Страшное гадание - Арсеньева Елена (читать книги онлайн .txt) 📗

Брауни – и впрямь вроде домовых, но живут не в домах и не во дворах людей, а сами по себе, где-нибудь поблизости от людского жилья. Все брауни, если их не обижать, не только не вредят людям, но даже стараются всячески помочь. Фермеры не раз говорили, что не знают, как бы обходились без своего брауни. Ведь если на ферме была спешная работа, скажем, надо было обмолотить и провеять рожь, или ссыпать зерно в мешки, или собрать репу, или выстирать белье, сбить масло, выполоть огород, на помощь приходит брауни. Хозяину фермы стоило только, отходя ко сну, распахнуть двери в амбар, или в молочную, или в сарайчик, куда складывали репу, да поставить на порог чашку с парным молоком – брауни на ужин, и, когда хозяева наутро просыпались, чашка оказывалась пустой, а работы – законченными. И все было сделано даже лучше, чем сделали бы люди. Словом, не стоило пугаться, если увидишь, как брауни бесшумно, лохматой тенью, крадется от дерева к дереву, стараясь, чтобы его не заметили. Он никогда никому не повредит – не то что его русский приятель, от которого можно ждать и доброго, и худого.

Домовушка, дедушко, суседко, хозяин, хранитель домашнего очага! Марина столько слышала о его добрых и недобрых проделках, а вот увидеть не привелось. Хотя сколько раз собиралась с девками-подружками пойти в пасхальную ночь на конюшню, надеть на себя лошадиный хомут, покрыться бороной, зубьями на себя, и сидеть между лошадьми целую ночь. Говорят, если повезет, то увидишь старика: маленького, словно обрубочек, всего покрытого седенькой шерстью (даже ладони у него волосатые), сивого от древности и пыли. Однако следовало быть осторожной: домовой не терпит, когда за ним подсматривают, и по его указке лошади начинают бить копытами по бороне и могут до смерти забить нескромного и любопытного.

Конечно, были способы и куда проще: скажем, прийти в хлев во время Светлой заутрени – наверняка увидишь домовушку в заднем углу. Да вот только Светлую заутреню надобно в храме божием стоять, а не в хлеву греховодничать!

Словом, про то, как повидаться с домовым, рассказывали всякое, простое и сложное, однако же всегда нужно было что-то делать, а не только лишь в окошко глядеть.

Интересно бы знать, что здесь поделывает брауни? Уж не явился ли исполнить чью-то работу? Не Хьюго ли оставил для него открытой дверь конюшни? Не Сименс ли ждет помощи? Марина невольно хихикнула – и тотчас улыбка сбежала с ее губ: в коридоре под самой дверью зашелестели легкие шаги.

Агнесс! Неужто она? Неужто Десмонд все-таки вернулся поздним вечером (его ждали весь день и решили, что он отложил приезд до завтра)? Приехал! Конечно, приехал, не сказав ни слова привета своей постылой «кузине», однако успев дать знак любовнице, что истомился, что ждет…

Не помня себя, Марина нашарила ночные туфли, напялила пеньюар и выскочила за дверь, полная решимости догнать, вцепиться в волосы и… потом решит – сначала догнать.

Она пролетела по коридору до угла и разочарованно фыркнула: никого! Дверь Десмонда закрыта. Опоздала… черт, черт, черт! Но что это? Шаги слышны на лестнице, ведущей наверх.

Марина подхватила подол и снова ринулась вперед – чтобы увидеть ноги в белых чулках и серебристых туфлях, промелькнувшие в лестничном пролете, а над ними – кружевные пышные оборки.

Марина озадаченно свела брови. Десмонда, стало быть, еще нет. Значит, Агнесс явилась напрасно. И что же она вознамерилась делать теперь? С горя прогуляться по галерее – ведь именно туда ведет лестница? А может, с горя кинуться вниз? Хорошо бы… такого зрелища Марина не упустит, даже если оно свершится только в ее воображении. И, стараясь ступать по поскрипывающей лестнице как можно легче, но в то же время не мешкать, Марина поспешила наверх.

