По прихоти короля - де Ренье Анри (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗
Жером и Жюстен узнали от Корвизо о смерти их отца и что виною ее были их опасные сооружения. Он хотел предупредить их о том положении, в котором они находятся. Суд их разыскивает и скоро на месте арестует. Тюрьмы им никак не избежать. Корвизо с удовольствием сгущал краски. Сделать это ему было нетрудно, так как, несмотря на ненависть, которую они к нему питали, влияние его на их доверчивость было велико. Их наивные и грубые души, хотя физически они сделались уже взрослыми мужчинами, во многих отношениях оставались в состоянии детства. Так что Корвизо получил большое удовлетворение, увидев, как они задрожали от страха, как желтые лица их побледнели, а глаза расширились, словно они уже видели, как высится виселица и квадратится плаха.
Именно до такого состояния и хотел довести их злопамятный Корвизо с тем, чтобы легче погубить Был у него, по его словам, способ спасти их из этого положения, но он колеблется, предложить ли им его. Они стали умолять, так как Корвизо заставлял себя упрашивать. Средство заключалось в том, чтобы они с письмом и деньгами, которые он им даст, сегодня же ночью удрали, стараясь быть не замеченными и никому не говоря ни слова, и добрались до Льежа, находившегося не далее чем в пятнадцати верстах по Мёзе. Там они спросят, где живет Ван Спердик. Ван Спердик друг Корвизо, предоставит им возможность достигнуть Амстердама и сесть на морское судно.
Молодые господа де Поканси задрожали от радости при описании жизни, ожидавшей их на корабле, которую нарисовал им Корвизо. Это нисколько не походило на жалкое существование в лагере. Жерому представлялось как на диких островах он убивает необыкновенных животных, Жюстен мечтал, как будет ловить летучих морских рыб. К черту ружейные приемы и саперные работы! Они будут свободными! Правосудие может гоняться за ними. Они чувствовали, будто гора у них свалилась с плеч, так что к концу его речи оба дезертира охотно бы расцеловали Корвизо, особенно когда он вручил им тяжелый кошелек. Правда, набит он был фальшивыми монетами. Неизвестно откуда они были у Корвизо. Он очень дорожил ими, и его забавляло пересчитывать их, не без мысли о глупости людей, прилагающих такие труды к подобному производству, меж тем как сами они представляют из себя рассадник всяческой лжи, худшей, чем обман суетными изображениями. Корвизо не нашел лучшего применения опасному этому кошельку, чем вручить его молодым беглецам. Он не преминет доставить им затруднения, которые могут далеко их завести.
К тому же тут замешан Ван Спердик, и скоро оба молодца поплывут к океанским островам, и будет чудом, если они оттуда вернутся – Ван Спердику отдан приказ следить, чтобы этого не случилось. Что касается Антуана, то если он узнает когда-нибудь об этом, то должен быть лишь благодарен Корвизо за то, что тот освободил его от неудобных родственников и наказал виновников смерти старого Анаксидомена.
И меж тем, как господа де Поканси мчались по предначертанному судьбой пути, Корвизо из Виркура снова тихонько сел на своего мула. Да и пора было – перемирие кончалось с заходом солнца, и обе стороны начали приготовляться. Солдаты бежали вооружаться и шли на свои позиции. Дортмюде казался весь позолонченным, в большом отдалении, со своими крышами, колокольнями, каланчою, в изломанном кольце своих укреплений.
Г-н Корвизо спешил. Он доехал до Домденской дороги. Мул его шел в облаке пыли, шел иноходью смешная тень от его ушей удлинилась сверх меры потом побледнела и исчезла. Корвизо обернулся. Солнце село за Дортмюде, теперь совершенно черном на поалевшем небе. Раздался пушечный выстрел; это было сигналом к возобновлению огня, и г-н Корвизо, довольный, что пальба у него за спиною, удалялся тихим шажком, удовлетворенный всем сделанным за день и результатами своего путешествия. Чтобы прочистить ум и быть готовым воспринимать приятные мысли, которые не замедлят прийти ему в голову, он взял из табакерки понюшку табаку и медленно забрал ее носом до последней крошки.
