Огненный омут (Дикое сердце) - Вилар Симона (читаем книги онлайн txt) 📗

Она уверяла саму себя, что права. Ведь ради Ролло она порвала с родными по крови франками, родила ему сына, любила его. И была уверена в его любви. Потому что ощущала свою власть над ним. Да, она не смогла привлечь его в лоно Церкви, но разве не исполнял Ролло ее капризы, не баловал ее, не одаривал, не сделал хозяйкой в Руане?

Какая жена франка могла похвалиться той свободой, какую приобрела она подле Ру? Он даже услал ей в угоду своих наложниц с детьми. И он по-настоящему любил ее, несмотря на ее вздорный нрав. Она была свободной хозяйкой при нем, как жены скандинавов, о которых шла слава как о самых верных женах в Европе. Ей же нравилось дразнить Ролло, заставлять его ревновать. И он ни разу не наказал ее, даже после скандальной истории с Бьерном. А ведь ей известно, что кое-кто из окружения Ролло требовал ее изгнания как опорочившую имя правителя.

«Но я ведь не изменила ему!.. Я любила только его. А он сошелся с этой шлюхой!»

Так было всегда в мире мужчин. Они – хозяева и берут, что хотят. Женщина должна смириться с этим. Но Эмма не смирялась. Вернее, хотела заставить себя смириться, но что-то у нее не очень получалось. Она нападала, а не защищалась. И не признавала сложившихся в Нормандии правил, когда каждый норманн, имея в женах свою соотечественницу, заводил еще и наложниц из местных женщин. Их свободные жены должны были сквозь пальцы глядеть на это. Что уже и говорить о ней, местной, христианке, которая едва не сожгла своего господина-супруга, когда он обратил внимание на другую женщину.

И тогда он поднял на нее руку. Оскорбил при всех. При одном этом воспоминании ее охватывал гнев. Да, ей надо было уехать. Это ее месть. Ему. Хотя она и понимала, что ее никто не поймет и не оправдает. Почему же она опять восстала? Что дало ей силы и уверенности? Ее ли красота, которой она столь гордилась, или любовь к ней Ролло, казавшаяся незыблемой, как каменный форт. Но ведь она сама разрушала свою любовь камень за камнем.

И ей становилось страшно. Она готова была смириться, она хотела смириться. Да, она не простит ему измены и жестокости. Но, Боже Правый! Разве это помешает ей опять искать пристанища у него на груди?

Она безумно тосковала о Ролло и боялась его потерять. И это несмотря на то, что душа ее все еще была обожжена обидой. Но теперь эта обида, эта слепая ярость были подавлены тоской и страхом. Возможно, приди сейчас Ролло, и вновь вспыхнет борьба. Но она уже готова была уступить.

– Вы слушаете меня, дитя мое?

– Что? О, да. Конечно.

Старичок потер ладонями коленки.

– Это святое место, госпожа. Сам Святой Адриан избрал его.

Она теперь и в самом деле стала слушать. Голос у монаха из Эрве был мягкий, обволакивающий, успокаивающий. Он рассказал ей, как более чем двести лет назад тогдашний епископ Руанский Адриан, уже дряхлый старец, объезжая свои земли, проезжал эти места. И вдруг влекущие его возок мулы встали, как вкопанные, на перекрестке близ Эрве, и не было сил заставить их ехать дальше. И тогда Адриан вдруг заметил сияющий крест в небе и, чуя свой смертный час, повелел, чтобы его здесь похоронили.

Он попросил у вышедшего к дороге пастуха его посох и, сломав его, сделал крест, который установил на специально насыпанном холме. А когда он вскоре почил, здесь установили в его честь часовню, над которой люди часто видели свечение в небе. Сюда потянулись вереницы паломников, и больные, что касались гробницы, чудным образом исцелялись, а тот, кому грозила опасность и кто молил о милосердии возле Святого Адриана, всегда ее избегал.

Позже здесь возник монастырь. Это был благодатный край, который долго миновали и войны и неурожаи. Монахи в своих летописях называли его новой Фиваидой. И здесь всегда жило много людей. Со времен древних аулерков [23] до прихода норманнов.

– Но теперь-то, когда сама супруга нового правителя посетила древний Эброик, здесь все начнется заново.

Старичок заулыбался, лицо его в лунном свете изломалось морщинами.

