Глориана - Майлз Розалин (читать полностью бесплатно хорошие книги txt) 📗

— С вашего разрешения, сэр!..

— О, добрый сэр, простите меня!

Разумеется, они соперничали, все эти расплодившиеся труппы: мои люди — с людьми лорда-адмирала, актеры графа Пембрука — с актерами Оксфорда и комедиантами Вустера и все вместе — с труппой лорда-камергера, которая слыла лучшей. Еще бы ей не быть, за такие-то деньги!

— Вы не шутите, этот сын плотника Берберри действительно выйдет на сцену в плаще за шестнадцать фунтов? — опешила я.

— Бербедж, мадам, его зовут Ричард Бербедж, а его отец был не просто плотник, он построил театр, мало того, он владел первым театром в Лондоне…

— Театр, футы-нуты! Почему не играть в гостиных и во дворах, как раньше?

— Мадам, видели бы вы новые театры вроде Глобуса» в Саутуорке, с большими сценами, балконами, артистическими уборными…

— Черт, Гарри, вы вскружите этим людям головы! В конце концов, они всего лишь слуги, они носят наши ливреи. Этот ваш Берби…

— Бербедж, ваша милость.

— ..пусть расстарается, когда будет играть передо мною в плаще за шестнадцать фунтов — не то отниму плащ и отдам кому-нибудь из разорившихся придворных!

Я шутила, но за шуткой порой скрывается серьезная боль. Я была уверена, что мой лорд не на дело тратит свои деньги — мои деньги! У него и гроша не было своего, только то, что давала я.

Подумать только — завел свою сеть лазутчиков, копает под Сесилов, вербует себе сторонников!

Мало-помалу я начала отбирать у него ренты и откупа. Когда Англия голодает, пусть и мой лорд кроит себе кафтан из того что есть!

Однако в то Рождество я не позволила своему скопидомству испортить нам развлечения.

— Мадам, пьеса замечательная, — убеждал Хансдон, обеспокоенный моим разговором про плотников и плащи, — вот увидите!

И мы увидели — я, и все мои фрейлины, и мой лорд, и его приятели, Блант, Саутгемптон и прочие прихлебатели, и Берли, Роберт, Рели и Кемберленд, граф Оксфорд, юные Пембруки и все остальные — в Большом зале. Пламя очага и принесенные актерами большие подсвечники бросали на вышедшую поклониться труппу причудливые колеблющиеся тени. Загремели барабаны, зазвучала труба, мальчонка, которому явно не исполнилось и десяти, вышел вперед и пропищал:

Послушайте, любезные, сейчас

Мы вам представим скромный свой рассказ.

— Видите актера, одетого стариком в черной шапочке и мантии, который будет играть педанта? — зашептал мне на ухо Хансдон. — Это Шекспир, мой человек, который сочинил пьесу, — до чего живой ум! Говорят, он не вымарывает ни единой строки.

— А коллеги по сочинительству ругают его остроумие и желают, чтоб он вымарал тысячу! — рассмеялся Саутгемптон.

Мой лорд фыркнул и обнял его за плечи:

— Говорят, милорд, он кропает стишки о вас — из дружеских чувств, разумеется, — и называет вас другом» в своих слащавых сонетах, которые, говорят, ходят меж его друзей.

— Фи, дружище, фи! — Саутгемптон гневно схватился за шпагу. — Вы намекаете, что мы с ним…

— Милорды, милорды! — яростно зашипел Хансдон. — Тише, представление начинается!

Первой я заказала комедию, и вещица мне понравилась — любовная история про французскую принцессу и короля Наварры под названием Бесплодные усилия любви», затейливая и остроумная. Я одобрительно кивала, когда представление закончилось так: Слова Меркурия режут ухо после песен Аполлона» — правильно сказано и к тому же изящно. Я окликнула Оксфорда, внимательно наблюдавшего за спектаклем со сцены.

— В духе вашего Лили, не правда ли, только менее цветисто?

Тонкое лицо Оксфорда неприятно скривилось.

— Магистр Лили, мадам, — произнес он с нажимом, — человек образованный, закончил университет, его собираются включить в совет колледжа Магдалины. Его труды будут жить, когда эту деревенщину, этот уорвикширский сорняк давно позабудут! Помяните мои слова, Ваше Величество, хорошее воспитание возьмет верх. — Он замолк, кашлянул. — Я и сам пописываю пьесы, возможно, вам угодно будет прочесть — их ставят мои актеры…

Читать его пьесы? Упаси Бог.