XI
Г-н де Маниссар довольно резко заткнул рот г-ну де Шамисси, когда тот на общем совете заявил ни более, ни менее как о том, что следует бросить Дортмюде, который заняли всего семь дней назад, так как это было 21 июня, а гарнизон оттуда вышел 15-го утром. Переговоры о сдаче начались 13-го сдачею заложников. Комендант, г-н де Раберсдорф, соглашался сдать крепость на следующих условиях: выйти с лошадьми, оружием и обозом, при барабанном бое, с распущенными знаменами, с ядрами в пушках, фитиль которых был бы зажжен с двух сторон. Разногласие происходило из-за артиллерии. Г-н де Раберсдорф хотел всю увезти с собою. Но ему пришлось удовлетвориться двадцатью четырьмя орудиями. Он прошел между выстроенными шпалерами войсками, отдававшими ему честь мушкетами и пиками. Г-н маршал к этим почестям присоединил еще кучу любезностей, к чему г-н де Раберсдорф, по-видимому, был весьма чувствителен. Город он оставлял в хорошем состоянии, целым и с весьма незначительными повреждениями в укреплениях, что делало мало-понятной поспешность, с которой он сдался и покинул крепость.
Причины этой поспешности выяснились из показаний лазутчиков и бродяг. По ту сторону Мёзы происходило скопление вражеских войск. Большое количество свежих сил, конвоя и обоза указывало на какие-то важные планы, и г-н де Раберсдорф несомненно получил приказ во что бы то ни стало присоединить к общему корпусу старый гарнизон Дортмюде и себя лично. Значительно ухудшало положение то обстоятельство, что приближалась армия с Мозеля, которая легко могла зайти в тыл г-н Маниссару. С другой стороны, нельзя было особенно рассчитывать на маршала де Ворая, который старался приблизиться к Мёзе, но до сих пор встречал к этому сильные препятствия.
На этих основаниях г-н де Шамисси и советовал оставить Дортмюде и отойти на позицию более выгодную, чтобы выдержать двойную атаку или, по крайней мере, не открывать границы. Настойчивость его раздражила г-на де Маниссара и побудила к грубости, от которой г-н де Шамисси побледнел. Все молчали, признавая справедливость слов г-на де Шамисси. Г-н де Монкорне и г-н де ла Бурлад смущенно переглядывались, но Шамисси не считал дело проигранным и начал с удвоенный силой.
Г-н де Маниссар выслушивал его доводы с красным и упрямым лицом. Обычная мягкость покинула его. Он ударил кулаком по столу и объявил, что остается в Дортмюде. Однако главные силы армии он согласился отправить в тыл, чтобы наблюдать за движением неприятеля. Что касается его самого, то он считал себя достаточно сильным, чтобы занять людей по ту сторону Мёзы. Итак, пусть г-н де Монкорне и г-н де ла Бурлад отступают, а он запрется в Дортмюде.
– И я надеюсь, сударь,– обратился он к г-ну де Шамисси,– что вы не откажетесь разделить со мною кампанию.
Г-н де Шамисси, позеленев, поклонился.
– Г-н маршал, сочту за честь повиноваться вам, но возьму на себя смелость отписать ко Двору мое мнение относительно всего этого.
Г-н де Маниссар сделал жест, что это ему почти безразлично, и закрыл собрание.
Когда все ушли, он довольно долго ходил взад и вперед по комнате. Это была довольно обширная зала, высокие окна которой выходили на главную площадь Дортмюде, где находились городская ратуша, рынок и каланча. Стенные ковры были оправлены в резное дерево. На них изображена была зелень деревьев, рощи и цветы. Маршал долго смотрел на них, наконец поправил перед зеркалом парик и толкнул потайную дверцу. Она вела в соседнее помещение. Молодая женщина, сидевшая в кресле, поднялась при входе г-на де Маниссара и сделала самый светский поклон, отчего залаяла маленькая собачка и запрыгал скворец в позолоченной клетке, спускавшейся с потолка на красном шелковом шнуре с мохнатыми кисточками. Дама была живой, черноволосой и хорошенькой. Шелковое платье ложилось красивыми складками вокруг ее тела и падало на кончик зеленой туфли. Около нее на столе пузатился музыкальный инструмент с деревянной инкрустацией, а из горлышка китайской вазы вырывались тонкие стебли пестрых тюльпанов.