– Благослови вас Бог, дитя мое, и да принесет ваш союз удачу и процветание в эти места.

– Наш союз многие не признают.

– Когда-нибудь это изменится. Я знаю.

В его словах была такая спокойная убежденность, что Эмме на миг стало легче.

– Как вас зовут, отче?

– Монахи кличут меня Таурином.

Он встал, положил ей ладонь на чело.

– У тебя впереди тяжкие испытания. Вокруг тебя сгустились сумерки, и это гнетет твою душу. Но за тьмой я вижу отдаленный отблеск. Далекий, как луна. А значит, в тебе есть сила добиться желанного и найти свое пристанище в этом мире.

Когда он ушел, Эмма почувствовала облегчение. Спокойный голос отца Таурина, его доброжелательность и благие пророчества вернули успокоение ее душе. В этом монахе была какая-то светлая сила, какую Эмме редко приходилось чувствовать у священников и которую она встречала только у друида Мервина. Но тот был язычником, а этот словно святой. И она тотчас поверила ему, как не верила даже своему духовнику Франкону.

При мысли о Франконе Эмма словно очнулась. Странный он какой-то сегодня, нервный. И что за упрямое желание, чтобы ее сын был отправлен провести ночь возле мощей Святого? Сезинанде он не оказал подобной милости. Хотя отношение Франкона к Гийому всегда было особенным. Надо пойти поглядеть, как почивает ее сын подле святого, спасающего от опасности.

Но она не пошла. Увидела Беренгара с Сезинандой, сидевших в обнимку в лунной арке, и в ней невольно зашевелилась зависть.

Брак ее подруги с Беренгаром был куда счастливее, чем ее. И эта мысль причинила ей боль. Они с Сезинандой шли по схожей тропе: от набега и жестокости – к брачному союзу с завоевателями. Но если Сезинанду этот путь привел к тихому пристанищу, то Эмму вывел на зыбкую, опасную почву. И она не знала, чего ей ждать.

«У тебя впереди испытания», – сказал этот милый брат Таурин. Эмме казалось, что она это чувствует. Нет, ей надо пойти отдохнуть, набраться сил, расслабиться. А завтра она опять выйдет с улыбкой и сможет поехать в Руан, сможет противостоять Ролло.

Эмма проснулась, как от толчка. Села. В ногах ее ложа желтел фонарь – огонек еле высвечивал за тонкими роговыми пластинами. При его отблеске были видны меха и вышитые полотнища, какими для уюта был обвешан шатер. На разостланных по земле шкурах спали служанки Эммы. Сезинанда лежала на боку подле своих посапывающих сыновей. Было тихо, снаружи слышался негромкий говор охранников, пофыркивание пасущихся неподалеку лошадей.

Эмма снова легла, но уснуть уже не могла. В ней нарастало, ширилось чувство тревоги. Ей нужно было идти. Куда? Она резко села. Когда-то она уже испытывала нечто подобное, только вот не помнит когда. Она тряхнула головой. Волосы рассыпались, упали на лицо.

– Мне нужно в лес, к реке. Туда… Надо взять Гийома и идти.

Она вдруг заволновалась. Села, стала одеваться.

– Где мой сын? Мне надо идти.

Ее словно что-то влекло. Звало. Каким-то усилием воли она заставила себя опомниться. Что с ней? Да, она сейчас пойдет в лес. Ей надо пройтись. Лес всегда был ее другом, она всегда любила гулять среди деревьев в такие вот лунные ночи. Ей сразу станет легче, когда она окунется в стихию своего детства. Лес. Там роса, прохлада, там нет этого душного запаха костров, от которого не спасают и ковровые стенки шатра. Она будет свободно гулять со спящим на руках Гийомом, а когда малыш проснется, они найдут Риульфа и поедят испеченных на углях раков. Ее сын так любит Риульфа. Да и паж с удовольствием возится с маленьким принцем. О, Боже, Риульф… Как она могла отпустить его! Нет, надо его разыскать. И у них будет чудесное утро. Пусть их потом поищут.

Она даже не перепоясалась, даже не заплела кос, еле вспомнила, что стоит все же затянуть разрез на груди. Так спешила, что уколола палец брошью – драконом из перегородчатой эмали с бирюзой. Не обратила внимания, лишь облизала ранку у ногтя, когда приподняла полог шатра.