Кречет. Книга I - Бенцони Жюльетта (полные книги .TXT) 📗
– Ладно, хватит! – оборвал другой голос, принадлежавший человеку, лишь тень которого, чернеющую на снегу, мог различить Жиль. – Меньше слов! Поторапливайся. Он уже должен понять, что ему лучше будет держать язык за зубами.
Руки, сдавливавшие горло Жиля, разжались, но не успел он вдохнуть глоток воздуха, как жестокий удар обрушился на его подбородок и мгновенно погрузил его в забытье, не столь, правда, сладостное, как то, что он испытал недавно, но почти такое же глубокое. Затем нападавшие отнесли безжизненное тело Жиля подальше от дороги и оставили его в холоде ночи на краю рва…
ПУТЬ К СВОБОДЕ
Первая ночь любви, так плохо для него закончившаяся, оставила Жилю долго еще болевший подбородок, множество синяков и некоторое затруднение при глотании – мелочи, на которые он мог не обращать внимания. Но в сознании его следы ударов были глубокими, неизгладимыми.
Всего лишь за несколько коротких часов он открыл для себя самое восхитительное из человеческих удовольствий и сильнейшее унижение. Он узнал, что значит быть Мужчиной наедине с Женщиной… и что значит быть мальчишкой, оказавшимся лицом к лицу с несколькими негодяями. Так, по крайней мере, думал Жиль, хотя, будь у него больше опыта и меньше наивности, он понял бы, что люди Йана Маодана обошлись с ним в действительности как с опасным врагом, которым нельзя пренебречь.
В своей комнате, дверь которой он отпирал лишь для того, чтобы получить от служанки миску супа и кружку воды. Жиль кипел от гнева и унижения. Полученный им ультиматум – никогда не переступать порога дома Манон – был для него как пушечное ядро, привязанное к ногам. Если бы угрожали только ему одному, Жиль тем же вечером возвратился бы в домик у ворот Буро, но он не считал себя вправе подвергать бедную девушку опасности, которую находил весьма значительной. Он не мог так отплатить Манон за чудесные часы, проведенные с ней. К тому же осмелится ли Манон открыть ему снова дверь?
Долгие мучительные часы он рисовал в своем воображении картины того, как он ведет войска на приступ «Красного горностая», как со шпагой в руке обрушивается на Йана Маодана и на нантца, как навсегда расправляется с этим крысиным гнездом… Но не то что сжимать сверкающую шпагу, он и шпиговальную иглу не умел правильно держать…
Конечно, можно было подать жалобу прево, но роль доносчика ему инстинктивно претила, даже если речь шла о негодяе. Нет, что ему было теперь необходимо, так это научиться отвечать ударом на удар, научиться драться и стать опасным человеком вроде тех знаменитых корсарских капитанов, которых одинаково уважали пираты и власти. Однако, для того чтобы достичь этого, ему следует вооружиться иным оружием вместо кропильницы с кропилом.
Подобно путешественнику, проверяющему свой багаж и деньги, перед тем как отправиться в долгий путь, Жиль уселся, опершись локтями о колени, перед слабым огнем камина в своей комнате и провел ревизию всех своих познаний и возможностей. Его знания, почерпнутые из книг, были весьма порядочными, но без особого блеска, не считая прекрасного владения английским языком, чем он был обязан своему крестному отцу. Что же до знаний житейских, то результаты смотра были не очень-то обнадеживающими. Конечно, он плавал, как дельфин, умел обращаться с парусом, как любой сын рыбака, и обладал силой мышц, превосходящей обыкновенную. Но он не умел ездить верхом, это он-то, обожающий лошадей, не смыслил ничего в военном искусстве или даже в искусстве рукопашного боя, а также еще никогда в жизни не притрагивался к огнестрельному оружию. Его мать, всегда погруженная в мысли о Боге, запрещала ему даже учиться бретонской борьбе, этой древней игре; исключавшей применение всякого оружия.
Заключив из всего этого, что настало время переменить курс, он написал два письма – матери и аббату Талюэ, где в выражениях самых почтительных извещал их о своем твердом намерении отказаться от служения Церкви, чтобы подготовиться к экзамену для поступления в военную школу, куда принимают мальчиков из простых семей, например, в артиллерийскую школу в Меце.
