Сестры-соперницы - Карр Филиппа (читать хорошую книгу txt) 📗
— Как это произошло? — спросила я.
— Он сказал, что я очень хорошенькая и что на меня приятно смотреть. Он сказал, что просто глаз от меня оторвать не может. До этого я и не думала, что могу кому-то нравиться. Ну, и от этого я совсем размякла.
— Бедная Феб, — сказала я, — должно быть, трудно жить под одной крышей с таким человеком, как твой отец.
При упоминании об отце Феб задрожала.
— Я его боюсь, госпожа Берсаба. — Она расстегнула свое безобразное черное платье и показала мне шрамы от плети на плечах. — Он избил меня за то, что я в субботний день пела песню о весне. Я думаю, он меня убьет. Конечно, я этого заслуживаю. Я так согрешила!
— А почему ты сделала это, Феб?
— Охота на меня нашла, госпожа Берсаба. Я кивнула. Кто мог понять ее лучше, чем я?
— Давай перейдем к делу, — сказала я. — Он об этом знает?
— Господь храни нас, нет. Моя мать знает, и отец может выбить из нее признание. Он обвинит в моих грехах и ее. Отец скажет, что она знала о моем разврате и оставила его безнаказанным. Что же мне делать, госпожа Берсаба?
— Я подумаю.
— Вы страшно добры ко мне. Ко мне никто никогда так хорошо не относился.
Мне стало стыдно. Я даже не думала, что могу испытывать такие чувства. Я узнала о себе нечто новое. Мне нетрудно было поставить себя на место Феб. Я могла представить, как на меня находит охота и как бы я почувствовала себя на месте дочери Томаса Гаста. Именно поэтому я была способна проявить сочувствие к Феб и оказать ей помощь. И даже в такой момент я подумала: Анжелет никогда не могла бы этого сделать. Наивная Анжелет просто ничего не поняла бы.
Я спросила:
— А он не может жениться на тебе? Она покачала головой:
— Он уже женат. Я знала об этом с самого начала. Просто не представляю, что на меня нашло.
— И давно ты носишь ребенка?
— Ну, пожалуй, месяцев шесть. Рано или поздно приходит время, когда этого уже не скроешь… И это время пришло.
— И ты решила бежать…
— Да. Мать об этом знает. Знает уже два дня. Она очень переживает. Все говорит, что отец меня убьет. Тяжелый он человек… но хороший. Он просто не умеет прощать грехи, а мой грех, наверное, из самых тяжелых. Мать за меня боится. Вот поэтому я и убежала. Подумала, что так будет лучше.
Она смотрела на меня с мольбой, и я сказала:
— Не бойся, Феб. Я позабочусь о тебе. Не убивайся так. Это вредно для малыша.
— Ох уж этот малыш… Лучше бы он умер, госпожа. И я тоже. Я уж хотела себя порешить, но… просто не смогла.
— О таких вещах нельзя и думать. Вот это действительно грех. Теперь слушай. Ты здесь останешься на ночь. Никто не знает о том, что ты здесь, кроме Джинни, но она будет молчать, потому что знает, что иначе я очень рассержусь на нее. Я принесу тебе шерстяное одеяло, чтобы ты могла завернуться, и соберу тебе поесть. На двери есть засов. Когда я выйду, ты запрись и никому, кроме меня, не открывай. К утру я что-нибудь придумаю.
Она расплакалась.
— Ох, госпожа Берсаба! Вы так добры ко мне! Вы просто ангел, вот вы кто… Ангел милосердия. Я этого никогда не забуду.
— Хватит разговоров. Сиди здесь и жди. Я вернусь.
Я вышла из амбара и услышала, как она заперлась изнутри. По дороге домой я ощущала себя возбужденной, сильной, богоподобной.
Утром я поняла, что нельзя бесконечно держать Феб в амбаре и что единственный разумный выход — рассказать обо всем матери. Я могла бы сделать это еще вчера вечером, поскольку очень хорошо знала, что она никогда не откажет в помощи девушке, попавшей в тяжелое положение. Мне пришлось хорошенько присмотреться к самой себе и признать, что вчера я руководствовалась эгоистическими мотивами. Я хотела присвоить себе славу спасительницы бедняжки Феб и не делиться ею ни с кем. Вот поэтому я сама принесла ей еду и одеяла. Вот поэтому я до утра никому о ней не говорила.
Но теперь надо было рассказать обо всем матушке, пока кто-нибудь случайно не натолкнулся на Феб.
