На сердце без тебя метель... (СИ) - Струк Марина (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
А еще Лизе было почему-то горько от слов Натали о кукловоде. Она все время ждала весточки, которую он должен был прислать на Мясницкую улицу, как Лиза просила его в письме. Но этого до сих пор не случилось. Он по-прежнему пытался держать ее за нити, как куклу, по-прежнему пытался владеть ею.
В ту ночь Лизе не спалось, потому времени на раздумья выдалось немало. Она действительно полагала кукловода жертвой и заложником и все больше склонялась к мысли, что он, как муха запутался в паутине, которую сам же сплел. Она помнила его горе, его отчаяние, его муки на протяжении всего разговора у грота Аполлона. Разве можно сыграть такое? Или все-таки можно? Недаром же она была так обманута Александром!
Словно в ответ на ее мысли, где-то вдали над крышами домов в предрассветном небе громыхнуло раскатом грома, а порыв ветра, играя ветвями в саду, с силой распахнул настежь окно. Лиза сама не понимала, почему испытывает такие бурные чувства спустя столько времени. Не Александр уговорил ее покинуть дом Лизаветы Юрьевны. Не он укрыл от нее брата, стараясь управлять ею, как куклой. Хотя… Александр тоже с азартом включился в игру, перехватив на время нити кукловода. Он тоже вынуждал ее разыгрывать роль для него. Вот Marionnettiste действительно любил ее, а Александр жил с другой женщиной в то время, как ласкал и целовал Лизу. Первый нуждался в ней и ее чувствах. Второй только забавлялся ею, а потеряв игрушку, не стал печалиться: в этом году Belle Voix de Moscou покинула город еще в январе. И на сей раз ее возвращения поклонникам таланта ждать не приходилось. Актриса упросила отпустить ее из театра, не дожидаясь истечения контракта, что и было сделано, как шептались в Москве, не без заступничества графа. Теперь, скорее всего, она надолго поселится в Заозерном.
После всех сплетен, что покатились по московским гостиным с отъездом Красновой, Лиза твердо желала только одного — удалиться по совершеннолетии в свое имение, разыскать Николеньку и быть при нем, изредка навещая Дуловых в Москве.
— Где же ты, братец? — все гадала Лиза, когда вместе с утренней грозой улеглась и буря эмоций в ее душе. Снова тоска обернулась змеиными кольцами вкруг сердца, напоминая о том, сколько всего потеряла Лиза из-за земных страстей.
К ее тайной радости, Григорий даже не намекнул о своих предупреждениях по поводу бессмысленности покупки альбома.
— Я б увез мальчика в деревню, — заявил он спустя несколько дней, когда они сидели в гостиной после обеда. — Зря Никита полагает, что в городах укрыться легче. Увез бы в деревню, запер в имении и дело с концом. Никто бы не отыскал.
— А ежели, к примеру, нет имения в собственности, — возразила ему Натали, не поднимая взгляд от шитья. — Куда ж тогда везти?
— Вот кто у нас La tête bien[329]! — улыбнулся Григорий и, потянувшись к жене, поцеловал ей руку. — Сразу на лопатки! Голова!
От всех этих предположений у Лизы всякий раз сжималось сердце. Да и вероятность, что Николеньку увезли в столицу, как допускал Никита в своем очередном письме, пугала не меньше. Петербург — не Москва: число домов и улиц поболее будет. Как там разыскать мальчика?
Последнее письмо от Никиты принесло не только слова утешения, но и, к Лизиному безмерному удивлению, совершенно неожиданное известие.
«Для меня составляет несомненное удовольствие передать вам весточку от той, кого вы мельком упомянули в разговоре, как особу, о которой хотели быть иметь сведения. Извольте, Лизавета Алексеевна, выполняю ваше желание — с моим письмом пересылаю вам записку от мадам фон Бротце. Я взял на себя смелость навести справки без вашего ведома. Мадам фон Бротце нынче проживает в лифляндских землях, близ уездного города Пернова. Разыскать ее не составило труда — история, приключившаяся с подпоручиком фон Бротце, стала известна со временем даже в нашем полку…»
Лиза не смогла читать далее, чувствуя, как быстро заколотилось сердце в предчувствии беды. Так и сложилось. Едва она развернула записку от Софьи Иогановны, которую даже мысленно иногда по-прежнему именовала «Софьей Петровной», как в глаза бросились скупые строки, укрывавшие за собой огромное горе.
