По прихоти короля - де Ренье Анри (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗
– Ах, это вы, г-н де Поканси! Посмотрите, сделайте милость, как они растут!
И он указал Антуану на гороховую тычинку в углу спокойного, залитого солнцем садика, где летали бабочки.
– Погода для них самая подходящая,– продолжал г-н де Корвиль,– не слишком сухо, не слишком сыро, и такая погода продолжится, сударь, потому что ветер благоприятный.
Г-н де Корвиль был счастлив. По его приезде в Дортмюде г-н Даланзьер указал ему домик, видневшийся в конце сада с выступающим наличником и узкими окнами, к которым были приделаны зеркала, чтобы видеть, кто подходит. Когда г-н де Корвиль проник в него, молодая женщина, прилично и просто одетая, вздрогнула, но приняла его учтиво. Все у нее было крайне чисто. Пол в белую и черную клетки блестел под ногами. Синий фаянс и красная медь стояли друг против друга, и перед стульями лежали квадратные половички, чтобы ставить на них ноги, если подошвы в грязи.
В первую же ночь г-н де Корвиль, по военному обычаю, постучался в дверь хозяйки, но в ответ услышал только, как щелкнула задвижка. На следующее утро молодая женщина бросилась к его ногам, умоляя в самых трогательных выражениях пощадить ее честь. Муж ее, купец, не мог вернуться в Дортмюде вследствие двух осад. На портрете, висевшем на стене, у него было честное лицо. Он женился на ней по любви поскольку был богат, а она, дочь бедняков, пасла овец по Мёзе. У нее были волосы цвета влажного песка и глаза серые, как река утром.
Г-н де Корвиль был тронут и оставил ее в покое. Они вели долгие беседы и отлично сошлись. Она чистила ему платье и штопала ему дырки. Однажды, когда он долго не приходил с атаки, в которой пятьдесят маниссаровых кавалеристов отправились поджечь пороховую кишку от мины, он по возвращении застал ее в слезах. Так что с тех пор он старался возвращаться из отлучек аккуратнее, отчасти чтобы не волновать ее, отчасти из удовольствия вкушать отдохновение от ружейной трескотни под трельяжной купой садика, где верещали птицы и где хорошенькая г-жа Слюис говорила с ним о том, что его больше всего интересовало.
Действительно, она была деревенской и знала толк в растениях, цветах и плодах. Они часами говорили о прививке, черенках и посеве, меж тем как от пушечных ударов звенела медь и дрожал фаянс. Весь этот грохот не мешал г-ну де Корвилю заниматься садоводством. Он окапывал, подрезал, полол. Июньское солнце пекло ему спину, и время от времени он подымал глаза к окну, откуда хорошенькая г-жа Слюис смотрела на него в свое наклоненное зеркало как на картину.
XII
Г-н де Корвиль нес на синем фаянсовом блюде первые вишни из своего сада для маршала де Маниссара, когда перед самым носом у него, посреди главной площади, разорвалась бомба. Вишни чуть не рассыпались по мостовой, что было бы очень жаль и г-ну де Маниссару, который, по-видимому, был очень доволен этим лакомством, и г-ну де Корвилю, который имел честь видеть, как прекрасные зубки г-жи Ван Верленгем сейчас же принялись за его вишни.
Действительно, стол в Дортмюде стал весьма посредствен, поскольку прошло больше месяца с тех пор, как началась осада и резервы продовольствия крайне уменьшились. Запасы муки мало-помалу иссякли, и молоть зерно было сопряжено с большими затруднениями, так как неприятельский огонь разрушил почти все водяные мельницы. Хлеб сделался редкостью, и жителям Дортмюде приходилось подбирать животы. Даланзьер, будучи по своим занятиям в курсе дела относительно этих подробностей, рассказывал обо всем Антуану. В желудках бурчало. Первый восторг добрых дортмюдцев по отношению к маршалу де Маниссару значительно спал. Они тревожно переглядывались и начали желать снова увидеть сухое лицо г-на де Раберсдорфа, у которого было достаточно вкуса защищать крепость ценою только солдатских жизней.
Г-н Даланзьер, по-видимому, не так плохо себя чувствовал во время голодовки. Наоборот, он все толстел, и его красный кафтан с натянувшимися галунами едва мог сдерживать его телеса. Несомненно, у него был какой-то тайный запас продовольствия. Очевидно, с любовницами своими он им не делился, так как жаловался, что они худеют и ему приходится иметь двух зараз, чтобы составить одну себе по вкусу.
