Принцесса викингов - Вилар Симона (читаемые книги читать txt) 📗

Глава 4

Там, где полноводная Сена, устремляясь к океану, покидает земли франков и вьется множеством излучин, простирается край, который уже не первый год даже при дворе короля Карла именуют Нормандией. Прежде это были дикие пустынные места, спорные земли, где никто не решался селиться из-за беспрестанных столкновений между воинственными пришельцами с севера и франками. И именно здесь, в этой безлюдной глуши, обрели приют те, кого не осмеливались коснуться ни франки, ни норманны. Прокаженные, покрытые гнойниками и струпьями, отекшие, гниющие заживо мертвецы, они основали некое подобие селения у реки, где в известковых скалах вода пробила пещеры, уходящие глубоко под землю извилистыми, запутанными переходами. В их недрах обитали те, кто уже не походил на людей. Те же, кто еще мог передвигаться, добывать пищу и размножаться, занимали верхние залы. Там пылали их костры, там они жили по своим особым законам замкнутой, изолированной от всего мира общиной, плодились, умирали, отсюда небольшими группами выходили на дороги просить подаяния, двигаясь обычно на юг, к франкам, где было достаточно монастырей и аббатств, где им могли оказать помощь, дать немного еды и грубую одежду. И лишь раз в месяц некоторые из них отправлялись на север, где в древнем Ротомагусе находился собор Святого Уэна, слывшего покровителем и заступником прокаженных. С недавних пор епископ Франкон исхлопотал для них разрешение в конце каждого месяца присутствовать на службе в этом храме, после которой прокаженные обязаны были немедленно возвращаться в свои пещеры, иначе любой из встречных норманнов мог уничтожить их, как вредных насекомых. Северные воины ничего так не боялись, как заразиться этой ужасной болезнью.

В полдень погожего октябрьского дня, когда несчастные калеки, выбравшись из своих нор, грелись в лучах осеннего солнца, к пещерам подъехал одинокий всадник на прекрасном белом скакуне. Остановившись в отдалении, он начал вглядываться в их багровые изуродованные лица, покрытые синими пятнами и язвами.

– Я жду! – не покидая седла обратился он к прокаженным. – Где же он?

Несчастный с львиным лицом указал беспалой конечностью вниз по течению реки.

– Благородный епископ Франкон ожидает тебя, господин, в последнем гроте. Там почти никто не бывает, там сухо и чисто.

Всадник тут же пустил коня быстрой рысью вдоль берега. Сталь его кольчуги звенела, мелкие камни катились из-под копыт.

– Я услышал тебя еще издалека, великий герцог, – произнес вместо обычного приветствия епископ Франкон, выходя из грота и беря лошадь прибывшего под уздцы. Торопливо оглядевшись, он увлек всадника под сень нависающих скал. – Я выбрал это место, чтобы наша встреча осталась в тайне, ты же передвигаешься, как полк тяжелой конницы. Сторожевые посты норманнов невдалеке, и у них чуткие уши.

Благородный епископ Руанский был одет в некое подобие балахона, какие носили и прокаженные, от этого особенно неуместным казался исходивший от него слабый аромат благовоний.

Герцог Нейстрийский и властитель Парижа Роберт Робертин усмехнулся, глядя на епископа, и окинул взглядом грот с песчаным полом, усеянным обломками скалы. Здесь царил полумрак и не слышно было специфического смрада проказы, что донимал Роберта все то время, пока он двигался мимо обиталищ убогих. И все же он поежился.

– Странное местечко ты выбрал, преподобный, для встречи со мной.

– Зато норманны никогда не посмеют сюда сунуться. Их гарнизон в Вернонуме, это недалеко, однако мы можем быть совершенно спокойны. Северные воины обходят эти места стороной. Если, конечно, гром твоих доспехов не привлек их внимания. Будем надеяться, что это не так, ибо лес здесь густ, а заросли глушат звук копыт.

Роберт ничем не показал, что слышит его слова. Сняв чересседельную сумку, он извлек оттуда мех с вином и завернутый в чистую тряпицу кусок пирога.

– Я проделал около двадцати лье. Надеюсь, ты разделишь мою трапезу, епископ?

Он разложил пирог с бараниной, сдобренной травами, тонкой струей налил в две плоские деревянные чаши густое вино.

