Дама полусвета (Душа так просится к тебе) - Туманова Анастасия (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
– Нет, брат, тут ты мне не поможешь… – медленно, явно думая о другом, ответил Черменский. – Спасибо, но езжай-ка ты лучше спать, скоро утро. Где ты теперь живешь?
– На Дмитровке, в доме Шишкина.
– Даю слово, что мы еще встретимся. – Черменский оглянулся в поисках извозчика, и тут же от тротуара напротив отделилась пролетка. Ожидая, пока она подкатит ближе, Владимир, не поднимая глаз на друга, произнес:
– Если ты намерен предпринять какие-то шаги в отношении графини Грешневой… Впрочем, разберешься сам.
– Нет, Черменский, продолжай! – почти взмолился Газданов. – Я весь вечер хотел тебя просить о совете, но… твоя знакомая…
– Да уж… Ирэн – это всегда ураган… То есть ты все-таки собираешься ухаживать? Тогда, если тебе нужен мой совет, прежде всего забудь все, что о графине говорят в Москве.
– Ты хочешь сказать… – растерянно начал Газданов.
– Я хочу сказать, что Анна Грешнева во сто крат лучше своей репутации. И если тебе нужна просто блестящая любовница, которой лестно похвастаться перед приятелями… я бы тебе рекомендовал искать ее в другом месте. Эта женщина достойна лучшего. Для того чтобы стать ее официальным покровителем, у тебя, я думаю, не хватит средств, ты еще все-таки не министр. Жениться ты вряд ли рискнешь, а…
– Знаешь что, Черменский, оставь этот тон! – вдруг взвился Газданов. В его речи послышался явный акцент, что говорило о сильном волнении, и Владимир удивленно посмотрел на него. Затем улыбнулся и протянул руку:
– Ну, не горячись, витязь Тариэль… прости. Ей-богу, я не хотел тебя обидеть. Говорю это всё лишь потому, что отношусь к графине Грешневой с глубочайшим уважением… и поверь мне, она его заслуживает. Если вы с ней станете друзьями, ты поймешь, что я имею в виду. А сейчас, извини – мне в самом деле пора. До встречи.
Еще сердитый, Газданов тем не менее пожал протянутую руку, буркнул: «Оревуар…», но Черменский примиряюще ткнул его кулаком в плечо, и полковник против воли улыбнулся. Подъехал извозчик, Владимир ловко вскочил в пролетку, и та покатила по пустой темной улице.
На Таганке фонарей не горело совсем. Эта дальняя окраина Москвы считалась местом нехорошим, по ночам здесь пустели улицы, крепко запирались ворота и калитки, захлопывались пудовые ставни и спускались с цепи злющие кобели: купечество оборонялось от ворья. На грязных, узких улочках, ведущих к заставе, всю ночь были открыты кабаки и притоны, слышалось пьяное пение, хохот девок, звон бьющихся бутылок и площадная брань. Как раз в это место и направлялся Черменский. С Гончарной улицы он шел пешком: извозчик, благообразный сухой старичок, напрочь отказался ехать в «Болваны» и отговаривал от столь опасного путешествия и седока, но Владимир, не слушая, расплатился и быстро зашагал вниз по темной, без единого огня улице.
Номера Ковыркиной в Болванах он знал еще со времен своих странствий по России: под видом сдачи комнат с мебелью здесь существовал банальнейший притон с веселыми девицами, скупкой краденого и продажей самопальной водки. Еще несколько лет назад Владимиру и Северьяну доводилось проводить тут вечера, и сейчас, идя по Верхней Болвановке, Черменский недоумевал, как же он сам не сообразил заглянуть сюда в поисках друга. Номера уже светились перед ним тусклым желтым светом крохотных окон; шум и гам, сопровождавшиеся яростной руганью, рычанием и женским визгом, судя по всему, доносились как раз оттуда. Когда оконное стекло со звоном брызнуло осколками и на улицу вылетела пустая бутылка, Владимир прибавил шагу. До разбитых, едва видных в темноте, залитых помоями и нечистотами ступенек оставалось совсем немного, когда разбухшая от сырости дверь распахнулась и прямо на Черменского с воем вылетела встрепанная девица, зажимающая ладонями лицо.
– Ай, спасите-е-е, поможи-и-ите за ради бога, что за… – Проститутка ударилась в грудь Черменского, он машинально сжал жесткие, костлявые плечи девицы и поставил ее на ноги. Та подняла разбитое лицо, деловито мазнула по нему кулаком, стирая кровь, сощурилась и без всякого удивления спросила:
– Ой, никак Владимир Дмитрич? А что ж так поздно-то?
