Антагонисты - Вулф Джоан (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
— Ха! — Мы с вызовом уставились друг на друга. — А ну-ка, давай поглядим.
— Ну-ну, милорд. — Джон попытался умиротворить нас. — Не хватало только неприятностей.
— Неприятностей? — Заноза приподнял свои атласные брови. — Какие могут быть неприятности? Ведь мисс Дина скачет, словно кентавр. Она только что сама так сказала. Да и ты ее поддерживаешь.
Папа рассказывал мне про кентавров.
— Я скачу лучше кентавра, — заявила я.
Мы снова гневно переглянулись, и вдруг Торнтон улыбнулся мне самой отвратительной и ехидной улыбкой.
— Ну, пойдем, рыжая, — сказал он, — посмотрим, на что ты годишься.
Я зашагала следом за ним к деннику, мысленно решив скорее убиться насмерть, чем оплошать перед этим задавакой.
И я правда чуть не убилась. Стремясь продемонстрировать свое искусство, я пустила Счастливчика таким аллюром, который оказался для него слишком быстрым. И как того и следовало ожидать, случилась беда. Я получила несколько серьезных ушибов и вывихнула ногу. Счастливчик, слава Богу, остался цел.
Единственным отрадным моментом за все то утро оказался выговор, который сделал графу Джон. Он заявил, что это Заноза «спровоцировал» меня. На самом деле так оно и было, так что граф получил по заслугам. Заноза ужасно разозлился. Однако злился он явно не на себя, а на меня. Потом, годы спустя, я поняла, что Заноза никогда и ни при каких обстоятельствах не считал себя виноватым. На самом деле, как правило, он-то и бывал виновен, хотя всегда старался свалить все на меня.
Прошли годы. Заноза окончил Итон и поступил в Кембридж. Учился он отменно, а на каникулы всякий раз приезжал домой, предоставляя моей маменьке и Кэролайн приятную возможность упиваться его до неприличия красивой внешностью. Очень часто он приезжал со своими друзьями. Все это были, как правило, милые молодые люди, хотя у всех без исключения был один и тот же недостаток — они постоянно лебезили перед Занозой. Разумеется, ведь он был графом и, если верить моей маме, ужасно богатым.
Однако надо отдать должное его друзьям: не думаю, чтобы только титул и богатство молодого графа заставляли их самым отвратительным образом поклоняться ему. У Занозы не возникало проблем, как у многих других юношей. На лице у него никогда не было прыщей, рос он складным и грациозным, без всякой неуклюжести, свойственной многим мальчикам в этом возрасте. К тому же он скакал верхом, стрелял и боролся лучше всех в колледже. Все это привлекало друзей, и они слушались его во всем, как преданные собачонки.
В общем, все, кто окружал Занозу, ужасно портили его. Он настолько привык к лести, что если встречал человека, не склонного на него молиться, то становился просто невыносимым.
Я ненавидела спорить с Торнтоном. К сожалению, у него было железное преимущество, ведь он обучался в Итоне и Кембридже, а потому успел узнать такие вещи, о которых я вообще не имела представления. Я выходила из себя, если он принимался цитировать по-латыни. Он, разумеется, все прекрасно понимал и то и дело подавлял меня своей эрудицией.
Но самое главное, он прозвал меня Рыжей.
Здесь нужно внести ясность. Мои волосы вовсе не рыжие. Они розовато-золотистые. Когда я была маленькой, папа называл меня «красное золотко», потом, когда я подросла, он вынужден был признать, что мои волосы действительно розовато-золотистого цвета. Мама тоже всегда говорила, что они золотистые с розоватым отливом. И Кэролайн согласилась, что они розовато-золотистые. Только Заноза настаивал, что я рыжая. Он говорил так нарочно, чтобы позлить меня.
Несмотря на регулярные визиты Занозы, я провела в замке Торнтон лучшие годы. У нас с Кэролайн едва ли была хоть одна общая мысль, и все же, несмотря на всю нашу непохожесть, мы прекрасно ладили. Вполне возможно, именно благодаря этой несхожести мы оставались подругами. У нас даже не было возможности, что называется, наступать друг другу на пятки.