Решение это Жиль принял с не очень легким сердцем, поскольку поступить в школу в Меце означало приговорить себя, без всякого сомнения, к вхождению в своего рода чистилище. Ему тогда придется долго прозябать в младших офицерах, да и то при условии, что переезд в другой город позволит ему скрыть от будущих товарищей изъян своего рождения. Однако ужасная история, случившаяся с Жан-Пьером Керелем, дала ему возможность узнать опасности, которые встречаются, когда пускаешься на поиски приключений наудачу, без подготовки. Прежде чем отправиться на завоевание жизни, он желал приобрести познания, которых ему так сильно недоставало.
Он поколебался, не написать ли третье письмо, адресованное Манон, выразить сожаление из-за того, что вынужден был отказаться от нового свидания с ней, но подумал, что Йан Маодан, наверное, излил часть своего гнева и на девушку, так что записка может лишь увеличить ее неприятности.
Он оставил мысль о письме, сказав себе, что возвратится к Манон позже, когда все успокоится. К тому же у него были серьезные основания полагать, что она не умеет читать.
Приняв решение и дождавшись момента, когда его синяки стали менее заметными. Жиль вернулся в коллеж успокоившимся, вытерпел, не моргнув и глазом солидную трепку за пропуски занятий и набросился на учение с новым для него рвением, особенно жадно поглощая математику и географию, чтобы справиться с лихорадочным ожиданием ответа из Эннебона и в отупляющей усталости позабыть ласки Манон!
Зима подходила уже к концу, а Жиль все еще не получил ответа на свой письма и сходил с ума от нетерпения. Он все чаще бродил вокруг казарм Уэльского полка, ловя слухи раз от разу все более волнующие: принято решение об экспедиции в Америку; король посылает золото и армию, создающуюся сейчас в Бресте, в распоряжение генерала графа де Рошамбо; полки уже приближаются к землям Бретани, чтобы сесть на корабли и отплыть. Эскадра под флагом г-на де Гишена вышла в море 2 февраля, с тем чтобы заменить эскадру адмирала д'Эстена, крейсирующую у Антильских островов. Наконец распространился слух, что знаменитый маркиз де Лафайет снова отплывает в Америку, но из Рошфора, и собирается присоединиться к генералу Вашингтону. Н воздухе пахло порохом, пряностями и ветром с моря, несмотря на мелкий дождь, с самого начала года моросивший по всей Бретани.
Ароматы эти были столь манящими, что Жиль, в котором пробудились все его воинственные инстинкты, даже пожалел о написанных им письмах. Зачем заговорил он о поступлении в школу, когда широкие крылья самого благородного из приключений взмахивали так близко от него?
Так он думал, погруженный в свои размышления, ветреным мартовским утром, сидя на скамье в ледяном классе, и вовсе не интересовался сочинением Блаженного Августина «О граде Божьем», лежащим у него на коленях. В мыслях он скакал вслед за двумя полками, которые проехали через Ванн накануне, как вдруг вошедший надзиратель прервал занятия, чтобы сказать Жилю, что аббат Гринн, помощник начальника коллежа, желает немедленно видеть его в своем кабинете.
Удивленный Жиль поднялся и вышел из класса, сопровождаемый той тишиной, полной ожидания и любопытства, что часто окружает учеников, которым угрожает или великое наказание, или великая слава. Что же касается самого Жиля, то все думали скорее о наказании, поскольку юноша не пользовался особой популярностью.
Ему вменяли в вину помимо незаконного рождения, о чем знали все и что накладывало на него позорное клеймо бастарда, – еще и холодность характера, присущую человеку, намеренно избегающему сближения, тайную гордость за свою незаконную кровь и даже высокомерную манеру держать голову.
Жиль, в свою очередь, тоже спрашивал себя, чего хочет от него аббат Гринн? Последние два месяца он трудился как никогда ранее, что же касается дисциплины, то он вел себя спокойно. Действительно, ни разу после возвращения в коллеж он не побывал в башне «Барбэн».
