Февраль (СИ) - Сахарова Ирина (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Лассард. Уф, про него даже думать не хочется! Рядом с Селиной он мне решительно не представлялся, но, тем не менее, он был богат – это факт. Вращался в банковской сфере, только, почему-то, в нашей, французской. Это я услышала уже от мадам Вермаллен, вчера за обедом. Впрочем, пускай ему! Этот лысоватый круглый мужчинка казался мне до того отвратительным, что я старалась не вспоминать его лишний раз.
Ватрушкин. Сын золотодобытчика из Сибири. И ещё раз, для тех, кто не понял с первого раза: зо-ло-то-добытчика. Золото, золото, золотая запонка… С клеймом парижского ювелирного дома, факт. Но мьсе Бушерон в прошлом вполне мог быть компаньоном Ватрушкина-отца, и ничто не мешало ему сделать украшение на заказ, со знаком собственного ювелирного дома. Подходит? Подходит!
Тео. Непонятный русский паренёк, о котором мало что известно, кроме того, что он дружит с Ватрушкиным и Арсеном. Соотечественники, как-никак! Тео тоже был молод и довольно красив с лица, но о его финансовом положении я, увы, не знала. Он мог быть как и очередным сыном миллионера, так и нищим, безродным, но очень хорошим товарищем Ватрушкина, сына миллионера. А для товарища, как известно, широкой русской душе ничего не жалко: ну, подумаешь, такие мелочи, как номер-люкс в одном из самых известных отелей в Европе? Или эксклюзивная запонка в подарок. Хм.
Гринберг. Ох, а вот этот парень подходил, кажется, по всем параметрам. Молоденький, сказочно богатый, вполне мог воспылать юношеской страстью к Селине, и запонку эту вполне мог забыть в домике у реки. Тут даже думать не о чем, Гринберг в роли горе-влюблённого смотрелся лучше остальных.
А вот Томас… Томас, по совести говоря, представлялся мне исключительно в качестве любящего заботливого супруга для своей Наны, и больше никак. Я в сотый раз отказывалась смотреть на голые факты, из-за этой дурацкой сентиментальности – ах, ну не мог он изменить своей Нане, он же так её любит! Глупости. Мог. Уж мне ли не знать, до чего низменна и отвратна мужская природа! Я усмехнулась. Что ж, если отбросить в сторону мои добрые чувства к Томасу Хэдину – о, да, это, безусловно, мог быть и он тоже. Нана вчера на прогулке сказала мне, что они с супругом на пару владеют акциями крупного железнодорожного товарищества в Лозанне. Стало быть, не бедствуют, и на золотые запонки не скупятся.
Остановившись перед дверью в кабинет, где пару часов назад мы беседовали с комиссаром, я на секунду замерла, собираясь с духом. Отбрось свой глупый страх, Жозефина, отбрось предрассудки! Конечно, всем давно известно, что в полиции служат исключительно идиоты, но против таких весомых улик Витген точно не пойдёт!
«Какая непростительная наивность! – отозвался мой внутренний голос. – Витген скажет, что ты нарочно всё это выдумала, чтобы отвести от себя подозрения! Не станет он тебя слушать, не станет… посмотри на себя со стороны: каждый твой поступок выглядит ещё подозрительнее, чем предыдущий! Ох, Жозефина, что же ты делаешь, сама же прыгаешь в эту трясину!»
Да я и так уже по самые уши в ней. И, видимо, уже не выберусь. А Селине, глядишь, ещё сумею помочь. Она была хорошей девушкой, и справедливым было бы отыскать и призвать к ответу её убийцу!
Погубит тебя твоё благородство, Жозефина!
Не слушая голос здравого смысла, я всё же постучала три раза, громко и уверенно. Но ответом мне, как ни странно, была тишина. Я с непониманием нахмурилась, и, приоткрыв дверь, осторожно заглянула внутрь. Я ожидала увидеть если не самого Витгена, то хотя бы кого-то из его помощников, но кабинет был пуст.
Они уехали. В самом деле, уехали! Допросили свидетелей – тех, кого сочли нужным – и, помахав Грандеку ручкой на прощанье, укатили обратно в свой Берн. Чёрт возьми, я опоздала! В сердцах топнув ногой, я развернулась и зашагала обратно. Признаться, какая-то часть меня была немножечко рада такому повороту событий – я не хотела встречаться с комиссаром снова, это факт. И я, действительно, боялась услышать от него язвительное: «Мадам Лавиолетт, вы выдумали всё это исключительно с одной целью – очернить доброе имя невиновного! Вы убийца, мадам Лавиолетт! Вы убийца!»