Кэролайн была музыкально одаренной и к тому же неплохо рисовала. Меня же эти вещи ничуть не вдохновляли. Зато я увлеклась иностранными языками и вскоре умела говорить по-французски и по-итальянски не хуже самой мисс Лейси. Я была уверена, что могла бы даже перещеголять ее, если бы нашелся подходящий учитель. Потом, однако, мама пригласила в дом учителя танцев из Италии.
Звали его синьор Монтелли. Он прибыл к нам осенью, в тот год, когда мы с Кэролайн должны были впервые показаться в свете. На самом деле первый выход намечался на весну, но мама хотела, чтобы мы еще зимой побывали на местных балах. «Чтобы приобрести необходимый лоск», — объяснила она. Итак, в Торнтон-Мэноре появился учитель танцев.
Как раз в тот год Заноза окончил свой Кембридж, ему исполнился двадцать один год, и он официально вступил в права наследования. Больше он не обязан был ждать одобрения всех своих поступков со стороны дядюшки Джорджа. «Сам себе хозяин», — сказала мама. И добавила, что я должна быть с ним поласковее, что он может отказать нам от дома, если решит, что пора от меня избавиться.
Нарисованная ею картина мне крайне не понравилась. Куда же нам было деваться? Как бы мы стали жить? И потом, пропал бы мой бальный наряд (за который, кстати, обещал заплатить Заноза). И больше никаких лошадей… Мне пришлось бы пойти в гувернантки, как мисс Лейси, а мама скорее всего очутилась бы в работном доме.
Наверное, именно потому, что нарисованная ею перспектива была слишком мрачной, я не поверила ни единому маминому слову. Заноза ни за что не опустился бы до того, чтобы выгнать вдову с ребенком из дому. Я слишком хорошо его знала. Такой поступок никак не согласовывался с его стремлением выглядеть благородным человеком. Так что мама могла быть совершенно спокойна.
Когда я объяснила ей все это, она лишь сердито посмотрела на меня и засеменила прочь, чтобы пожаловаться на меня экономке.
Но вернемся к учителю-итальянцу. Он прибыл в замок в сентябре, чтобы обучить нас с Кэролайн всем танцевальным премудростям, которые обязаны знать девушки, отправляющиеся на свой первый бал. Мама особенно беспокоилась насчет вальса. «Ведь это будет просто ужасно, — сказала она, — если вас пригласят, а вы опозорите и себя, и меня своей неловкостью!» Другие танцы не столь сложны, но, вальсируя, партнерша должна так близко прижиматься к партнеру, что мама была абсолютно уверена: самое сложное при этом — не наступить ему па ногу.
Синьор Монтелли блистал белозубой улыбкой и был очень мил. Особенно со мной. Мы общались по-итальянски, и, получив разговорную практику, я сделала потрясающие успехи.
Не стоит и говорить, что ни Кэролайн, ни я никогда не оставались наедине с синьором Монтелли. Всегда при наших занятиях присутствовали либо моя мама, либо еще кто-нибудь из домашних. Лишь когда хитрый итальянец подкараулил меня в библиотеке, я поняла его низменные намерения.
Он поцеловал меня. Просто схватил за плечи, придавил к книжному шкафу и прижался к моим губам своим дурацким мокрым ртом. Я была настолько ошеломлена, что не могла даже пошевелиться.
Кроме всего прочего, он был старик! Ему было никак не меньше тридцати лет! А это слишком почтенный возраст для подобных шалостей. Так я думала…
— Моя маленькая тициановская красавица… — пробормотал он и, о ужас, принялся целовать мою шею. — Какие волосы.., какая кожа.., какие изумительные глаза… — Тут он заглянул мне в лицо. — Я же тебе нравлюсь, правда? — спросил он. — Ты так прижимаешься ко мне в вальсе…
Вот тебе на! А я-то думала, что так и полагается, когда вальсируешь. Ведь он сам меня учил…
— Нет, — объяснила я, — вы мне не нравитесь. И если еще хоть раз меня поцелуете, то я скажу своему кузену Торнтону. Он стреляет лучше всех и обязательно убьет вас.
Смуглая итальянская кожа побледнела. Монтелли стоял так близко, что я видела, где начинает пробиваться щетина. Он уставился на меня, слегка приоткрыв рот. Он был так похож на рыбу, что я чуть не расхохоталась.
— Нет, не надо этого делать, — наконец проговорил итальянец.