– Благословим же друг друга, – молвил он, коснувшись чаши епископа. Роберт числился светским аббатом монастыря Святого Германа, что в Париже, и таким образом также являлся лицом духовным.

Когда они присели на обломки скалы, Роберт пригубил вино и сбросил кольчужный капюшон, закрывавший лицо. Герцог был уже немолодым, но все еще статным и красивым мужчиной. Черты его лица отличались благородством, хотя в складке рта, обрамленного золотистой бородкой, уже сквозила усталость. В длинных пшенично-желтых волосах блестели серебряные нити, однако темно-карие глаза под смоляными дугами бровей светились юношеской живостью.

– С годами ты все больше становишься похож на своего брата Эда, упокой Господь его душу, – сотворил знамение Франкон. Он знал, что его слова придутся по душе Роберту, который свято чтил память покойного короля.

Однако тот не ответил.

– Каково вино? Это с виноградников святого Германа. У вас в Нормандии не выращивают лозу, и тебе, небось, редко приходится вкушать что-либо подобное. Я, конечно, не имею в виду монастырские настойки из бузины и одуванчиков.

Епископ с видом знатока смаковал темный маслянистый напиток.

– Считай, что я причастился. Ей-богу, совсем недурно. Ничуть не хуже тех вин, какие подавались на пиру у Роллона.

В его голосе звучала легкая насмешка.

– Хороший удар, Франкон, – одобрительно усмехнулся герцог. – Ты почти заставил меня почувствовать себя вилланом.

– Себя же выставил викингом, у которого не переводится чужое вино, – подмигнул прелат. – Кстати, пирог заслуживает особой похвалы.

У входа в грот внезапно возник покрытый струпьями прокаженный подросток. Его почерневшая рука беспомощно висела вдоль туловища, другую он тянул, клянча подаяние. Роберт отломил кусок и швырнул ему. Однако, когда на фоне проема появился силуэт женщины, еще стройной, но с лицом, скорее напоминающим рыло свиньи, в котором не было ничего человеческого, даже епископ не выдержал и с криком запустил в нее камнем. После этого он взглянул на герцога.

– Я для них едва ли не святой после того, как выхлопотал у Ролло позволение прокаженным посещать службы в базилике Святого Уэна.

– Зачем ты меня вызвал? – угрюмо спросил Роберт. Ему было не по себе в этом проклятом Богом месте. Он раздраженно оттолкнул морду коня, который также требовал угощения, дышал паром в шею.

– Ты ведь получил мое уведомление, герцог?

– Да, твоя голубиная почта, как всегда, действует безотказно. Но насколько возросло его войско? И уверен ли ты, что Роллон откажется продлить мир? Ведь он согласился устроить охоту.

– Это еще ни о чем не говорит. В прошлом году Ролло необходима была мирная передышка. Ради этого он даже отказался мстить за то, что ты держал его в клетке. Но сей год в Нормандии выдался на редкость изобильным. К тому же и корма…

– Довольно, – остановил епископа Роберт, невольно хмурясь, ибо в его землях этот год, особенно на юге, грозил голодом. – Ты клонишь к тому, что после охоты мы с Ролло разъедемся, дабы затеять смотр войскам перед предстоящим столкновением?

Епископ с сожалением заглянул в опустевшую чашу.

– Нет, мессир. Вернее, одному только Богу ведомо, чем закончится ваша встреча. Ибо случился же набег данов… хотя, помимо долины Секваны [28], Нормандия почти не пострадала. Но разве волк избавится от желания убивать? Роллон будет помышлять о набегах до тех пор, пока не проклянет Одина и не примет истинную веру Христову.

Роберт неторопливо повел плечами.

– Мы с тобой уже пришли к согласию по этому вопросу. Убедить норманнов, в особенности таких закоренелых в грехе язычников, как Ролло, – твоя забота. Я готов заключать все новые перемирия, хотя и понимаю, что многие из франкских вождей не одобрят меня. Ибо когда Роллон только прибыл на землю франков и наш монарх Карл Простоватый предложил ему мир, даже его воспитатель канцлер Фульк Рейнский выступил против этого, заявив, что заключить с норманнами союз – значит отречься от Бога и впасть в идолопоклонство.