Не бойся любви - Осборн Мэгги (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗
Грасиела слушала, широко раскрыв глаза и прижимая к груди кусок мыла.
— Они в тебя стреляли?
— Они прятались снаружи. — Дженни рассмеялась, вспомнив об этом. — Они стреляли в моего отца, но не убили его. Как видишь, я понимаю, что значит делать то, чего не хочешь. И так было всю мою жизнь. Ты, наверное, этому не поверишь, но взрослым все время приходится делать то, чего они не хотят. Я, например, очень не хочу, чтобы от моих волос несло ваксой. Но я их намажу, потому что деваться некуда.
Дженни ждала, что теперь Грасиела пообещает быть поуступчивее, но та и не подумала. Вытянув Руку, девчонка подбрасывала на ладони мыло, не глядя на Дженни.
— Ты знаешь моего папу?
— Нет, — хмуро ответила Дженни.
— Я его тоже не знаю. — Грасиела подняла глаза на Дженни. — Ты обещала, что до утра не станешь резать мне волосы.
— И я не вру.
Грасиела тряхнула головой — ее недоверие было столь же очевидным, как травинки, налипшие на ее кожу.
— Помоги мне вымыть голову.
— Ты знаешь, как это делается. Я не собираюсь помогать тебе в том, с чем ты сама можешь справиться.
— Почему?
— Потому что я тебе не служанка, вот почему. И еще потому, что тебе следует научиться все делать самой, иначе ты ничего в жизни не добьешься.
— Я не смогу сама смыть мыло.
Дженни, призадумавшись, пришла к выводу, что это требование вполне законно. Она подождала, пока Грасиела взбила мыло на голове в пену, потерла кожу в тех местах, которые девочка пропустила, и осторожно смыла пену водой, перебирая длинные мягкие пряди.
К своему вящему удивлению, Дженни испытала теплое чувство оттого, что помогла девочке помыться. И почти не поверила себе.
Они съели ужин внизу за столом вместе с другими постояльцами, ни один из которых не сказал ни слова. Потом поднялись к себе в номер, и Грасиела села на край постели, молча наблюдая за тем, как Дженни, чертыхаясь и проклиная все на свете, наносит ваксу себе на волосы. Вакса была комковатая, противно пахла, и обращаться с ней оказалось нелегко.
— Слишком много воска и мало жидкости, — процедила Дженни сквозь зубы.
Когда она закончила, пальцы у нее почернели, простыня на плечах покрылась пятнами, почернела и часть шеи, а волосы слиплись. Выглядела она ужасно.
— Ладно, — сказала она в конце концов, поглядевшись в зеркало на комоде.
Царапина на шее зажила, и струп почти полностью сошел. Но синяк, поставленный Ауисом, побагровел и пожелтел. Да уж, видок — хуже некуда. Стаскивая с плеч простыню, Дженни мельком глянула на Грасиелу, которая вся напряглась и смотрела на нее с ужасом.
— Ты не собираешься сделать так и со мной? — прошептала девочка.
— Мы только подстрижем тебя под мальчика, вот и все, — сердито ответила Дженни, все еще раздраженная. — Пора спать. Раздевайся и ложись.
— Сначала я хочу почистить зубы и помолиться.
— Давай молись.
Когда Грасиела разделась, Дженни подождала, пока она произнесет обычную вечернюю молитву. Услышав просьбу благословить кузенов, Дженни скривила физиономию, а последние слова о покарании ее самой смертью произнесла вместе с Грасиелой и добавила:
— Не станем называть средства и способы, ладно? Подробности моей кончины предоставим обдумать Господу. Иди спать.
Дженни вздохнула, когда Грасиела подставила ей щеку для поцелуя. Ей думалось, она никогда не привыкнет к пожеланиям смерти, за которыми следует поцелуй на ночь.
— Не испачкай меня ваксой, — предупредила Грасиела.