– Голда? – узнал и он. – А ты почему здесь? Ты же, кажется, на Грачевке прежде обреталась?
– Годы уж не те для Грачевки-то… – фыркнула Голда.
Свет из окна упал на ее худое, изможденное лицо с монументальным носом и большими, блестящими, неожиданно красивыми глазами. Спутанные волосы еврейки курчавым нимбом стояли вокруг головы, проститутка кокетливо пригладила их ладонями и оглушительно высморкалась в пальцы.
– А что ж вы стоите? – аккуратно вытирая пальцы о подол, поинтересовалась она. – Я и то подивилась, отчего вас до сих пор нету, допреж вы с Северьяном вроде порознь не шманались.
– Это он там так… гуляет? – кивнул Черменский на дверь, из-за которой доносились явственные звуки большой драки.
– Да уж какой день, – пожала плечами Голда. – Тока чичас он не гуляет, а фартовых раскидывает, с коими Таньку Капусту не поделил. И все бы ничего, тока их-то восемь, да еще и подмога с верхнего этажу скатилась, вот и слава богу, что вы вовремя…
Дальше Черменский слушать не стал и, отстранив Голду, дернул на себя тяжелую дверь.
В большой грязной комнате было сумрачно, кое-как горела лишь керосинка под потолком, но даже в ее тусклом свете Владимир сразу увидел Северьяна. Тот стоял посреди комнаты в боевой стойке, угрожающе наклонившись вперед, в разодранной, залитой кровью рубахе, рыча сквозь оскаленные зубы, как бешеный кобель, сжимая в одной руке нож, а в другой – горлышко разбитой бутылки. Его раскосые глаза светились волчьим зеленым огнем. Вокруг в таких же позах стояли, извергая головокружительную ругань, шесть или семь оборванцев. То и дело кто-то из них предпринимал решительный наскок, но нож или бутылочное горлышко с коротким свистом рассекали воздух, и «фартовый», матерясь еще виртуознее, отпрыгивал в прежнюю позицию. Несколько человек уже неподвижно лежали в разных углах помещения. Владимир ничуть этому не удивился: драка с пятеркой противников была для Северьяна только «разогревом». У стены, за перевернутым столом, стояла на коленях и визжала как поросенок растрепанная девица в порванном от лифа до колен платье, с которой, вероятно, все и началось.
– Северьян! – крикнул Черменский с лестницы.
Дравшиеся обернулись. Северьян тут же воспользовался этим – и трое фартовых грохнулись как подкошенные на заплеванный скользкий пол. Владимир бросил в сторону девицы свое пальто, и так изрядно пострадавшее сегодня, и кинулся на выручку другу. Через мгновение они с Северьяном уже стояли спина к спине, и комната потонула в грохоте и воплях.
Все закончилось быстро: вдвоем им ничего не стоило разметать целый взвод противников. Владимир отделался ссадиной на скуле и располосованной ножом – к счастью, поверхностно – левой рукой. У Северьяна все лицо было залито кровью из раны надо лбом, но в объяснение сего факта тут же последовала сентенция:
– Из башки оно завсегда сильней льется, ничего страшного, ерунда… Тикаем, Дмитрич, тут еще наверху дрыхнут, вдруг проснутся?
Они вылетели в открытую дверь. По дороге Северьян успел схватить за руку растрепанную девицу, и та засеменила следом.
– Пальтишко примите, господин, – пропищала она, оказавшись на улице. – Вот, не замызгалося!
– Надевай, – велел Владимир, глядя на Северьяна, рубаха которого превратилась в грязные изодранные ленты, клочьями свисающие с плеч.
Тот молча натянул пальто, посмотрел на рукав.
– Где тебя носило, Дмитрич?
– Совести хватает спрашивать?! – вспылил Черменский. – Это тебя где носило, сукин сын?!
Северьян не ответил, наклонившись и с огромным старанием начав отчищать левый сапог от грязи рукавом пальто. Поняв, что добиваться от друга объяснений сейчас бесполезно, Владимир повернулся к проститутке, которая, матерясь плачущим голосом, пыталась приладить на место полуоторванный кусок лифа.
– От ведь ироды, собачьи дети, христопродавцы, чтоб им на кусту свои… оставить на веки вечные, да куда ж я теперича в таком виде? Рази порядочная девушка так-то по улице гуляет?
