Симфония любви - Сатклифф Кэтрин (книги серии онлайн .txt) 📗
Крепко зажмурившись (Господи, дай ей силы не расплакаться, а то герцог посчитает ее чувствительной дурочкой), она улыбнулась и еще крепче прижалась к нему.
– Я молилась за вас каждую ночь, ваша светлость – шептала она ему прямо в ухо. – Ваша семья будет счастлива, и все остальные в Торн Роуз тоже. Интересно будет посмотреть на их лица, когда они узнают.
Они на несколько минут молча застыли в таком положении: руки девушки крепко обхватили плечи Салтердона, ее теплое дыхание согревало ему ухо. Затем его руки медленно поднялись, и он осторожно провел ладонями по ее спине.
Внезапно она почувствовала себя очень маленькой. Ее кожа ощущала тепло его рук даже через ткань ночной рубашки.
Ночная рубашка.
Какая тонкая преграда! Марии казалось, что рубашка отделяется от ее тела, складками спадая на колени Салтердона. Ничем не стесненная грудь была странно тяжелой, чувствительной и очень заметной. На мгновение она представила, что он снова касается ее груди, и она позволяет ему это.
Мария отстранилась, собираясь убежать и не решаясь взглянуть ему в лицо, такое страшное раньше, а теперь заставляющее ее колени дрожать, а сердце биться сильнее. Ее способность дышать улетучивалась с каждой секундой, как дым, поднимающийся он шипящей на пианино лампы. Он потянулся к ней и взял в ладони ее груди. Смущение куда-то ушло, и она застыла, не в силах оторвать взгляда от его горящих глаз. Она понимала, что должна чем-то прикрыться, но не могла сдвинуться с места.
Внезапно она почувствовала, как краска стыда заливает ее лицо.
Повернувшись, Мария бросилась к двери, задев ногой упавшую свечу, которая к тому времени погасла в луже расплавленного воска.
– Подожди! – крикнул он ей вслед, и звук его сочного голоса прозвучал как удар фетрового молоточка по фортепианной струне. Стянув ворот ночной рубашки, она быстро оглянулась. Он сидел в золотистом облаке света, больше не животное, не тиран, не инвалид. Просто мужчина.
Она побежала к себе в комнату.
Глава 10
Когда на следующее утро Мария проснулась, в ушах ее звучала чудесная музыка. Она вспоминала бездонные серые глаза Салтердона, которые улыбались ей, ощущала его теплые ладони на своей спине. Целый час она лежала в постели, испытывая необычное удовольствие, как будто мягкая перина под ней была облаками, а фреска с изображением святого Петра над ней превратилась в настоящий рай.
Он – герцог Салтердон – действительно улыбался. Какое это было чудесное превращение! Все ее существо заполнила божественная музыка, как будто тысяча инструментов зазвучали в унисон.
За завтраком она уселась на краешек стула и наблюдала, как ее хозяин без особых проблем расправляется с едой. Он сам наливал себе чай и сам резал мясо. Они даже обменялись несколькими фразами. Ее нежный, как щебетание птички, голос перекрывался его густым басом, похожим на раскаты грома.
– Доброе утро, ваша светлость.
– Доброе утро, мисс Эштон.
– Правда, чудесное утро, ваша светлость?
– Как вам будет угодно, мисс Эштон, – произнес он с оттенком былого сарказма.
Настроение его все еще было неважным. За весь завтрак ей не удалось увидеть улыбку или даже усмешку на его красивых – теперь она считала их привлекательными – губах, но она была уверена, что со временем хорошее расположение духа вернется к нему. Вне всякого сомнения, такие чудесные перемены к лучшему должны были взбудоражить его.
Откровенно говоря, от волнующих событий вчерашнего вечера у нее слегка кружилась голова. Она больше никак не могла объяснить себе это странное ощущение легкости. Она как будто летала.
Узнав о произошедших переменах, Гертруда всплакнула от радости, а затем они с Марией закружились по комнате, заходясь от смеха.
– Это самое невероятное событие в моей жизни! – воскликнула Мария, встав на цыпочки и обхватив себя руками. – Он улыбался мне, Герти, правда улыбался. И держал меня за руку!
Вытянув перед собой руку, она принялась рассматривать ее, как будто рука внезапно стала золотой.
