Кречет. Книга I - Бенцони Жюльетта (полные книги .TXT) 📗
Однако его ставший теперь ледяным взгляд не покидал глаз Йана, который внезапно застыл, будто животное, зачарованное человеческим взглядом. Бывший галерник никогда ранее не видел таких глаз, как у этого еще юного мальчика. Эти глаза были как две шпаги, вонзенные в его голову, жестокие, безжалостные, никогда не мигающие, глаза хищной птицы. Йан заторопился ускользнуть от власти этих глаз, и его тревога обратилась в ярость.
– Чего ты ждешь? Я же сказал тебе: он не придет! Я не знаю, где он сейчас. Может, в лапах дьявола! Во всяком случае, он уехал из города. Теперь проваливай отсюда, и чтоб я тебя больше не видел. Я не желаю ссориться со стражниками из-за того, что им донесут, будто у меня бывают малыши вроде тебя…
– Что-то со вчерашнего вечера вы стали весьма щепетильны, – начал было Жиль.
Но вдруг он увидел искаженное ужасом лицо Манон. Маленькая служанка была на грани обморока, и Жиль ее пожалел. Пожав плечами, он повернулся, чтобы уйти:
– Ладно! Я уйду!.. и он вышел в отчаянии, даже не услышав подобного злобному лаю окрика Йана Маодана:
– Куда ты? Чего тебе не хватает? Иди-ка лучше налей…
В эту ночь Жиль не возвратился на улицу Сен-Гвенаэль. Понукаемый бессильным гневом и смертельной тревогой, он без устали бродил по порту от улицы Рабин до улицы Кальмон-Ба, приглядываясь к кораблям, ловя на них малейшее движение в тщетной надежде увидеть низкорослую фигуру Жан-Пьера. Жиль даже спустился вдоль реки до стрелки Лангль, вглядываясь в отблески на воде, подстерегая каждое готовое к отплытию судно. Но морской прилив принес с собой пронзительный режущий ветер со снегом, который завывал, взъерошивая всклокоченные кроны приморских сосен, и ни один корабль в этот вечер не вышел из порта. Жиль не чувствовал ни холода, ни ветра, ни усталости. Ему хотелось закричать, позвать мальчика, рядом с которым он прожил столько лет, не обращая на него внимания, и который внезапно стал ему дорог, как брат, мальчика, которого он не увидит больше и не сможет спасти.
Наступило утро, серое на сером фоне моря и островков ила, открытых отливом, оно едва обрисовывало барки рыбаков и покрытый лесом, как шерстью, маленький остров Конлео, окутанный туманом. Жиль спустился со скалы, куда он взобрался после своих одиноких блужданий, и, постепенно ускоряя шаги отяжелевших от холода ног, медленно направился в сторону города, выбившийся из сил, но с сердцем, полным надежды.
Звуки колокола, звонившего «Анжелюс», оживили Жиля. Он вдруг вспомнил, что сегодня воскресенье и что как раз по воскресеньям Манон ходит повидать сестру в маленький домик у ворот Буро, где она назначила ему свидание. Он ускорил шаг, затем перешел на бег.
Когда он добрался до улицы Сен-Гвенаэль, был час первой мессы, которую посещали служанки и набожные старые девы, ходившие, впрочем, также и на соборную мессу. Черные фигуры торопливо, но осторожно скользили по тонкому хрустящему снежному покрову, как вата легшему на булыжную мостовую и опушившему остроконечные крыши домов. Чтобы не быть узнанным, он прятался в тени старого рынка, пока не увидел свою квартирную хозяйку, проходящую мимо в сопровождении служанки.
Уверенный в том, что теперь его никто не встретит, он пробрался в свою ледяную комнату, чтобы немного отдохнуть, и с нетерпением ожидал конца дня.
К счастью, зимой ночь опускается быстро. Пасмурная погода еще ускорила ее наступление, так что было уже очень темно, когда Жиль, закутанный в старый плащ, подаренный ему крестным, отправился к дому, где жила прядильщица льна.
Дом стоял недалеко, достаточно было обойти собор и пойти по узкой улочке, проходящей через ворота Буро и выходящей по ту сторону городской стены. Пустынные улицы были очень темными, если бы белизна снега не рассеивала темень ночи, то Жилю понадобились бы глаза кошки, чтобы не сбиться с пути. Все же он сразу обнаружил домик. Прилепившийся к огромной стене, с фасадом, угрожающим вот-вот рухнуть, и с крышей, сидящей набекрень, как шапка пьяницы, он походил на болезненную опухоль. Желтый свет, сочившийся из-за двух закрытых ставней, делал окна похожими на мрачно глядящие глаза. Жиль, однако, твердо решил узнать как можно больше о посетителях «Красного горностая». Он подошел к узкой двери с забранным решеткой окошечком и постучал так, как говорила ему Манон…
Окошечко в двери открылось почти сразу же.