Но, с другой стороны, меня грызло чувство вины. Перед Селиной было как-то неудобно… я, выходит, скрыла важную улику – которая, быть может, сыграла бы решающую роль в расследовании… При условии, конечно, что расследование вообще стали бы проводить. Я-то была уже практически на все сто уверена, что с приездом парижской полиции меня волоком оттащат в участок, а оттуда депортируют в Лион, где и казнят без суда и следствия на главной городской площади.
Наверное, я преувеличивала. Ладно, что уж там – я, действительно, преувеличивала. Но вы бы простили мне мои оскорбительные мысли в их адрес, если б знали, через какой кошмар мне довелось пройти после смерти Рене. Я, действительно, ждала удара со всех сторон, и я была убеждена, что этим людям жизненно необходимо отправить меня на гильотину, хотя по сути-то, думаю, мало кому из них было до меня дело. Не считая кое-кого из моих лионских «любимчиков», которые, действительно, пытались обвинить меня в убийстве Рене и даже завели дело. Но это скорее исключение, чем правило.
А тот же Витген… ну, что ещё он мог подумать, право? Моя шляпка на месте преступления, чем не улика? И то, что я путешествовала под другой фамилией – разве не подозрительно? Ах, да, ведь моя фамилия была Бланшар – та самая Жозефина Бланшар, которую пытались осудить за убийство собственного мужа месяц назад! Нашумевшее было дело, о, да, слышали, знаем… И вот эта женщина, чудом избежавшая правосудия, оказывается в Берне, рядом с местом очередного преступления, где находят её шляпку… Да, наверное, у комиссара Витгена и впрямь были все основания подозревать меня. Это если судить объективно.
Но тогда я ещё не могла быть объективной – слишком неясными были перспективы моего дальнейшего будущего, и слишком тоскливо было на душе от осознания того, что кто-то безжалостно задушил весёлую беззаботную девчушку-горничную, милую Селину. Которую я же, за пару часов до этого, собирала на свидание как заботливая мать или любящая старшая сестра. Ох, боже, у меня опять разболелась голова от этих мыслей…!
И лестница вдруг пошатнулась, и ушла из под моих ног – я осознала, что падаю. Ещё немного, и «Коффин» заполучил бы второй труп, на этот раз без малейших признаков криминала. Я так и видела заголовки газетных статей, нечто вроде: «Справедливость восторжествовала! Божья кара настигла убийцу!» Ну, или что-то в этом духе.
Однако русский журналист упустил громкую сенсацию. Собственными руками разрушил свою же будущую статью, весьма удачно поймав меня возле лестничного пролёта между четвёртым и третьим этажом. А я даже не заметила его поначалу, вот до чего довела себя этими мыслями!
– Мадам Лавиолетт, Жозефина! – Его взволнованный голос донёсся до меня откуда-то сверху, а потом я почувствовала, как сильные руки легко отняли меня от пола. – Не волнуйтесь, я отнесу вас в вашу комнату.
– У меня закружилась голова, – попробовала, было, оправдаться я, но слова мои прозвучали до того жалко, что я сочла нужным поскорее замолчать. Арсен, благо, и не собирался упрекать меня в немощности, это вам не мой драгоценный супруг! Он лишь ласково улыбнулся, и ещё раз попросил ни о чём не волноваться.
И вот, мы уже в моей комнате, он опустил меня на кровать, затем поправил подушки, чтобы мне было удобнее. Прямо как заботливая матушка, право слово! Я вяло улыбнулась ему – ну, это я надеялась, что получилось улыбнуться именно ему, потому что я толком и не видела, где именно он стоял, комната всё ещё плыла перед глазами.
– У вас-то, я надеюсь, нет национальных предубеждённостей? Не будете против визита доктора Хартброука? – Смеясь, спросил он откуда-то справа от меня. По звукам льющейся воды я поняла, что Арсен наполняет для меня один из стаканов, что стояли на серебряном подносе вместе с хрустальным графином. – Вот, выпейте. Должно полегчать.
Голова моя не желала меня слушаться, и подниматься упрямо не хотела, вопреки моим стараниям. Тогда Арсен осторожно подсунул руку под мою шею, и от этого прикосновения я невольно вздрогнула. Он, впрочем, тоже не оставил этот интимный момент без внимания, и как-то странно, томно вздохнул. Затем, чуть приподняв мою голову, он заставил меня сделать несколько глотков освежающей прохладной воды. Пара капель всё равно пролилась на моё сиреневое платье, но это были сущие пустяки.
