Утренняя песня - Кейтс Кимберли (книги без сокращений TXT) 📗
– Слава Богу, ваша мать успела. Нет ничего ужаснее сожалений и позднего раскаяния. – На лице Ханны отразилась печаль. – Но для маленького мальчика это было, наверное, тяжелое испытание.
Остен рассмеялся.
– Для меня это было просто приключение. Деда я совсем не знал. И пришел в телячий восторг, когда путешествие подошло к концу, особенно когда обнаружил собачий питомник.
Данте закрыл глаза и погрузился в воспоминания. Дербишир, зеленый, дикий и красивый, конюшни с породистыми лошадьми, псарня с самыми лучшими охотничьими собаками в графстве.
– Когда по дому бродит смерть, никому нет дела до маленького мальчика. Я выпустил собак и пригнал всю свору в дом, чтобы показать их матери. Дед лежал в постели, Аттик держал его за руку. Не думаю, что Аттик отлучался куда-нибудь с тех пор, как дед заболел. Стряпчий ставил восковую печать в углу какого-то документа. Все всхлипывали, будто дед уже умер. Я ворвался в комнату в сопровождении собак, залез на кровать к деду и заявил, что, если бы у меня были такие превосходные собаки, я постарался бы не умирать.
– Должно быть, он был потрясен, – с улыбкой промолвила Ханна.
– Это самое малое, что можно сказать. В последующие годы он часто повторял, что воспользовался моим советом. Он отослал викария, вскрыл бумагу, написанную стряпчим, и велел моей матери отменить распоряжения насчет гроба. Потом заказал на завтрак бифштекс и бутылку кларета. Иногда я думаю, что вся его болезнь была уловкой, придуманной для того, чтобы дочь пересекла океан без всяких просьб с его стороны.
– Чудесная история.
– Не совсем. Дед был от меня в таком восторге, что через несколько недель предложил усыновить меня и сделать своим наследником. Он сказал, что предоставит моим родителям дом у самых ворот усадьбы, а я буду учиться быть английским джентльменом. Отец и мать проговорили всю ночь – я слышал их голоса и звук шагов отца.
В конце концов родители приняли предложение деда. О возвращении в Италию не могло быть и речи.
– Видимо, ваш дед очень любил вас.
– Просто обожал. Я жил в усадьбе отдельно от родителей, но мог видеться с ними, как только пожелаю. Однако взгляды деда на воспитание резко отличались от взглядов моего отца. Скачки наперегонки с ветром за сворой собак, слава лучшего стрелка графства, способность выпить три бутылки спиртного и внятно говорить после этого – вот что вызывало у деда восторг. Мой отец был занят наукой, любил музыку и книги.
Остен замолчал и после паузы заговорил уже более спокойно:
– Было странно оставаться частью семьи и больше к ней не принадлежать. Наверное, если бы я достаточно громко протестовал, старику пришлось бы вернуть меня родителям. Но я решил остаться с дедом. Старик был тверд, но меня хорошо понимал. Во всяком случае, не требовал невозможного.
– Думаю, для вас не существует ничего невозможного. При желании вы можете добиться чего угодно. Именно так думают Дигвиды.
– Я не стал бы прислушиваться к тому, что говорят Энок с Флосси. – Остен криво улыбнулся. – Эти Дигвиды сумасшедшие. У них шестнадцать детей. Этого достаточно, чтобы не считаться с реальностью.
Он на мгновение погрузил плечи в воду, поглаживая руками водную поверхность. Нужно было сменить тему, и Остен умолк.
– Простите, но я так и не поняла. Вы изменили фамилию после того, как вас усыновил дед?
– Официально – да. Но когда он умер, я... – Остен заколебался. – Я решил пользоваться той фамилией, которую получил при рождении, в любых ситуациях, кроме официальных. Как вы, наверное, успели заметить, я не очень-то считаюсь с мнением других.
Она вопросительно посмотрела на него.
– Я думала, вы поссорились со своими родственниками.
– Так оно и есть.
Они замолчали. Первой нарушила тишину Ханна.
– Остен, хочу поблагодарить вас за сегодняшний день. За то, что вы были так терпеливы с Пипом. Он никогда этого не забудет.
