Я люблю другого (Глубинное течение, Темный поток) - Картленд Барбара (книги бесплатно читать без .txt) 📗
Глава четвертая
Фенела быстрым шагом пересекала лес, пока не вышла на маленькую полянку, где стояла старая, разломанная простая деревенская скамейка.
Молодая поросль наполовину скрывала ее, а сверху нависали огромные ветви каштанов. Когда-то это место служило излюбленным убежищем для маленьких Фенелы, Реймонда и My – чуть ли не с самого их младенчества.
Когда бывало плохо, они прятались здесь, чтобы втайне облегчить душевные раны, или поверять друг другу свои беды, или вместе составить план, как им одолеть общего врага…
Сегодня Фенела пришла сюда одна, но с местом этим было связано столько воспоминаний, что само присутствие здесь уже действовало на девушку успокаивающе и хотя бы отчасти смягчало охватившую ее безысходную скорбь.
Фенела опустилась на скамью и спрятала лицо в ладони. Нет, она не плакала, слезы казались ей теперь слишком большой роскошью, как будто она уже переступила грань человеческого отчаяния и чувствовала себя совершенно потерянной, как бы уже и несуществующей – и даже не было сил позвать на помощь.
Предыдущая ночь и последовавший за ней день, похоже, лишили ее всего в жизни, оставив лишь возможность поддерживать свое физическое существование, и кровь теперь вяло, как бы по инерции струилась в ее венах.
«Этого не может быть», – тупо думала она. Случившееся представлялось теперь, задним числом, каким-то зловещим ночным кошмаром, от которого ей никак не удавалось пробудиться.
Она была слишком несчастна, чтобы хоть просто спросить себя: что же делать дальше? Оставалось лишь сидеть, тупо уставившись в пространство, и вяло благодарить судьбу за царящую вокруг тишину леса, за счастье находиться вдали от людей, не слышать больше их голосов и постоянного, непрекращающегося, почти невыносимого плача My.
Бедняжка My! Фенела понимала ее состояние и сочувствовала сестре, даже несмотря на то, что ее собственное положение граничило с катастрофой. Но главные заботы – о My! Девочка в полной истерике, на пороге нервного срыва…
Всю ночь Фенела буквально баюкала ее на руках, не смея заснуть из-за приступов безумного детского отчаяния, вспыхивавших с новой силой каждый раз, когда Фенела уже надеялась, что сестренка наконец-то забылась тревожным сном.
– Это невыносимо, Фенела! – твердила девочка вновь и вновь. – Я не вынесу. Я не смогу вернуться в школу, никогда, никогда. Обещай, что я не пойду туда больше!
– Обещаю, – говорила Фенела и повторяла свое обещание опять и опять, терпеливо и ласково.
– Но что же со мной будет?
– Пойдешь в другую школу.
– Но меня не примут! Здесь же все всем известно! Ведь мне придется назвать свою фамилию, ведь так?! И когда они узнают, кто я, они откажутся меня брать! Вот увидишь, так и будет!
– Уверена, они не пойдут на такую несправедливость, – возражала Фенела.
– Ну а даже если они и возьмут меня, – упорствовала My, – ты только представь себе, что начнется, когда девочки разузнают обо всем?! Они станут перемигиваться и хихикать за моей спиной и перешептываться друг с другом, Фенела, я не могу, я не вынесу!
Фенела и сама чувствовала, что еще немного – и она тоже не вынесет, но что же поделаешь, что?! Они загнаны в узкий тоннель – и выхода нет, только вперед.
Они должны идти вперед, должны жить, молясь и надеясь, что вдалеке блеснет свет – свет спасения из кромешного мрака, окружающего их.
И даже останься Илейн в живых, ситуация ненамного бы улучшилась.
В глубине сознания Фенела все время вновь и вновь возвращалась к мучившей их проблеме, гадая, не окажутся ли они все в еще худшем положении, если оправдается слабая надежда на выживание Илейн, чем в случае, если она в конце концов все-таки умрет?
Как бы то ни было, при любом исходе скандала не миновать. Никуда не деться от кошмаров полицейского дознания и ужасов публичного позора.
Никогда не забыть тот ужасный момент, когда доктор Вуд заявил, что обязан сообщить в полицию о случившемся.
