Царица без трона - Арсеньева Елена (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
– Ну, дедуля, ты сам виноват, что горло драл почем зря, – справедливо заметила Манюня. – Молчал бы – никто бы ничего и не сведал. Да и ладно, с кем не бывает! Большая ли беда, коли Юшка все одно на мне обещал жениться?
– Что-о? За этого вертопраха замуж собралась?! – взревел Матвеич, сводя к переносице сивые брови. – Не будет на то моего благословения!
– Больно надо! – Юшка широко улыбнулся, показав заметно щербатые зубы. – Сейчас умру без твоего благословения. Сам посуди: неужто я – я! – абы кого под венец поведу? Поищи для своей Манюни другого, а мне она и даром не надобна!
Девушка мгновение смотрела на него, словно не верила ушам, потом рот ее безвольно приоткрылся, глаза, напротив, зажмурились, а из-под ресниц поползли одна за другой крупные слезы. Они скатывались по румяным щекам и падали на полуголую грудь.
– Побойся Бога, – провыла Манюня, безотчетно отирая ладонью грудь, которую щекотали слезы. – Ты же обещал, Юшенька…
– Да мало ли кому я чего обещал! – фыркнул тот. – Больно надо с тобой век коротать, грязной коровищей!
– Придержи язык, – послышался вдруг голос – негромкий, но столь веский, что Юшка вздрогнул и побледнел, Манюня мигом перестала реветь, а сморщенное тоской лицо Матвеича слегка разгладилось.
– Боярин… – выдохнули все трое, после чего Матвеич с Манюней бухнулись на колени и припали лбами к земле, ну а Юшка – тот поклонился всего лишь в пояс и не остался почтительно согнутым, а почти сразу выпрямился.
Его голубые глаза скрестились с серыми, вприщур глазами высокого, статного человека средних лет, стоявшего на крыльце. Человек этот был одет по-домашнему: в шелковую синюю рубаху распояскою, выпущенную поверх шелковых же порток, на ногах – мягкие полусапожки с чуть загнутыми кверху носами, без каблуков. Короткая русая бородка, обливающая щеки, не скрывала, что по ним так и ходили желваки.
– Завтра же под венец поведешь девку, – бросил он, угрожающе нагнув голову. – Умел напакостить – умей и подобрать за собой, понял?
Это был Александр Никитич Романов, старший сын Никиты Романовича Захарьина, брата покойной царицы Анастасии, первой и возлюбленной жены государя Ивана Васильевича Грозного. Александр Никитич унаследовал легендарную красоту своей тетки, вот только глаза у него были не синие, как у Анастасии, а сизо-серые. Порою, в минуты крайнего гнева, они принимали стальной оттенок, словно у дамасского клинка. В молодые годы Александр Никитич считался одним из самых привлекательных мужчин своего времени, весельчаком, удальцом и немалым гулякою, однако ни в Москве, ни в каком-то другом городе не нашлось бы женщины, которая смогла бы сказать о нем хоть одно злое слово, ибо даже в сердцах брошенных любовниц он умудрялся оставлять самые нежные чувства. Удивительно, что и большинство мужчин питали к Александру Романову преданную дружбу. Конечно, имелись у него и неприятели, в числе которых был, к примеру, сам нынешний государь, Борис Годунов, однако вряд ли видел Романов доселе хоть в одних глазах такую злость, как та, что изливалась на него из Юшкиных очей.
– Мне слышать такое невместно! – выкрикнул парень, стискивая кулаки. – Довольно натерпелся я от твоего нрава, боярин! Коли желаешь, чтобы я и впредь повиновался твоим распоряжениям, немедля изволь просить у меня прощения!
При этих словах Манюня разинула рот, да так и застыла, Матвеич зажмурился, убежденный, что наглеца немедля поразит гром небесный, Феденька взвыл возмущенно и ринулся было на оскорбителя своего отца, да его перехватил и прижал к себе высокий крепкий монах, который вышел на крыльцо вместе с хозяином и сделался невольным свидетелем случившегося. Он держал мальчишку левой рукой, а правой крестился, глубоко пораженный, как и все прочие, наглостью Юшки.
Один только хозяин воспринял случившееся не просто спокойно, но с насмешкою.