«Mein Sohn, mein Herz Waldemar скончался прошлой весной, 17 марта 1829 года. Besser Ehre ohne Leben, als Leben ohne Ehre[330] — сие изречение всегда было девизом его жизни. Мое материнское горе велико еще и оттого, что душа его обречена на муки не упокоенного. Я вижу в том кару Господню, meine Lischen, и неустанно молюсь, чтобы Он был милостив к вам. Ибо верно сказано про воздаяние. Надеюсь, Господь снизойдет к моим мольбам и не будет столь суров к вам. А еще надеюсь, что вы в добром здравии в окружении близких вам людей. Ежели решите прислать мне весточку о себе, пишите на имя господина Иоганна Лихтеса в Пернове».
Вот и все. Несколько строк, от которых волнение Лизы лишь усилилось, напитавшись горечью потери Софьи Иогановны, и от страха при напоминании о воздаянии Господнем. Один из самых глубоких страхов Лизы, который так мучил ее в Заозерном, вернулся при виде неопровержимых доказательств истинности этого библейского предупреждения.
Сын Софьи Иогановны мертв. Все ее усилия, чтобы спасти его, оказались напрасными. Серебряники, полученные за предательство сперва Дмитриевского, а после и кукловода, не принесли никакой пользы, а стали лишь напоминанием о потере.
Лиза не могла не вспомнить, что большая часть этих проклятых денег осталась в руках Акулины, а также на дне шляпной коробки в мезонине дома на Немецкой улице. И ведь верно — никому они не принесли блага. Пристав был смещен со своей должности, Акулина и Амалия Карловна осуждены на каторжные работы.
Может статься, саму Лизу и обойдет беда стороной, коли почти все «серебряники» ушли из ее рук еще прошлой осенью? Ежели Господь сжалится над ней…
В одной из редких бесед, на которые давала благословение игуменья, Лиза поделилась с ней своими опасениями. Матушка Клавдия покачала головой с легкой укоризной во взгляде:
— Грешно суевериям поддаваться.
Лиза глубоко вздохнула, дернув от волнения ленты летней шляпки.
— И все же… это происшествие с ее сыном… Мне довелось разузнать некоторые подробности. Следствие дало заключение о самоубийстве, чтобы другие участники этой истории не понесли наказание. Но все знают, что случилась дуэль. Его обидчиком был унтер-офицер низшего чина. Потому и дуэль была самая страшная — «американская»[331]. Люди говорят, ее придумал граф Толстой[332], когда не имел возможности получить сатисфакцию из-за неравного положения с противником[333]…
— Полноте о кровавом безумии, Лизавета Алексеевна! — поспешно перекрестилась матушка Клавдия. — Кара нашего времени и чина дворянского — жизни лишаться да убивцами становиться! Все от того, что Господа в душе нынче нет у многих. Поддаются соблазнам бесовским, так и тут. Не толкни под руку бесы, Господь бы помог долги выплатить, что причиной душегубства стали. Ведали, вестимо, что Он вот-вот вызволит из лап их бесовских, оттого и поторопили на сей грех.
— Но ведь эти деньги были через ложь и замысел дурной, — возразила Лиза, поддавшись требованию пытливого ума.
— На все воля Его, — сурово отрезала игуменья. — Нам неведомо, какие пути уготованы Им. Нам лишь идти по ним, держась Его мудрости и не ропща на страдания, что выпадают на сих путях.
Матушка Клавдия вдруг замерла, словно что-то разглядела через пышную зелень молодой листвы за оградой обители, а потом снова обратила взор на Лизу:
— Что бы ни сотворил Он, замысел есть. И только Его воля на то. Господь не желает покарать. Наказание возможно, но оно приходит из любящей руки Его только для того, чтобы научить или помочь тебе. Помни о том, когда час сомнений придет. Во всем только воля Его.
— Истинно так, — прошептала Лиза, ощущая вину перед игуменьей за свои сомнения. — Наталья Михайловна желает на дачу уехать на лето. Григорию Александровичу повезло снять целый дом под Москвой, возле села Рождественского, что у Дмитровской дороги. Бог даст, до Вознесения уедем. Уже сборы начали, потому я не смогу теперь бывать при больнице. Только на Малую Пречистую воротимся. Тогда, ежели позволите, я бы снова желала быть вам полезной.