Она и не предполагала в Агнесс такой прыти. Белые туфельки словно бы не касались ступеней, и Марина изрядно запыхалась, прежде чем выскочила на галерею и увидела белую фигуру, которая неслась вдаль, по длинному каменному коридору, и его грубые своды сверкали прожилками слюды и золотистого колчедана в свете ревебера [20], который она держала в руке. Как ни тускло он светил, Марина смогла разглядеть, что бежит перед ней вовсе не Агнесс, а… Урсула!

Да, да! Скорее Марина могла бы поверить, что видит призрак легендарной леди Элинор, а не бедную больную, которая вот уж который день была не в силах сойти к столу, не то что бегать с девичьей прытью! Но, первое дело, призраки не носят при себе фонарей, да и обтрепанную фату и эти седые локоны трудно было с чем-то перепутать.

Но куда, господи боже мой, неслась старушка с такой скоростью среди глубокой ночи? Марина не видела впереди никакой двери, никакого бокового хода. Она постепенно сообразила, где находится: галерея вела в старую башню, заросшую шиповником, где не было жилых комнат, а только кладовые. Двери внизу были всегда заперты на огромный висячий замок; из черных узких бойниц порою вылетали вороны. Это место ничуть не влекло Марину, хотя она была любопытна и успела уже более или менее осмотреть свое вынужденное новое обиталище. К этой же башне ей не хотелось даже приближаться, столь зловещее и неприютное впечатление та производила. Марина и сейчас с удовольствием повернула бы обратно, если бы не беспокойство об Урсуле. Ведь если безумица будет продолжать так лететь, она просто-напросто врежется в стену и расшибет себе лоб!

Марина уже собралась окликнуть Урсулу, остановить ее, да слова замерли на устах, скованных внезапной догадкою. А что, если Урсула лунатик? Если она не соображает, где находится, и не ведает, что творит? Тогда никак нельзя кричать, звать. У Бахметевых был один лакей, который лазил ночами по крыше и даже стоял на коньке, поджав ногу, как аист, и глядя на луну незрячими, сонными глазами. Поутру он ничего не помнил и не верил рассказам о собственных похождениях. Никто не решался ночью окликнуть зачарованного – до тех пор, пока Маринин дядька, которому изрядно надоели все эти байки о лунатиках, не надумал сам удостовериться в их правдивости и однажды в полночь не вышел во двор. Увидав фигуру, черной китайской тенью вырисовывающуюся на фоне огромной, полной луны, он гаркнул ничтоже сумняшеся: «Федька! Плут! А ну, слазь!»

Истошный крик потряс окрестности, фигура на крыше покачнулась и грянулась вниз. Федька разбился насмерть, а дядюшка отправился обратно в дом досыпать.

Марина, вспомнив этот случай, похолодела: закричи она, что было бы с Урсулой?.. Не дай бог сверзилась бы вниз с галереи, ведь ограда на ней едва ли достигает до пояса! Нет, надобно ее остановить иначе, да поскорее, поскорее, пока она не ударилась о стену!

Ну, все-таки она была молода и сильна, так что, сколь проворно ни мелькали атласные башмачки Урсулы, ноги Марины несли ее проворнее, и она успела поймать старую даму за край развевающегося подола в тот самый миг, когда до высокой каменной стены оставалось не более двух шагов.

Урсула замерла, потом медленно обернулась – запаленное дыхание с хрипом вырывалось из ее тщедушной груди, – взглянула на Марину… тут же в чертах ее изобразился ужас, и, простонав:

– Леди Элинор! – она грянулась бы на каменные плиты, не успей Марина подхватить ее. Однако на фонарь Марина не обратила внимания, и он разбился с грохотом, который в тишине ночи показался оглушительным.

Прижав к себе обвисшее тело, она беспомощно озиралась, гадая, то ли попытаться оттащить Урсулу вниз, то ли здесь ждать, пока она сама собой очнется. Помощи, похоже, ждать неоткуда: уж если грохот фонаря по камню никого не разбудил, то и кричать бесполезно. И тут же она убедилась, что поднятый ею шум не прошел бесследно. Бросив отчаянный взгляд вниз через перила, Марина увидела брауни, который, ковыляя и переваливаясь, со всех своих коротеньких ножек спешил в спасительную тень кустов. А вслед за тем она услышала голос, исходящий, чудилось, из самой стены:

– Урсула! Это ты, Урсула?