Прикосновение - Уэст Розалин (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
Глава 6
Макензи прислушивался к шагам Джуд. Он объяснял себе это тем, что скучал и был голоден, а быстрая, уверенная походка Джуд Эймос означала, что его страдания близятся к концу. За те четыре дня, что Долтон находился на ее попечении, были две вещи, на которые, как он уже понял, ему можно было рассчитывать в пустоте его темных часов. Джуд не появлялась, если не нужно было принести ему всегда желанную тарелку аппетитной еды, и, пока она оставалась с ним в комнате, он испытывал непреодолимое желание чем-нибудь поддразнить ее, чтобы с помощью такой уловки заставить задержаться дольше, чем она собиралась.
Он знал, что останется в живых, и больше не имел против этого никаких возражений, хотя качество этой жизни вызывало у него сомнения по мере того, как к нему возвращались силы и воля. Всю свою жизнь он провел в борьбе, постоянно попадая и выпутываясь из всяких неприятных ситуаций, и нельзя сказать, что он привык, чтобы судьба относилась к нему благосклонно. Это действительно всегда создавало ему огромные трудности, зато сейчас ему легче было делать вид, что он не боится, слыша те приближающиеся легкие шаги, — взволнованное ожидание не оставляло места даже для малейшей тревоги. Одно дело быть напуганным, и совершенно другое — позволить кому-либо об этом Догадаться: каждое утро, когда он просыпался для продолжения непрерывной ночи, его сердце трепетало от страха, глубокого и неподдельного. И хуже всего была неопределенность, так как Долтон не знал, изменится ли его состояние.
Он придумал себе довольно жестокую забаву — ловить на приманку вспыльчивую мисс Эймос. Макензи давал ей понять, что его душа готова поддаться приступу меланхолии, и Джуд начинала самозабвенно, аргументированно убеждать его, даже умоляла обратиться к вере. Вера — теперь это слово он находил таким же бессмысленным, как участливое отношение Джуд. И то и другое несло в себе что-то личное, какую-то силу, в то время как на самом деле оба были слабыми от ладности и лживости. Однако по какой-то неизвестной причине Долтон не мог понять себя; ему нравилось притворяться, что он доверяет искренности и того и другого, хотя хорошо знал, что все это ложь. Если бы вера была настоящей, он уже много лет назад получил бы ответ на свой ропот, обращенный к небесам. Если бы заботы Джуд Эймос были основаны на истинных чувствах…
Долтон никогда не получал нежных ласк от женских рук. Страстные — да, но это было нечто честно оплаченное, поэтому он мог уходить, не чувствуя за собой никаких обязательств. Прошло много-много времени с тех пор, как он проводил время с приличной женщиной, которая смотрела на его постель; только чтобы узнать, не нужно ли сменить белье. Он постоянно повторял себе, как один из тех катехизисов, выученных в детстве под ударами линейки, что его влечение к ней, должно быть, вызвано ее непохожестью на всех остальных женщин, которые мелькали в его прошлом, ярко вспыхивая на короткое мгновение и затем исчезая. Джуд не поддавалась его обаянию, хотя приходила от него в волнение, и предпочитала пользоваться своим язычком, чтобы поставить Долтона на место, а не для других, более приятных, занятой.
Однако несмотря на язвительные замечания Джуд и на то, что ей платили за ее доброе отношение к Долтону, в ее прикосновениях была какая-то исключительная нежность. Первым, что он вспоминал, просыпаясь и погружаясь в свои непрогляднее кошмары, было нежное поглаживание кончиков ее пальцев; это мягкое, скользящее прикосновение к его лбу было так похоже на ласковое материнское утешение, о котором он всегда мечтал и которое часто представлял себе. Ее руки, огрубевшие от тяжелой жизни, не были ни гладкими, ни душистыми, но, сотворяя некое волшебство с его паникой и болью, они, казалось, превращались в бархат.
Беззащитность была не тем состоянием, к которому привык Макензи, она шла вразрез с самой сущностью его натуры. Вынужденно оказавшись в беспомощном положении слепого, Долтон утратил всю свою уверенность и умение владеть собой, он не мог сделать даже такой простой вещи, как разрезать мясо. И остроумная женщина, которая приходила и уходила на протяжении его темных дней, была всем, за что он мог уцепиться для сохранения равновесия, как физического, так и душевного. Бывали периоды, когда однообразная чернота распухала до такой степени, что ему приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не закричать от ужаса. А затем он слышал звук ее шагов, и волны страха откатывались. Он слышал ее хриплый смех, и унижение от того, что кто-то кормит его, оказывалось совсем не таким уж невыносимым, Долтон чувствовал, что она необходима ему, чтобы не потерять рассудок.
Но его интерес к Джуд являлся результатом не просто скуки.
Будучи беспомощным, Долтон многое узнал о своем окружении с тех пор, как в первый раз взглянул в черное ничто. Комната, которая приютила его, была маленькой и почти без мебели — она явно принадлежала не женщине, в ней ощущался запах кожи, лошадей и деревянной стружки, сохранявшийся, как и запах бисквитов Джозефа. Он кое-что узнал о Джозефе, немногословном древнем поваре, который старался спасти его зрение целебными компрессами, но никогда не отвечал ни на один из его многочисленных настойчивых вопросов о том, когда он мог рассчитывать на результат этого волшебного лечения. Владельцем комнаты, в которой сейчас обитал Макензи, был Сэмми, брат Джуд, который оставался для него головоломкой. То, что он узнал о нем, совершенно сбивало Долтона с толку. Большую часть времени Джуд не пускала к нему брата, но, когда дверь оставалась открытой, Макензи схватывал обрывки разговоров, которых хватало, чтобы привести его в недоумение. Возбужденные, беззаботные, сбивчивые слова принадлежали мальчику, но голос, который их произносил, был низким, соответствующим достаточно взрослому мужчине. За те разы, когда Сэмми удавалось незаметно пробраться в комнату, у Долтона сложилось впечатление о силе, а не о кротости этого человека, но когда бы он ни пытался уговорить брата Джуд подойти ближе, тот отказывался, ворча: «Джуд говорит, Сэмми не должен беспокоить вас», — и исчезал, оставляя Долтону разожженное любопытство.