– А не сошел ли ты с ума? – спросил он, сверкнув зубами. – Не спятил ли в одночасье? Это за что же мне у тебя, раба неразумного, прощенья просить? Не за то ли, что я намерен наказать тебя примерно за несусветную дерзость и охальство? Ты обесчестил девку – а она известна была как скромница! – и не желаешь жениться на ней? Да знаешь ли ты, что я, как хозяин ее и ее деда, могу теперь…
– Скромница? – перебил его Юшка. – Потому ее скромницей почитаешь, что она тебе отказала в том, что мне отдала с охотою? Знаю, знаю, она мне сама разболтала, как ты ее просил, а она ответила: старый, мол, ты, барин, мне жеребчик погорячее нужен! Не с того ль ты теперь бесишься, что хочешь отомстить тому, кому Манюня досталась?
– Одумайся, что городишь, – посоветовал Романов внешне спокойно, однако взор его метал молнии. – С малолетства в доме моем живешь, хлеб мой ешь, а теперь смеешь словеса поносные…
– А кому и сметь, как не мне? – снова перебил боярина Юшка, которому, по всему было видно, нынче вожжа попала под хвост. Он и прежде недолюбливал своего самоуверенного, самовластного хозяина, который никому из слуг спуску не давал, ну а Юшка измлада почитал себя облеченным особыми привилегиями и желал к себе совсем другого отношения. И у слуг, и у хозяев он слыл беспримерным наглецом и лентяем, хотя отличался способностями и к письму, и к чтению, и к счету. Хозяева поощряли его тягу к знаниям, но по своему положению в доме Романовых Юшка сидел как бы меж двух стульев, не находя друзей ни среди слуг, ни – конечно! – среди хозяев. У них с боярином Александром Никитичем частенько случались короткие, но бурные стычки, однако и тот и другой умели вовремя остановиться. Сейчас оба не имели ни сил, ни желания для примирения, и человек знающий вмиг понял бы: у обоих изрядно накипело друг на друга.
– Кому сметь другому, как не мне? – повторил Юшка, заносчиво вскидывая голову. – Разве ты забыл, кто я таков, кто был мой отец?
– Отчего же это – «был»? – хищно усмехнулся Романов. – Сколь я сведом, он и по сю пору жив и здравствует, другое дело, что знать тебя не хочет.
Юшка растерянно уставился на боярина, имея вид человека, куда-то долго и быстро бежавшего, но остановленного внезапным ударом по лбу.
– Как жив и здоров? – пробормотал он растерянно, безуспешно пытаясь обрести прежнюю самоуверенность. – Что ты мелешь, что ты такое…
– Устами твоими враг рода человеческого завладел и подчинил тебя своей власти, коли ты язык злотворный распускаешь против господина твоего и благодетеля, который дал тебе приют, кров и пищу, который норовил тебя в люди вывести и отличал пред прочими своими людьми незаслуженно! – не выдержав, вмешался в разговор монах. – Да ты должен денно и нощно на коленях благодарить Господа Бога, отца нашего Иисуса Христа за то, что…
– Я?! – надменно воскликнул Юшка. – Да это вы все, вы все благодарить должны Бога за то, что он даровал вам возможность вскормить и взлелеять дитя, рожденное…
– Захудалым дворянином Богдашкою Нелидовым-Отрепьевым, – все с той же раскаленной усмешкой перебил Романов. – Вижу, не вредно тебе напомнить, чей ты есть сын, Юшка. Больно заносишься в своих пагубных мечтаниях, а они – вот не даст соврать святой отче – они исходят от лукавого и понужают нас ко греху.
– Погоди, – пробормотал Юшка. – Какой такой Богдашка Нелидов-Отрепьев? Почему ты зовешь его моим отцом? Да я его в жизни никогда не видел и такого имени-прозвища не слышал! Да, вы называли меня Юшкою Нелидовым, однако я думал, что сие прозванье дано мне лишь для того, чтобы сокрыть подлинность моего имени! Я был убежден, что настанет час – и ты откроешь мне то, что до времени должно быть сокрыто!
– Ну что ж, вот твой час и настал, – кивнул Романов. – Открываю тебе полное твое имя и изотчество. Зовут тебя Юрием, а по крещению – Георгием Нелидовым-Отрепьевым, по отцу Богдановым. Родом ты из Галича, что близ Ярославля. Отец твой никогда не блистал богатством, а вскоре и вовсе обнищал, так что принужден был сыновей своих отдавать на прокорм к добрым людям. Тебя он подбросил к порогу брата моего Михаила Никитича, ибо одно из его имений соседствует с подворьем отца твоего. Ну а брат привез тебя ко мне в Москву. Ты вырос в доме моем, но, вижу, благодарности за то не исполнился. Ну что ж, не нами сказано: раб твой – враг твой!