Наоборот, г-н маршал продолжал быть довольным своею, и она казалась ему достойной, даже с избытком, того, что он для нее делал. Удовольствие не разлучаться с г-жою Ван Верленгем, казалось ему, вознаграждало за неудобство подобной осады. Ему хотелось, чтобы она вечно продолжалась и чтобы болезнь г-на де Берлестанжа не прекращалась. Берлестанж не вставал еще с постели, и у его изголовья стояла тарелка, полная камушков. Время он проводил, рассматривая свою мочу в стеклянных флаконах. Он не стремился подыматься, так как положение больного теперь имело для него некоторые хорошие стороны.
Г-н маршал, видя, что наступает голод, издал приказ, чтобы говядину приберегали для раненых, а всех остальных перевели на конину. Сначала солдаты отказывались ее есть, говоря, что она вредна и нездорова, так что офицерам пришлось показать им пример. Г-н маршал умышленно приказывал приносить себе конины на самое место действия и принимался с аппетитом есть ее, говоря, что находит ее превосходной, делать ему это было тем легче, что вследствие отвращения к конине он обманным образом заменял ее куском мяса. Хитрость удалась, и все подчинились обстоятельствам.
Солдаты даже развлекали себя шуточками насчет крайнего положения: им весело было вокруг котлов толковать, что подобное мясо укрепит у них ноги и бедра.
Неприятели, знавшие, до чего дошло дело, и с укреплений которых слышны были разговоры на этой стороне, кричали нашим разные оскорбительные прозвища, вроде «поедателей подкованной дичи», или в виде насмешки подражали лошадиному ржанию.
На это г-н маршал ответил забавной выдумкой, которая развеселила солдат. Придя к окопам около десяти часов вечера, он велел привести какую-то шелудивую кавалерийскую лошадь и привязать ей к гриве и хвосту штук двести зажженных фитилей, после чего ее стали подгонять ударами сабель в зад. А ночь была темной. Как только неприятель это заметил, так поднялась тревога, да такая, что добрых полчаса не прекращался огонь. Лошадь, испугавшись, вернулась назад, ей снова привязали фитили вместо тех, что она растеряла, и пустили снова. Меж тем весь вражеский лагерь пошел в наступление, барабаны и трубы давали сигналы. Артиллерия наша сделала чудеса. Наконец, животное было убито, но, так как фитили продолжали еще гореть, они все стреляли и только утром увидели, что весь переполох произвела кляча, негодная даже для еды.
Г-н де Рабередорф взбесился, что всю ночь провел на ногах, и задумал план, удача которого могла бы быть опасной для крепости, а именно – отвести воду из рвов, чтобы понизить ее уровень. Ему удалось довести его до того, что во рву осталась только зловонная грязь, запах которой доходил до города. В то же время он устанавливал новые батареи, чтобы произвести брешь, а покуда не скупился посылать на дортмюдские крыши бомбы, раскаленные ядра и снаряды.
Они производили значительное опустошение, не только проламывая крыши домов, но распространяя и пожары. Жители, спрятавшиеся в подвалы, слышали, как рушатся стены и сыплются стекла и черепица. Во многих подвалах обвалились своды от тяжести обломков. Число раненых так увеличилось, что не знали, куда их поместить, многие были убиты на их соломенных тюфяках, и трое маленьких детей, игравших на площади, были разорваны на месте. В саду г-на де Корвиля бомбой разворотило горох на тычинках. А когда г-н маршал давал аудиенцию голове и дортмюдским старшинам в большом зале ратуши, так через потолок, который поддерживали обнажившиеся балки, видно было небо. Г-н Ван Верленгем произнес речь. Он казался длинным и бледным в парадном костюме. Он умолял г-на маршала не доводить до крайности защиту, которая истощает город и грозит ему после бедствий осады ужасами приступа. Г-н де Маниссар ответил ему благожелательно, но убеждал своих дорогих дортмюдцев терпеливее переносить невзгоды; что касается его, то он не считал положение столь критическим, раз г-жа Ван Верленгем, несмотря на голод, не утратила свежести лица и тела. Он убеждался в этом каждую ночь, когда мог в свободное от тревог время ласкать ее, меж тем как славный голова бывал задержан вне дома какой-нибудь служебной обязанностью, изобрести которую в подходящий момент г-н де Маниссар не пропускал случая.