Гертруда смотрела на не, округлив глаза и прикусив нижнюю губу.
– Его музыка… эта его музыка… я слышала сотни хоралов, но ни один из них не может сравниться с этими райскими звуками, что вылетали из-под его рук. О, его руки просто великолепны! Ты ведь со мной согласна, Герти? Разве его руки не прекрасны?
Гертруда кивнула, и ее глаза еще больше округлились.
– А когда он улыбнулся, – она еще раз повернулась вокруг своей оси и засмеялась, ухватившись за стойку кровати, чтобы не упасть, – то просто весь засветился. Преобразился. Я была прямо зачарована.
Она вздохнула, и в ее глазах появилось мечтательное выражение.
– Когда он заговорил со мной, я вздрогнула, как от раската грома. Каждая моя жилочка завибрировала. У меня перехватило дыхание. Я чувствовала себя так, как будто вот-вот упаду в обморок. Именно в обморок.
– О Боже, – Гертруда поджала губы и нахмурилась.
– Его голос, – продолжала Мария, – похож на темно-синий бархат. Глубокий, сочный и мягкий. Думаю, более глубокий, чем у его брата. Я была потрясена до глубины души.
– Черт, – пробормотала Гертруда и заломила руки.
– Прости, если я веду себя как дурочка. Наверное, похожие чувства испытывает мать, когда ее ребенок делает первый шаг. Месяцы упражнений, ожидания, а затем…
– Знаешь, Герти, – Мария тихо рассмеялась и обвила рукой стойку кровати. – Мне всегда казалось, что подобное торжество должно бить ключом вот отсюда.
Она прижала сжатую в кулак ладонь к сердцу.
– Так оно и было. И отсюда тоже, – она коснулась сначала живота, а потом горла. – У меня такое ощущение, что мое тело готово разлететься на кусочки и рассыпаться, как искры на ветру!
Приподняв бровь, Гертруда подошла к двери Салтердона и спросила:
– А как, милая, ты представляешь себе его чувства? Экономка распахнула дверь и заглянула внутрь. Мария выглядывала у нее из-за спины. Салтердон, полностью одетый, сидел перед потрескивающим камином с раскрытой книгой на коленях. Смотрел он, правда, на огонь. Выражение его лица было не враждебным, а скорее отрешенным.
– Разве он не великолепен? – прошептала Мария. – Не благороден? Не красив? О, Герти, разве он не самый потрясающий мужчина, которого ты когда-нибудь видела?
– Мы говорим о герцоге Салтердоне, так? О том самом человеке, которого ты только вчера вечером называла зверем, считала мерзким и неисправимым?
– Тогда я была слепа. Теперь я… я…
– Похоже, я начинаю понимать, что с тобой творится – пробормотала экономка и покачала головой. – Да поможет тебе Бог, милая, если я права.
Холодный бодрящий воздух этого пасмурного дня похоже, излечил герцога от утренней хандры. Этому способствовало и время проведенное рядом с Жемчужиной и ее резвым жеребенком. По другому загону расхаживал лоснящийся жеребец серебристой масти. Иногда он фыркал и скакал из конца в конец загона, высоко вскидывая ноги и изогнув шею. Время от времени он вращал головой, затем поворачивал морду против ветра и ржал.
– Пьет ветер, – объяснил Салтердон. – Арабские скакуны известны своими необыкновенными способностями. Они пьют горячие ветры пустыни. Их ноздри как огонь. Силой и выносливостью они превосходят любую другую лошадь.
– Как его зовут? – спросила она, зачарованная великолепием серого жеребца.
– Наполеон.
– Он кажется таким непокорным, ваша светлость. Он опасен?
– Если бы я мог встать с кресла, то показал бы вам, опасен ли он. Опасен? На него может сесть даже ребенок, мисс Эштон. Даже девушка, такая хрупкая и нежная, как вы.
Она зарделась и отвела взгляд, посмотрев сначала на деревья, а потом на хмурое небо.
– Скажите, мисс Эштон, если бы этот жеребенок был ваш, как бы вы его назвали?
Она не сразу обрела дар речи.
– Жеребенок Жемчужины, ваша светлость?
Он кивнул, и шерстяной шарф у него на шее сбился набок.