Данте встал в воде, доходившей ему до пояса, и пригладил волосы, чтобы скрыть смущение. Но в этот момент Ханна случайно коснулась ногой его груди.
Остена бросило в жар, и он обхватил ладонью изящный изгиб ее ноги.
У нее перехватило дыхание. Глаза расширились. Волна желания захлестнула обоих.
Но почему она ошеломлена? Ведь она уже познала вкус страсти в ту ночь, когда был зачат ее сын?
Остен отдернул руку.
– По-моему, самое время отправляться назад, – с трудом выговорил Данте.
Но его слова уже не имели никакого значения. После мимолетного прикосновения пути назад не было. Все изменилось.
Он вылез из воды, перенес спящего Пипа в фаэтон, и они направились домой. Но даже ветер, холодивший влажное тело, не смог изгнать жара из его груди, ослабить напряжение в нижней части тела.
Вероятно, грубые ошибки Аттика заставили его признать, что он хотел переспать с Ханной. А то, что произошло у пруда, осложнило дело.
Данте больше не сомневался, что Ханна Грейстон тоже хочет его, однако пытается побороть в себе это желание.
Но он не станет втягивать эту женщину в омут, который засасывает его все глубже и глубже.
Ханна убаюкивала Пипа, пока Остен правил фаэтоном, двигавшимся по извилистой сельской дороге. Он был напряжен до предела, испытывая потребность гнать лошадей во весь опор. Однако сдерживал их, чтобы не разбудить Пипа.
Бедро Ханны терлось о ногу Остена, обтянутую влажными бриджами.
Она пыталась отстраниться от него, сохранить расстояние между ними, но, казалось, какой-то злой дух снова бросал ее к Остену.
Под маской беспечности Остен Данте скрывал глубокую душевную боль и кровоточащие сердечные раны. Этот человек стал богачом, но потерял семью.
Он не читал писем матери, но говорил о ней с тоской и печалью.
Он считал себя виноватым в том, что арендатор сломал ногу, он спасал больного ребенка. Подобрал на улице ее с Пипом, умиравших от голода, дал им приют и еду. В его доме они на какое-то время даже забыли об опасности и отправились на озеро, где устроили пикник.
Однако жизнь в Рейвечскар-Хаусе была всего лишь иллюзией.
Покинув Ирландию, она так долго бежала от призрака Мейсона Буда, то и дело оглядываясь, прикидывая, сколько еще пройдет времени, пока он проверит все ее ложные следы.
Как долго они с Пипом будут добираться до какой-нибудь заброшенной деревушки, чтобы там сменить имена и зажить тайной жизнью в домике, где Буд никогда их не найдет.
Но за те несколько недель, что она провела под крышей Рейвенскар-Хауса, планы, которые она строила, отошли на задний план. Она увлеклась борьбой характеров, Остена и ее, ей нравились его юмор, восприимчивость, понимание и даже вспышки гнева.
По ночам она с удовольствием наблюдала, как меняется красивое лицо Остена Данте, и ей не хотелось вспоминать о мытарствах, через которые им с Пипом пришлось пройти.
До чего она глупа и безрассудна! Вообразила, будто они с Пипом могут остаться здесь навсегда, и не заметила, как влюбилась. И это было страшнее всего.
Она любила этого загадочного мужчину с огненным темпераментом, неистовым умом и тайной болью.
Она взглянула в лицо Остену, до которого не могла дотронуться, как до звезд.
Но если она любит его, то не должна подвергать его опасности! Мейсон не пощадит и Данте, если, упаси Боже, обнаружит их здесь!
Нужно бежать. Взять Пипа и умчаться подальше от этого места, от этого великолепного, великодушного человека, пока не поздно.
В памяти всплыло одно из самых дорогих воспоминаний. Рука Остена, сжимающая ее пальцы вокруг бриллиантовой булавки, его голос, охрипший от переживаний, глаза, потемневшие от огорчения. «Оставьте это себе... тогда мне не придется думать о том, достаточно ли у вас пищи и есть ли кров над головой...»
Нет. Она еще немного задержится, по крайней мере до его дня рождения. Маленькая дочка Дигвидов и все остальные арендаторы откровенно восхищались, когда говорили о предстоящем празднике – единственном шансе воздать почести великолепному лендлорду.