За решеткой в пламени свечи обрисовывалось бледное лицо с тревожными глазами, которые, однако, тотчас же успокоились и вспыхнули радостью, увидев Жиля.
– Это ты? – прошептала Манон. – Я не надеялась увидеть тебя так скоро… Подожди, я сейчас открою!..
Послышался глухой скрежет отодвигаемого тяжелого засова, затем щелканье хорошо смазанного замка, и дверь открылась без малейшего шума..
Как и у ворот Сен-Венсан, маленькая шершавая ручка девушки схватила руку юноши и увлекла его в глубь дома.
– Входи быстрей и не шуми. Моя сестра спит здесь, – указала она подбородком на закрытую дверь в конце коридора, покрытые известью стены которого сверкали белизной.
– Может быть, я пришел слишком поздно?
Вы собирались выходить? – пролепетал Жиль, заметивший, что Манон была закутана в широкую и длинную накидку коричневого цвета с капюшоном. Но та в ответ лишь беззаботно пожала плечами и рассмеялась.
– Нет, вовсе не поздно! Просто я не надеялась, что ты сегодня придешь, и хотела вернуться в «Красный горностай», потому что мне было скучно! Но ты здесь желанный гость!
Она увлекла его за собой к пятну света, лежащему на плитах пола у открытой двери. Внезапно Жиль очутился в обстановке, которую он совершенно не ожидал увидеть в доме скромной служанки из таверны. Комната, открывшаяся его взору, была маленькой и с низким потолком из больших коричневых балок, но очаровательной и почти элегантной. Персидский ковер был постелен на каменном полу, длинные занавески индийского муслина висели вокруг кровати, крытой розовым шелком, белые стены были украшены гравюрами с изображениями цветов. Мебель была лакированной, а подле камина, где пылал жаркий огонь, на маленьком рабочем столике лежало недоплетенное кружево.
Довольная произведенным на Жиля впечатлением, Манон с улыбкой следила за удивлением, отразившимся на лице юноши.
– Тебе нравится? – спросила она.
– Конечно! Я и не ожидал…
– Обнаружить такую комнату в бедном доме такой девушки, как я? Должна же я получать хоть что-то за то, что позволяю толстым лапам Йана Маодана трогать себя! В «Красном горностае» я всего лишь его служанка, но здесь – здесь командую я! Ты знаешь, у меня есть еще красивые платья… Подожди, я сейчас принаряжусь для тебя! Присядь и закрой глаза…
Она отбросила свою накидку, подбежала к раскрашенному сундуку, подобному тем, что стоят в каютах капитанов кораблей, выхватила оттуда нечто розовое и воздушное, как облако, лихорадочно принялась развязывать вышитую косынку, закрывающую грудь. Жиль остановил ее:
– Слушай! Я ведь пришел не за тем, за чем ты думаешь!
Руки Манон бессильно повисли, как птицы, подстреленные влет. Она подняла на юношу взгляд, в котором читалось страдание.
– Да? Зачем же?
– Из-за моего друга… того, кто был со мной тогда вечером. Я искал его весь вчерашний день и всю ночь. Я хотел сказать ему, чтобы он не встречался с нантцем. Но не нашел…
В глазах девушки недоверие сменилось выражением разочарования. Она тряхнула головой, как будто хотела прогнать какую-то навязчивую мысль.
– Тогда забудь его! – крикнула она в ответ. – Сейчас же! Ни один человек в мире ничего уже не сможет сделать для него! И я теперь ни слова не скажу про эти дела…
– Но ведь… – попытался возразить ей Жиль.
Она подошла к нему так стремительно, что он не удержался от инстинктивного жеста защиты.
Но она только схватилась обеими руками за его поднятую руку.
– Замолчи! Не говори мне больше об этом! Я хочу жить, слышишь? Жить! Йан Маодан богат, он дает мне золото, а с золотом можно сбежать даже из тюрьмы. Я откладываю часть его золота на тот случай, если благодаря Богу я стану свободной и смогу забыть «Красный горностай». Я дала тебе хороший совет, потому что ты мне понравился и мне было неприятно воображать тебя под ударами бича какого-нибудь негра, но не проси от меня большего. Слишком поздно!