— Ладно, сэр. — Я решила отделаться шуткой. — Если вы наймете этого потрясателя сцены» [8] и выпустите его сочинения под своим именем, вы и впрямь прославитесь! А теперь ш-ш-ш, начинается следующее представление!

Следующим, как предупредил меня Хансдон, должны были давать историю короля Генри Болингброка, называемого Генрихом IV.

— Что? — нахмурилась я. (Это тот негодяй, что сверг Ричарда Второго, — опять измены и заговоры под видом развлечения?) Хансдон, видя мой гнев, встревожился и поспешил успокоить:

— Там нет ничего о низложении законного короля, Ваше Величество, ничего оскорбительного, ровным счетом ничего!

Я не поверила:

— Но этот же ваш Шекспир описал падение Ричарда Второго, то, как его свергли и убили!

— Оно было поставлено для простонародья, мадам, и успеха не имело. Эта пьеса вам понравится, клянусь честью!

Она мне и впрямь понравилась. Хансдон не сказал про лучшее, что в ней было, — толстого рыцаря в войне двух Генрихов, сэра Джона Фальстафа, ну и острый же на язычок негодяй.

Что ни слово, то истина! Одно из украшений храбрости — скромность» [9], — сказал старый трус, и я хохотала от души. Люблю таких!

Последняя пьеса меня утомила, я устала смотреть, хотела говорить, танцевать и веселиться, хотела быть с моим лордом. Но nobless oblige [10] — я одобрительно кивала, хотя не запомнила ни слова.

— Актеры здесь, поблизости, — гордо объявил Хансдон, когда представление окончилось. — Вашему Величеству угодно их видеть?

Угодно ли мне их видеть, вместо того чтобы веселиться с моим лордом? Я подумала, взглянула на Эссекса, потом на кузена и смилостивилась:

— Пусть подойдут.

Вне подмостков они выглядели, как все актеры, потрепанными и выжатыми как лимон. Главный, Бербедж, тот, что играл короля, был мал ростом и, как ни выпячивал грудь, на короля совсем не походил; шут был печален, с опухшими веками; прекрасная принцесса оказалась тощим мальчишкой с огромным выпирающим кадыком; толстяк сжался до обычных человеческих размеров. Позади скромно держался низенький человек. Я подозвала его:

— Это вы написали пьесы?

Он поклонился:

— Если Вашему Величеству угодно.

Он был в костюме старика, которого играл в спектакле, однако по лицу и глазам ему можно было дать лет тридцать или чуть более. У него был ужасный, свойственный срединным графствам выговор, что калечит каждую гласную и неизбежно взмывает к концу фразы. Я взглянула на смиренное лицо, лоб с залысинами — ни дать ни взять торговец сукном.

— Мастер Шекспир, ваш толстый рыцарь мне угодил. Хотелось бы увидеть сэра Джона Фальстафа влюбленным.

— Коли Ваше Величество приказывает, он уже влюблен; вы увидите его…

Он замолк, что-то быстро прикидывая в уме.

Его товарищи постарались скрыть живой интерес к делу, которое заставит всех их попотеть.

— ..влюбленным в прелестную особу — нет, в целую стайку насмешниц! — в ближайшие две недели.

Комедианты незаметно расслабились. Главный, Бербедж, расправил плащ за шестнадцать фунтов (алый плюш, золотой галун, ворот обшит венецианским кружевом, отделан гранатом и черным кораллом, воистину по-королевски!) и отвесил поклон, который сделал бы честь даже испанцу.

— Ричард Бербедж к услугам милостивой королевы. Ваше Величество оказывает своим недостойным слугам слишком большую честь.

— Похоже на то! — Я зевнула. Голос замечательный, но я утомилась. — Ваша последняя пьеса, сегодняшняя комедия, как она называлась?

Стратфордский сочинитель поклонился:

— Успешные усилия любви», ваша милость.

— Она мне не понравилась.

Он солнечно улыбнулся:

— Тогда она проклята, истреблена с лица земли, мертва с этой самой минуты. Мы никогда ее больше не дадим. Коли Вашему Величеству не понравилась, считайте, ее нет!