Мать я нашла в кладовой вместе с одной из служанок. Матушка обрадовалась, увидев меня здесь, так как считала, что нам с Анжелет полезно знакомиться с искусством хранения припасов.
— Мама, — сказала я, — мне нужно поговорить с тобой.
Наверное, у меня был очень серьезный вид, потому что она тут же сказала служанке: «Продолжай заниматься делом, Анни», а мне велела пройти в спальню.
Мы поднялись наверх, и я сообщила ей о том, что Феб скоро станет матерью, что она убежала из дому и что я спрятала ее на ночь в амбаре.
— Ах, бедная, несчастная девушка! Что же с ней будет? Томас Гаст такой жестокий человек… А почему ты не пришла ко мне еще вчера вечером?
— Феб страшно испугана, мама, а я не знала в точности, как ты к этому отнесешься. Мне нужно было укрыть ее хотя бы на ночь. Я пообещала ей, что сделаю все возможное. Мы должны ей помочь.
— Конечно. Она попросту не может вернуться к своему отцу.
— А можно ей остаться здесь?
— Придется так и сделать, ничего другого не придумаешь. Но что будет с ребенком?
— Ведь ребенок Джинни живет здесь.
— Да. Но Джинни была одной из наших служанок. Мы не можем позволить людям думать, что им можно заводить детей, а потом устраивать их здесь, словно в поместье приют.
Я понимала, что, говоря со мной, мать в то же время обдумывает, что же делать с Феб. Конечно, она ни за что не выгонит девушку и позволит ребенку остаться здесь, объяснив это тем, что нельзя разлучать мать и дитя. Я видела в ее глазах страх: она представляла гнев Томаса Гаста и то, что может произойти с девушкой, попади она в его руки.
— Мама, — сказала я, — она очень напугана. Если ты поговоришь с ней, она немножко успокоится.
— Милое мое дитя, мы, несомненно, ей поможем. Она поживет здесь, по крайней мере, до тех пор, пока не родится ребенок, а потом будет видно, что делать дальше.
— Ох, мамочка, спасибо тебе!
Она взглянула на меня с любовью и одобрением.
— Я очень довольна, что ты относишься к людям с состраданием.
— Значит, я поступила правильно, дав ей надежду, пообещав помощь?
— Я и не ожидала от тебя ничего иного. Иди в амбар и приведи ее в дом.
Обрадованная, я побежала к амбару. Постучав в дверь, я назвала себя, и Феб отодвинула засов. В ее заплаканных глазах затаился страх.
— Все в порядке, — сказала я, — ты останешься у нас в доме. Я обо всем поговорила с матерью. Она сказала, чтобы ты ничего не боялась. Ребенка ты родишь здесь, а потом будет видно.
Феб упала на колени, схватила мою руку и начала целовать ее. Я была вне себя от счастья. После предательства Бастиана я еще ни разу не чувствовала себя так хорошо и вряд ли когда-нибудь еще буду такой счастливой.
Сохранить в тайне присутствие Феб в доме было, конечно, невозможно. Мы даже и не пытались сделать это. Мои родители сказали, что рано или поздно Томас Гаст обо всем узнает, и чем скорее это произойдет, тем лучше. Исчезновение его дочери должно иметь какое-то объяснение, и не пройдет нескольких часов, как кто-нибудь из слуг забредет поболтать в деревню, а такие слухи распространяются мгновенно, как лесной пожар.
Так что мы не удивились, когда на следующий день в Тристан Прайори явился Томас Гаст.
Феб заметила его издалека и, к моему удивлению, немедленно побежала ко мне за защитой.
Она, Анжелет и я пристроились к щелям в стене солярия , через которые можно было незаметно наблюдать за происходящим в холле, причем все было не только отлично видно, но и слышно. Мы с Анжелет пользовались этими щелями с детства, подсматривая за тем, как родители принимают гостей. Моя сестра сразу же приняла близко к сердцу проблемы бедняжки Феб, что ничуть меня не удивило, и решительно заявила, что та ни в коем случае не должна возвращаться к свирепому кузнецу. С присущим ей энтузиазмом она взялась подбирать одежду, которую можно было приспособить к располневшей фигуре Феб, и ткани, из которых мы собирались сшить приданое для малыша.
В нашем доме кузнец выглядел менее свирепо, чем у себя в кузнице. Я вспомнила зловещие отблески пламени на его лице и звон наковальни, звучавшей под его руками по-сатанински. Мне кажется, он был несколько подавлен обстановкой нашего дома, наверное, она показалась ему роскошной. В то же время он относился к этому великолепию с неодобрением, полагая, что все земные сокровища суть прах и тлен.
