводил взгляд с одного на другого, затем снова прочистил горло.
– Вам еще что-нибудь угодно, господа? Если нет, то мне пора возвращаться к своей работе.
После его ухода вестибюль словно наполнился горем.
– Так молитвенник принадлежал ему?
– «Простираю к Тебе руки мои; душа моя – к Тебе, как жаждущая земля». Он пришел навестить меня вечером накануне твоего появления, потому что ему очень понадобились еще деньги. Возвращаться домой ему было поздновато, так что он остался переночевать. – Дав перевел взгляд на нее. – Само собой разумеется, в моем доме не водятся столь святые предметы, как молитвенник.
– Так Мартин Дэвис управляет приютом?
– У меня слишком много других забот. Он практичный человек, не чуждый сочувствия. Сент-Джонс в хороших руках.
– Какое будущее ждет детей?
– Мы подыскиваем им работу. Их приучают к дисциплине, отдают в учение мастеру, дают навыки полезного труда. Торговля изделиями, изготовленными в тех самых мастерских, через которые мы с тобой проходили, помогает отчасти компенсировать расходы. Мальчики раскрашивают гравюры. Девочки учатся чинить одежду и шить.
От напряжения голос ее прозвучал грубо, хотя сердце просто разрывалось на части:
– Шить по канве?
– А ты бы хотела, чтобы мы переделали общество по твоему образу и подобию? Девочки обучаются тому, что пригодится им в жизни.
– Потому-то в первую очередь матери и приносят детей сюда, – промолвила она с отчаянием в голосе, – ведь женщины могут заработать себе на хлеб не иначе, как лежа на спине.
Шаги его гулко отдавались по каменным плитам пола.
– Я не могу в одиночку реформировать Англию. Я не могу очистить улицы от джина, порока и нищеты. И ты не можешь. Девочек здесь учат читать и писать, но также они должны освоить и ремесла, подобающие их полу. И, пожалуйста, не надо читать мне проповедей, Сильвия!
Она залилась краской. Сердце у нее щемило от жалости.
– Но если приют не в состоянии прокормить всех, как Мартин Дэвис решает, кого из детей принять?
Дав положил ладонь на большую медную вазу, стоявшую на столе в самом центре вестибюля.
– Вот, – показал он. – Сунь руку внутрь и покажи мне то, что вытащишь.
Она опустила руку в вазу, и маленькие деревянные шарики загремели под ее пальцами. Она схватила один и вытащила наружу.
– Какого цвета шарик?
– Черный, – ответила она. – Я вынула черный шарик.
– Мне очень жаль, мадам, но мы не можем взять вашего ребенка. – В голосе его слышалась горечь. – Для того чтобы мы сегодня взяли ребенка, матери нужно вытащить белый шарик. Красный означает, что его имя будет внесено в лист ожидания, и останется только надеяться, что он не умрет, дожидаясь своей очереди. Но черный значит, что вы должны уйти отсюда без всякой надежды. Однако если вы просто оставите вашего ребенка здесь, не поучаствовав в нашей лотерее, то ребенка без малейших сожалений передадут на попечение прихода. Потому что хотя я и распихиваю лондонских подкидышей по всем углам и щелям этого здания, средств у меня едва хватает на то, чтобы обеспечить одного ребенка из десяти.
– О Господи! – воскликнула Сильвия, прикрыв глаза. – Вы платите за все? Сюда идут ваши деньги?
– Вам лучше знать, сэр, – ответил он. – Ведь вы ведете мои гроссбухи.
Она отвернулась, чтобы он не видел ее лица, и оперлась обеими ладонями о стол, в то время как из глаз ее покатились слезы.
– Я не понимаю, как у вас хватает духу отсылать ни с чем кого-то из них, – проговорила она наконец прерывающимся голосом. – Как можно такое вынести! Как вы до сих пор не продали все свое имущество до последней нитки – все шелковые рубашки, все картины, все красивые вещи, которыми владеете!
– Если не считать того, что осталось от моей одежды, и нескольких книг, я не владею ничем. Дом вместе со всей обстановкой я снимаю.
– Я думала, что дом-то по крайней мере принадлежит вам.
– Подобно всем подброшенным детям я тоже найденыш, или ты забыла? Поместье моего приемного отца являлось майоратом, что предполагает закрепленный порядок наследования без права отчуждения. Все получил его племянник. Я вынужден зарабатывать себе на хлеб, так же как и ты. Из имущества я имею только то, что необходимо для выживания.
Она не могла сдержать себя. Отчаянно желая скрыть свое состояние, она решительно прошла в самый темный угол, однако перед глазами ее все расплывалось от слез.
– Но чтобы основать такой приют, требуются гигантские суммы, – удивилась она. – Откуда взялись такие деньги?
Он не ответил. Сильвия вытащила носовой платок, вытерла лицо и обернулась к нему.
Дав стоял возле медной вазы. Пригоршня шариков – красных, белых и черных – посыпалась в ее горловину с его ладони. Медь зазвенела как колокол.
– Из многих источников, – ответил он наконец. – Хотя большая часть ее поместья принадлежит ее дочери, Мег очень помогла и до сих пор помогает.
Сильвия подошла к нему, остро сознавая, что глаза и нос у нее красные.
– Что ж, я заплакала, – заметила она. – Вы можете получить свой выигрыш. Куда вы желаете поцеловать меня?
Лицо его потемнело. Большим пальцем руки он коснулся уголка ее губ. Пальцы его тронули ее щеку быстрым нежным движением.
– Я желаю только одного, мадам: чтобы вы подарили мне свою благосклонность по доброй воле. Неужели вы в самом деле думали, что я потребую от вас свой выигрыш?
Берта сидела в пустой конюшне и ждала Таннера Бринка.
– А! – раздался вдруг голос цыгана над самым, ее ухом. – Ты уже здесь. И хороша, как маргаритка среди коровьего дерьма.
Француженка закраснелась.
– Я отношу ее донесения герцогу, – доложила она. – А между тем шпионить я и сама неплохо умею. Я много чего о ней узнала, пока она лежала больная в Сент-Омере. Она работает на Ившира уже многие годы. По большей части задирая подол.
Таннер уселся на охапку соломы рядом с Бертой.
– Мне известно о ее делах в Австрии и во Франции. Но честнее заниматься тем, чем занималась она, чем поступать с мужчинами так, как ты поступаешь.
Берта повернулась к нему, широко раскрыв глаза:
– Не понимаю, что вы имеете в виду, сэр!
– Ты дразнишь мужчину. Делаешь вид, что готова дать все, а постель-то ведь тебе даже и не нравится. Так делать гораздо хуже, чем честно соблазнять мужчину. И не важно, какие там у тебя причины.
Она посмотрела на свои руки и закусила губу. Слезы задрожали на ее ресницах.
– Что ж, все равно он ведь даже и не захотел меня.
– Ну так, значит, ты глупая девчонка, – заключил Таннер. – Зачем предлагала себя?
– Я думала, может, что узнаю от него.
– Забравшись на пять минут в постель джентльмена? Берта вздохнула.
– Вы правда уже знаете все про герцога? – продолжала она допытываться. – И про то, как она связалась с ним?