До тех пор они были слишком взволнованы, чтобы беспокоиться о чем-нибудь, кроме спасения самой Илейн. Но тут Фенела поняла, что было бы разумнее уничтожить оставленную Илейн записку, где та сообщала, что приняла смертельную дозу имевшегося у нее наркотика, и подробно объясняла, почему именно она это сделала.
«Ах, если бы у меня сразу хватило сообразительности, – думала теперь Фенела, – забрала бы я эту записку у Саймона – и сожгла…»
Однако с обреченным чувством она тут же подумала, что ее поступок, несомненно, обнаружился бы рано или поздно и лишь навлек бы на них еще больше неприятностей.
Увы, если бы черным по белому не излила Илейн в этой злополучной записке свои пылкие упреки Саймону, возможно, тогда бы…
Фенела резко выпрямилась, тряхнула головой. Что толку в пустых рассуждениях?
Факт остается фактом: Илейн лежит сейчас при смерти, а в руках полиции находится письмо, где говорится, что она готова была покончить с собой из-за Саймона Прентиса.
Кровь стынет в жилах при воспоминании о зрелище, открывшемся их глазам, когда они обнаружили Илейн лежащей на полу спальни, и память об этом настолько врезалась в сознание Фенелы, что девушке казалось: это видение будет преследовать ее всегда.
Первой нашла самоубийцу My. «Ox, как назло, – тоскливо думала Фенела, – но именно так обычно и происходит в нашей жизни…»
После завтрака Саймон небрежно бросил:
– Сбегай-ка скажи Илейн: я подумываю отправиться в Лондон сегодняшним поездом. Так что, если хочет, пусть присоединяется.
– Ты сегодня уезжаешь? – осведомилась Фенела с противоположного конца стола.
Он улыбнулся дочери, однако в улыбке его проглядывало (как с любопытством заметила Фенела) нечто стыдливое и даже слегка виноватое, а в голосе прозвучали извиняющиеся нотки:
– Наконец-то я избавлю тебя от моего присутствия, хотя бы на некоторое время.
– Ты же знаешь, в глубине души мне не хочется, чтобы ты уезжал, – сказала Фенела, – но…
– Ну же, ну же, продолжай! – поддразнил ее отец.
Что ж, и продолжу, – отважилась Фенела. – По моему глубокому убеждению, сцены, подобные вчерашней, сказываются на My далеко не лучшим образом.
Она сама испугалась своей смелости – такая откровенность да еще прямо в глаза отцу… Саймон не очень-то покорно сносит попреки. Вот и сейчас он резко вскочил из-за стола и отошел к окну.
– Это я для таких страстей староват становлюсь, – буркнул он. – A My что сделается? Она ребенок еще…
– Ей уже пятнадцать! – воскликнула Фенела. – И у нее обостренное восприятие подростка! Саймон, ну неужели нельзя…
Слова просьбы замерли у нее на губах, потому что в этот миг до них донесся отчаянный вопль My: она выкрикивала их имена и звала на помощь.
– Папа! Фенела!!! Скорее… ой, скорее сюда!
Фенела стрелой взлетела по ступенькам и оказалась наверху несколькими секундами раньше Саймона. И она уже успела ощупать Илейн, почти убедиться, что та мертва, когда отец наконец показался в дверях спальни.
Написав в приступе бешеной ярости, в минуту отчаяния письмо, исполненное страдальческой горечи, боли и злобы, Илейн приняла смертельную дозу наркотика, а потом, как заподозрила Фенела, пожалела о содеянном.
Как только сознание несчастной самоубийцы начало погружаться в пугающее забытье, Илейн с трудом сползла с кровати и с видимыми усилиями попыталась добраться до камина, где болтался шнурок от звонка.
«Бедная женщина не могла знать, – вздохнула про себя Фенела, что этот звонок не работает, как, впрочем, и вообще почти все звонки в доме…»
Илейн рухнула на пол, широко раскинув руки, а слегка скрюченные пальцы делали ладони похожими на хищные лапы ведьмы. Выражение лица ее было просто ужасно: выпученные глаза, оскаленные зубы… Неудивительно, что My с криками вцепилась в Фенелу и билась в приступе неописуемого страха.
Послали за доктором. По всей видимости, в личности врача в очередной раз проявился злосчастный рок, постоянно преследующий семью Прентисов. Вот когда Фенеле пришлось по-настоящему пожалеть о смерти старого доктора Хендерсона, посещавшего их чуть ли не с самого раннего детства!