Дженни, чтобы не сказать лишнего, молча коснулась губами шелковистой щечки, загасила свечи и отошла посидеть у окна.
Острый, едкий запах по-прежнему доносился со стороны табачной фабрики, которая выглядела сейчас темной и пустой. Мужчина в заплатанном пончо и широкополой шляпе вел ослика по направлению к тому, не видному отсюда месту, от которого доносились музыка и чьи-то голоса. Копыта ослика отстукивали по булыжной мостовой унылый ритм.
Убедившись, что Грасиела уснула, Дженни зажгла темную сигару, купленную в лавке. Опустив руки на подоконник, она смотрела на ночное небо и отыскивала звезду, которую нарекла Маргаритой.
— Я не курю при ребенке, — извиняющимся тоном обратилась она к обнаруженной наконец нужной звезде.
Маргарита вряд ли могла оценить хорошую сигару. Тем более что сигара была не высший сорт.
— Надеюсь, у тебя дела лучше, чем у меня, — произнесла она, выпустив из легких дым, который неподвижно повис в горячем воздухе. — Я ведь говорила тебе, что не умею обращаться с детьми. Я тебя предупреждала, ты не можешь это отрицать. — Помахав рукой, Дженни разогнала дым, мешавший видеть звезду как следует. — Я хотела отшлепать девчонку. Была к этому близка. Так скажи мне прямо: ты ведь должна была ее иногда шлепать, верно?
Дженни подождала, глядя на звезду. Если звезда мигнет, это знак согласия. Но звезда оставалась неподвижной, словно комочек хлопка на черном бархате. Дженни тяжело вздохнула.
— Я ведь не святая вроде тебя, — сказала она с горечью.
Она курила еще некоторое время, иногда прижимая какой-нибудь выбившийся из общей массы липкий от воска клок волос.
— Может, мне не следовало рассказывать ей о нашем плане. Может, я ее напугала, не знаю. — Она помахала сигарой. — С мальчиком было бы куда легче. Всю свою взрослую жизнь я провела среди мужчин, а им можно говорить все что угодно. Видишь ли, это лишь часть проблемы. Дело не только в том, что она ребенок, дело в том, что она девочка. Я не знаю, как с ней разговаривать. Можешь ты представить, что я рассуждаю с ней о модах? И я не умею ее причесывать…
Дженни оперлась на подоконник и продолжала говорить очень серьезно:
— Маргарита! Я решила ее остричь. Понимаешь? Ведь для нас это единственный выход. Внуши ей, чтобы она не сопротивлялась. Она тебя послушается. Ведь она считает, что ты ни в чем не ошибаешься.
Запах с табачной фабрики смешивался с ароматом сигары и тяжелыми запахами города. Пахло гниющим мусором, навозом и мочой, пахло дымом очагов, на которых готовили еду.
С левой стороны, если высунуться, виден был отблеск света с площади. Ночь была темная, жаркая и душная, такая ночь, которая вносила в душу Дженни необъяснимое беспокойство. Где-то неподалеку играли на гитаре. Музыка была нежная, печальная, проникающая в самое сердце. В эти минуты ей казалось, что в мире остались только она да этот неведомый гитарист.
Докурив сигару почти до конца, Дженни вышвырнула ее на улицу и с надеждой обратила взгляд на постель. Давно уже она не спала на матрасе, на чистых простынях и с подушкой под головой. Надев ночную рубашку, Дженни локтем подвинула Грасиелу и улеглась. Подтянув верхнюю простыню до самого носа, она глубоко вдохнула в себя запах чистого накрахмаленного белья, который как бы смыл дурные запахи ночи. Дженни собиралась уснуть мертвым сном.
Именно так она и спала. Когда проснулась утром, Грасиелы рядом не было, а Дженни ничего не слышала — ни того, как девочка одевалась, ни звука затворяемой двери, ничего.
Дженни оделась за две минуты и побежала вниз по лестнице, выкрикивая имя Грасиелы.
